Нина Тумаркин - Ленин жив! Культ Ленина в Советской России

В бесчисленных газетных статьях отмечалось, что многие плакали открыто, тщетно пытаясь удержать слезы. Женщины были еще менее сдержанны: их всхлипывания и рыдания служили звуковым фоном едва ли не каждого собрания, на котором они присутствовали[375]. еще более драматические сцены разыгрывались, когда даже сильная воля закаленных мужчин уступала чувству непереносимой скорби. Зиновьев описывает финского революционера, бывшего телохранителем Ленина после июльского восстания:

«В минуту величайшей опасности ни один мускул ни разу не дрогнул у него на лице. Сейчас он бледен, как смерть. И — тщетно прячет слезу»[376].

Взрослые плакали навзрыд, словно малые дети[377].

Скорбь, пробужденная смертью Ленина, была, вероятно, отчасти вызвана другими обстоятельствами. Прощание с покойным в Москве и траурные церемонии в других городах, несомненно, являлись разновидностью катарсиса для людей, переживших трагическое десятилетие — войну, революцию, гражданскую смуту, голод и эпидемии. Смерть Ленина стала поводом для первого общенационального ритуала оплакивания после всех тяжелых испытаний минувших лет. Общество захлестнула волна истерической горести, подогреваемой открытым доступом к телу покойного вождя и траурными церемониями, которые проводились по всей стране. Культ Ленина, распространившийся по городам и весям России в 1924 г. имел целью увековечить народную скорбь о постигшей страну утрате; этим во многом и объяснялся достигнутый властями успех, поскольку вызываемые чувства отвечали действительному душевному состоянию советских граждан, перенесших долгие и мучительные страдания.

Однако охватившая народ печаль свидетельствовала также и о неподдельной привязанности масс к покойному вождю. Вряд ли возможно с точностью определить, какую роль играл здесь стихийный выплеск традиционной российской преданности властителям, насколько повлияло на умы искусное политическое руководство Ленина, привлекшее к нему широкие симпатии, и насколько существенным оказался культ Ленина, планомерно складывавшийся с 1918 г. и поставивший его личность в центр все более возраставшего внимания общественности. Несомненно одно: образ Ленина использовался большевистским режимом для собственных политических целей — уже после ухода из жизни самого вождя.

Именем Ленина руководство страны мобилизовало народ на поддержку своей политики. Смерть Ленина — вместо того, чтобы ослабить партию, — служила предотвращению политической нестабильности. Во главу угла ставилась агитация. Комиссия по организации похорон образовала Агитационную комиссию, в обязанности которой входил контроль над ускоренным производством и распространением плакатов, листовок и брошюр[378]. Вышло в свет множество изданий, содержавших фотографии Ленина и описания его жизни и деятельности. Уже к утру 24 января Агитационная комиссия направила в различные районы Советского Союза сотни тысяч плакатов, брошюр, листовок и других печатных материалов[379]. Большая часть ленинианы была предназначена специально для похорон. Десятки тысяч плакатов и кратких биографий раздавались бесплатно. Для участников траурных процессий было выпущено полмиллиона значков с изображением Ленина[380]. Имя вождя встречалось повсюду, портреты его наводнили всю страну.

Однако традиционных методов агитации оказывалось недостаточно: политическая ситуация была все еще неясной. Необходимо было отыскать средства для упрочения непосредственного контроля над населением. В Москву к телу покойного собирались огромные толпы. В каждом городе (не исключая Москвы) созывались траурные митинги для того, чтобы почтить память ушедшего из жизни вождя. Такие митинги служили основным (и желательным для властей) способом выражения сочувствия со стороны трудящихся масс и демонстрации их солидарности с правительством. Партийная печать подчеркивала важность подобных собраний, сообщая о них со всеми подробностями. Описание эти являлись также своеобразными инструкциями для неосведомленных устроителей относительно того, как именно эти собрания должны проводиться.

Чаше и обстоятельнее всего сообщалось о митингах рабочих на заводах и фабриках. Собраний проводилось так много, что в продолжение траурной недели работа на ряде предприятий почти прекратилась. Поощряя траурные мероприятия, власти устанавливали приоритет ценностей. Все знали, как важно трудиться, но Ленин был еще важнее.

Траурные митинги обычно начинались с выступления рабочих.

«Бессильны наши слова, чтобы выразить нашу скорбь», —

воскликнул рабочий на митинге петроградских металлистов. Речь его продолжалась так:

«Вечная память великому, незабвенному вождю и учителю!

Да здравствует его первенец — Российская Коммунистическая Партия!

