Нина Соротокина - Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты
В ссылке с Бестужевым находилась жена. Алексей Петрович всегда умел жить полной жизнью. В Горетове он просто упивался своим горем, оно стало смыслом его жизни. В горести сочинил он книгу: «Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного Писания». Вернувшись после ссылки в Петербург, он издал этот труд с предисловием, написанным академиком Гавриилом Петровым. Этот же Петров перевел книгу на латынь, затем «Утешения христианина в его несчастии…» были изданы в Гамбурге на немецком, в Стокгольме – на шведском, потом ее перевели и французы.
Бестужев был не чужд и художественной жилки. Еще на заре своей карьеры он начал увлекаться медальерным искусством. 1 декабря 1721 года ему выпала удача – Алексею Петровичу поручили устроить торжества по случаю заключения Ништадтского мира. Тогда-то он и решил отчеканить на датском монетном дворе медали с портретом Петра I. Однако датчане очень критически отнеслись к фразе на медали: «…даровав Северу давно ожиданное спокойствие» и чеканить медали отказались. Их можно понять: Петр Великий многое принес Северу, но только не спокойствие. Бестужев выбил медали в Гамбурге, подарил иностранным дипломатам, датчане тоже должны были принять медаль в подарок. От Петра Бестужев получил личную благодарность.
В Горетове в память своей былой славы он решил вспомнить медальерное искусство. Он отчеканил медаль со своим портретом и с подобающей латинской надписью: канцлер Бестужев. На обороте медали были изображены две скалы в бушующем море, над одной из скал сияло солнце, другая была «громима грозой». Надписи усиливали сюжет: «Semper idem» – «Всегда тот же», внизу «Immobilis in mobili», то есть «В этом изменчивом мире всегда постоянен».
На трон взошла Екатерина II. Она не забыла услуги Бестужева, ему возвратили все награды. Дело его пересмотрели, экс-канцлер был полностью оправдан, но занять прежний пост он уже не мог, это место было занято. 3 июля 1762 года Екатерина в память его былых заслуг произвела Бестужева в генерал-фельдмаршалы. Он еще пытался играть в политические игры, но безуспешно, время его прошло. Скончался Алексей Петрович Бестужев-Рюмин 10 апреля 1766 года от каменной болезни в возрасте 73 лет.
М.Ю. Анисимов пишет: «И при жизни, и после смерти Бестужев неоднократно удостаивался нелицеприятных оценок. Он был типичным деятелем своего века – признанным мастером закулисных придворных интриг, коварным и хитрым царедворцем. Будь он другим, он вряд ли сумел бы удержаться при елизаветинском дворе, так как не имел отношения к перевороту 25 ноября 1741 г., не пользовался симпатиями императрицы, не был, как Воронцов, женат на ее родственнице».
Но при этом он был умным политиком, способствующим определению положения России в Европе; не забывая собственных выгод, он служил своей стране верой и правдой.
Степан Федорович Апраксин
Родоначальником богатого и известного в России рода Апраксиных был некто Солохмир, крещенный Иоанном. Он выехал из Золотой Орды в 1371 году в услужение князю Олегу Рязанскому, женился на сестре его Анастасии. Одного из правнуков Иоанна прозвали Опрокса, отсюда род и пошел.
Степан Федорович (1702–1760) рано потерял отца и воспитывался в доме дяди, Петра Матвеевича Апраксина, знаменитого адмирала и сподвижника Петра Великого. Мать его, в девичестве Кокошкина Елена Леонтьевна, вышла второй замуж за «страшного и ужасного» Ушакова – главу Тайной канцелярии. В семнадцать лет Степан Апраксин начал службу рядовым Преображенского полка. В царствование Петра II он получил капитанский чин. При Анне Иоанновне, уже в Семеновском полку, он стал секунд-майором.
Дальнейшая его карьера была очень благополучной, в этом способствовали мать и отчим. Степан Апраксин отмечен наградами и высочайшими милостынями, но наградами Степан Федорович обязан не подвигом на поле брани, а игре случая. Воевал под руководством Миниха, утверждали, что не трус, но особыми военными подвигами не отличился. Но повезло! Именно Апраксин привез в Петербург весть о взятии Хотина. За хорошую, долгожданную весть Анна Иоанновна наградила его орденом Св. Александра Невского, высшим в России знаком отличия. Чин генерал-кригс-комиссара он получил тоже не за военные заслуги, а за удачное посольство в Персию к Надир-шаху. Дальнейший его пост – вице-президент Военной коллегии. В 1746 году он получил чин генерал-аншефа и был назначен подполковником Семеновского полка.
