Георгий Фёдоров - Дневная поверхность
Вылезли они оттуда красные, помятые, смущённые и молчаливые. Впрочем, Володя смущался лишь за компанию — не он же был изобретателем этого самодельного бульдозера.
Гармаш с отвращением отвязал ограду от бампера и негромко, но внятно сказал, обращаясь к радиатору своей Коломбины:
— Когда ребята–студенты валяют дурака на потеху людям, это ещё туда–сюда. Но, когда взрослый человек, начальник экспедиции, их поддерживает, — это… — и от избытка чувств пожал плечами.
Коломбина благородно молчала. Володе, Георге и мне тоже как–то не хотелось вмешиваться в этот разговор.
К счастью, из–за холма показался заблаговременно вызванный Гармашом бульдозер.
— Куда ты едешь?! — снопа принялся командовать воспрянувший духом Георге. — