Евгений Лазарев - Друиды Русского Севера
Ловозерская локализация легенды о Беловодье (точнее, одного из источников этой легенды) неплохо согласуется и с некоторыми другими важными моментами этой легенды. Например, это упоминаемые в «Путешественнике» зимние морозы «необычайные с рассединами (вариант — расселинами) земными». Деталь вполне конкретная и понятная, хотя тут же говорится и об изобилии плодов летом. А вот следующий момент требует более обстоятельного осмысления.
Речь идет об апокалиптическом образе крылатой Жены, скрывающейся от змия в «пустыне», в «расселинах земных». Этот образ присутствует почти во всех списках «Путешественника»; подчеркивается, что, несмотря на все усилия змия, «невозможно ему постигнута скрывшейся Жены».
Этот сюжет «Путешественника» построен почти в точном соответствии с «Откровением» Иоанна Богослова (гл. 12, описание Жены в венце из двенадцати звезд, стоящей на луне и облаченной в солнце). Однако наложение апокалиптики Иоанна на лапландские реалии высвечивает в образах «Откровения» неожиданные грани.
Апокалиптическая Жена спасается в «пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога» (Откр. 12: 6); впоследствии ей были даны орлиные крылья, «чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия» (Откр. 12: 14). «Путешественник», по сути дела, связывает это место, уготованное от Бога, с Беловодьем. Не вдаваясь в подробности истолкования образа крылатой Жены в связи с возникающим апокалиптическим аспектом беловодской легенды, напомним, что недавно была выдвинута гипотеза о существовании очень древнего культа Великой Богини именно в районе Ловозерских гор (по результатам научно-поисковой экспедиции «Гиперборея»).
В связи с этим сюжетом можно вспомнить и глубоко сакральную поэму Н. Клюева «Песнь о Великой Матери». Причастный к сокровенной народной духовности, поэт, по сути дела, сформулировал в поэме архаичный миф о смерти и воскресении Богини-Матери, причем спроецировал этот миф именно на Беломорье, на Русский Север. Что же касается упоминаемых в «Путешественнике» святых насельников беловодских гор, то они находят соответствие в «Откровении Иоанна», где сказано, что змий «пошел, чтобы вступить в брань с прочими от семени ее (Жены), сохраняющими заповеди Божий и имеющими свидетельство Иисуса Христа» (Откр. 12: 17).
Параллели убедительные. Но возникает вопрос: если священное место, от Бога уготованное для Солнечной Жены (и вероятно, для Божественного Младенца, рожденного ею), находится так близко от русских северных обителей, то зачем авторы «Путешественника» направляли странников на Алтай? Алтайская локализация ведь присутствует и в списке Щапова. А от того же Топозер-ского скита, упоминаемого в «Путешественнике», до Кольской Лапландии рукой подать.
Возможно, ответ на этот вопрос — все в том же списке Щапова, в упоминании о «Дамасской деревне». Если «Путешественник» описывает мистическое странствие или мистериальный путь посвящения, то ведь Дамаск для любого христианина — это прежде всего место обращения ко Христу Савла, ставшего апостолом Павлом. На пути в Дамаск «осиял его свет с неба» (Деян. 9: 3); в Дамаске он, после трех дней слепоты и поста, прозрел, «исполнился Святаго Духа и крестился» (Деян. 9: 3, 8—18).
Это похоже на описание совершенно конкретного ритуала посвящения; возможно, считалось, что через нечто подобное должен был пройти и странник, взыскующий Беловодья. Не исключено, что «земная» стадия посвящения связывалась с Алтаем (потому так конкретны описания пути туда, с указанием селений и живых наставников). А мистическое восхождение «во Сионское государство», в Беловодье могло трактоваться как странствие «в духе».
Что ж, образ «Беловодской Гипербореи» действительно очень близок русской культуре. Речь не только о новгородских поморах, которые собственным сердцем ощутили близость земного Рая, странствуя по Студеному морю. И античные представления о Гиперборее на Руси были восприняты как нечто близкое; более того, образ Гипербореи здесь порой сближался с образом христианской России, противопоставляясь эллинской, языческой духовности{142}.
А святыни Российского Севера? Волшебные утесы Валаама, столь похожие на рукотворные твердыни, когда-то (по-видимому, около миллиарда лет назад) были островом в океанском заливе у берегов Гипербореи — северная Ладога сохранила безмерно древние контуры этого залива. Подобным островом, вероятно, был и гранитный монолит Соловков: подобным, но все же иным. Недаром мистическое чувство северных иноков нашло им разные священные имена: Северный Афон — для сокровенного Валаама и Новый Иерусалим — для суровых Соловецких островов.