Да здравствуют ленинские партии во всем мире!

Да здравствует зажженная великим вождем всемирная большевистская революция!»[381]

Иногда в тоне выступающих звучали предостерегающие нотки. Готовые излить свою скорбь, они все же опасались, что их могут счесть слабыми. «Потеря огромная, но мы не плачем, у нас нет слез. Мы не слюнявые мещане». Мы — революционеры, напоминали выступавшие, и как революционеры клянемся выполнять ленинские заветы[382].

Некоторые резолюции отражали профиль организации, на собрании членов которой принимались. Собрание артистов и служащих петроградских зрелищных предприятий к примеру, направило Петроградскому Совету следующую телеграмму:

«Мы, работники Петроградских Государственных театров и цирка, объединенные общей печалью со всеми трудящимися, обещаем напрячь все силы, чтобы театр и искусство в Ленинграде стало верным товарищем и помощником рабочего класса»[383].

Студенты собирались на митинги в высших учебных заведениях, и почти в каждой школе так или иначе чтили память вождя. На одном из таких собраний было решено, что учащиеся дадут торжественное обещание поставить все знания, полученные ими в классе, на службу интересов рабочего класса[384].

Дидактическое назначение траурных митингов особенно ярко проявлялось, когда выступали дети. Чувство пионеров, членов детской коммунистической организации, хорошо выражены в словах воспитанника детдома в Петрограде:

«Мы, юные пионеры отряда имени дедушки Ильича при детском доме, клянемся над прахом нашего дорогого Ильича, что будем подготовляться к той тяжелой и упорной работе, которая нас ждет в будущем. Мы будем также неустанно работать на пользу рабочего класса, как работал дедушка Ильич… Спи спокойно, дорогой дедушка! Знай, что юные пионеры готовятся к осуществлению в жизни твоих заветов»[385].

Выступления в армии отличались непримиримой воинственностью. На митинге в 20-й армейской дивизии клялись теснее сомкнуть ряды вокруг Российской Коммунистической партии и отстоять Советскую власть. Врагу военные заявляли:

«Собрание шлет проклятие партии с. р., которую считает виновницей преждевременной смерти Владимира Ильича»[386].

Те же гневные интонации звучат и в «Проклятии предателям»:

«Весь коллектив рабочих и служащих Ромодановского кооператива проклинает тех, кто предает интересы рабочего класса и от чьих рук пал Ленин. Пусть эти свиньи знают, что они убили тело Ленина, но не его священное наследие»[387]

Все те, кто оповещал общественность о кончине Ленина, совершенно недвусмысленно указывали, что Ленин умер естественной смертью[388]. Однако обвинения в убийстве, бросаемые политическими противниками Ленина, были эффективной мерой для достижения политической стабильности и установления контроля над ситуацией. Народ следовало побудить к лояльности разжиганием ненависти к «врагам государства».

Необоснованные обвинения, хотя и не слишком характерные для траурных речей, все же симптоматичны в качестве предвестия манеры поведения, обозначившейся позднее: явно беспочвенные, иррациональные декларации призваны были служить доказательством лояльности. Публично заявленная неправда могла восприниматься как показатель готовности исказить правду в интересах дела. Нелепость обвинений была тем полезней, чем выразительней она обрисовывала чудовищный облик предполагаемых врагов. Подобный прием вполне согласовался с тактикой, существовавшей уже с первых дней революции: валить вину за все происшедшее на врага.

Наряду с выражениями горя[389], предупреждениями и угрозами собирались пожертвования, давались клятвы, выносились решения. Чаще всего деньги предназначались на строительство памятника Ленину — либо где-то в городе, либо на том же месте, где проходил митинг. Например, в Кронштадте матросы заявили о своем намерении воздвигнуть вождю памятник на собственные средства. Первейшей задачей специального комитета Балтийского флота был сбор денег на бюст Ленина для флотского «зала революции», где Ленин однажды выступал с речью[390]. На митинге учащихся петроградских ремесленных школ было решено собрать средства для постройки памятника. Музей Ленина и библиотека его имени должны были быть учреждены в каждой школе[391]. Всюду собирали деньги для Ленина — на венки, на памятники, на бюсты. Директора всех театров в Петрограде приняли решение установить в каждом фойе бюст Ленина[392]. Учебные заведения организовали сбор средств для специальных ленинских стипендий. Иногда в спешке некогда было задуматься над тем, куда будут использованы собранные суммы. Московский союз печатников учредил ленинский фонд, однако в сообщении об этом отмечалось, что относительно цели фонда решение еще не принято[393].