С государыней Елизаветой у него всегда были хорошие, дружеские отношения. Он был умен, красив, ловок, славился на весь Петербург богатством и пышными приемами. Князь Шербатов в своей книге «О повреждении нравов в России» пишет, что в Петербурге образовался тесный кружок из трех лиц, «…льстя государыне Елизавете», все льстили и ее любимцу Алексею Разумовскому, который был «человек добрый, но недалекого рассудку, склонен как все черкесы к пьянству». И Апраксин, и Алексей Петрович Бестужев поддерживали с Разумовским самые дружеские отношения. Бестужев, хоть и не был «черкесом», но выпить тоже очень любил. «Степан Федорович Апраксин, человек также благодетельный и доброго расположения сердца, но мало знающ в делах, пронырлив, роскошен, честолюбив, а потому хоть не был пьяница, но не отрекался иногда в излишность сию впадать». Дочь Степана Федоровича Елена, в замужестве Куракина, пышнотелая красавица, долгое время состояла в любовницах у Петра Шувалова. Об этом судачил весь двор. Апраксин стеснялся, переживал, но умел извлечь из этого выгоду. Скандальная хроника XVIII века не обошла вниманием еще одну деликатную тему, утверждая, что Семен Апраксин во время карточной игры в доме Кирилла Разумовского был замечен то ли в шулерстве, то ли в мелком воровстве, когда прихватывал походя со стола кучей лежащие деньги. Врут, наверное, зависть – штука жестокая. Но в подобной «клептомании» в доме фаворита многих обвиняли. Разумовский знал об этом, но делал вид, что ничего не замечает.
Принцип генерал-аншефа Апраксина состоял в том, что война есть тоже форма жизни, и прожить это трудное время надо как обычно, то есть со всеми удобствами. Знакомый с ним английский посол Вильямс пишет в своих записках, что Апраксин был щеголь и на войну взял с собой двенадцать полных костюмов, словно собирался не воевать, а рисоваться перед дамами. Его личный обоз везли пятьсот лошадей. Он любил роскошные обширные палатки, в которых можно было устроить бал, обожал хорошую кухню. В самое трудное время повара готовили для него обед из многих перемен блюд из продуктов самого высшего качества. И спал он отнюдь не на соломе, на которую обычно укладывают легендарных полководцев, а на роскошных пуховиках. Поэтому понятно, почему в отчетах Апраксина на первом месте описывается ужас перед «великими жарами» или «несносными дождями». Он был искренне уверен, что в такую плохую погоду не воюют.
Гросс-Егерсдорфская победа его буквально оглушила и своей неожиданностью, и последующими за ней карами. Право, здесь уже не знаешь, гордиться ли военным успехом или проклинать судьбу, что удалось в пух разбить непобедимых пруссаков. В Петербурге его предупреждали: быть осторожным, самому в битву не вступать, особенно когда не знаешь точных сил противника. Апраксин и не вступал, прусский генерал Левальд сам напал на нашу армию, а что нам оставалось делать, как не защищаться? Началась страшная битва, исход которой решили русские запасные полки. Они стояли за лесом и, наскучив там стоять, вступили в битву и выиграли всю баталию.
После знатной победы под Гросс-Егерсдорфом 13 сентября Иностранная коллегия получила с полей сражений указ, в котором сообщалось, что де, наша армия «далее маршировала», надеясь дать вторично баталию, «но неприятель, несмотря на свое весьма выгодное и весьма крепкое за рекою Алом положение, не отважился обождать атаки, но паче скоропостижно под пушки Кенигсберга ретировался, оставляя повсюду знаки крайнего и беспримерного свирепства над собственными своими подданными и лишая своих последних пропитания». Кажется, преследуй противника и добей его! Ан нет… «А как потому нашей победоносной армии в дальнейшем марше недостаток в провианте и фураже причинен, да оттого и подвоз оного труден стал, то наш генерал-фельдмаршал Апраксин за нужное рассудил вместо того, чтоб дальнейшим в разоренную землю вступлением известному голоду подвергнуть армию, поворотиться на время ближе к магазинам, лежащим по реке Неману, дабы там, оставя больных и прочие в походе обеспокоивающие тяготы, вновь с лучшим успехом продолжать свои операции, как то вскоре самым делом показано будет».
Что тут началось! «Вместо того чтобы преследовать врага, Апраксин отступил. Это измена!» – кричали наперебой союзники. В Петербурге отступление Апраксина объяснили по-своему. Он повернул к русским границам, потому что его упредили о болезни государыни и возможной смене правителя. Но кто упредил? Кто приказал? Общественное мнение указывало пальцем на Бестужева и молодой двор.