Да, именно Новым Иерусалимом, надземным градом, который завещан грядущим векам, узрел Соловецкий монастырь инок Ипатий еще в 1667 году — в видении незадолго до начала трагического «соловецкого сидения»{143}. Потом был новый акт северной мистерии — явление старообрядческой Выговской пустыни (тоже на древнем гиперборейском берегу). Погибла и Выгореция. А в следующем, безжалостном веке свершились крестная жертва и вознесение из грешного мира Святой Руси, с пронзительной болью воспетые Николаем Клюевым в «Песни о Великой Матери» — лебединой песне поэта…
Пророческая поэма Клюева во многом загадочна. Не снят покров тайны над «собором святых отцов» — в подземном храме, подобном чаше; на его стенах, в горном хрустале сверкают золотые жилы… Клюев помещает этот храм где-то под «зыбучими мхами» Выгореции — по-видимому, под Масельгским кряжем, к востоку от Онежского озера. Именно там в свое время «явился миру» духовный центр старообрядчества — у древних, почти совсем изглаженных ледниками гиперборейских гор (и золото действительно встречается в этих горах). А почему на собор были призваны не только христианские подвижники, но и суфии — в «снежно-синих» одеждах, «от розы и змеи рожденные»? Где находится подводный Алмазный град? Туда, под океан, уйдут жемчужною тропой отцы-пустынники. Ибо Святая Русь уже «отошла к славам, к заливам светлым и купавам», покинув землю, от которой отвернулось небо: «Смежила солнечные очи София на семи столпах»…
Быть может, Алмазный град как-то связан с нерушимыми надземными строениями Гипербореи (вспомним удивительные свидетельства поморов, записанные В. И. Немировичем-Данченко)? Или с ведийской обителью Амаравати? Или же с «ледяными городами» морских цариц, которые прежде, до Апокалипсиса, как пишет Клюев, давали приют усопшим северянам — соловецким инокам, поморам, саамам… Впрочем, главное в поэме — не столько топография гиперборейского града, сколько мистический итог собора отцов, к которому с упованием обращали взор и «китайские несториане», и Лама «из звездоликой Лхасы»: от Российского Севера, от Голгофы Святой Руси (олицетворенной у Клюева в образах Матери-Троицы или Параскевы) устремился на юг незримый спасительный поток — «невидимый Евфрат». Он заструился и к Китеж-граду, и к святыням буддизма, к Алтаю и Багдаду…
Как в откровениях некоторых западных мистиков (например, у Новалиса), писавших о чудесном голубом потоке, он умиротворяет сердца и гасит страдания. А чтобы его разлив преобразил весь мир, в «бесплотный корабль» — мистериальную ладью, или Брачный Ковчег, плывущий к Китежу, — должны, по пророчеству Клюева, войти святой Феодор Стратилат и дева Анастасия: достигший святости муж и воскресшая Святая Русь.
А ведь Анастасия (греч. «воскресение»; в поэме — внучка почившей Параскевы) — один из сокровеннейших образов русских духовных сказаний. Это Утренняя Заря-Заряница, солнечная дева Настасья Замориевна — Владычица Морская, что выплывает из океанских глубин в окружении двенадцати лебединых дев — образ Лебединой Богини…
Клюевским пророчествам удивительно близко одно полузабытое творение другого посвященного поэта России — Александра Блока. В неоконченной пьесе «Дионис Гиперборейский» он описал символическое восхождение в снежные горы в поисках Бога. Те, кто остался внизу, «в мутном пятне города», и те, кто ушел слишком высоко, презрев землю, — не достигли цели. Лишь один юноша, победивший искушения и соблазны, переживший одиночество в ледяных горах, обрел «меру пути» к Богу — и получил Ответ. Ему явилась она — «Дева Снежных Гор» (как некогда являлась одиноким поморам-зимовщикам на Шпицбергене), и в союзе с ней он обрел божественную гармонию духа и преображенной плоти{144}…
…На Кольском полуострове, в Кандалакше, бытуют легенды о чудесном колоколе, затонувшем в порожистой и чистой таежной реке Ниве или где-то на беломорском побережье к востоку от ее устья. На берегах Нивы еще в дохристианскую эпоху располагались святилища, восходящие к каменному веку (к наследникам Гипербореи?). Звон колокола, сокрытого здесь, не слышен грешникам, изгнанным из Рая; когда же они услышат этот звон, вернется изначальное, райское состояние Лапландии — Гипербореи. Но механических повторений не бывает в истории, и если взглянуть на это народное пророчество сквозь волшебный кристалл мифов, сквозь откровения Клюева и Блока, то можно, наверное, сказать, что это будет новая гармония, освященная жертвенным страданием Матери-Лебеди, Святой Руси — и в то же время изначально чистая, как снега величественной Юмъечорр — «Горы Мертвых», — что высится в Хибинах, к северу от Кандалакши, подобно вратам загробного царства, из которого вернется Дева-Лебедь, осеняя нагорные снега серебристым сиянием ласковых крыльев. Свершится возвещенный союз в Чертоге Брачном, воскреснет Святая Русь. И только ли она? Или восстанут в славе и другие гиперборейские земли?
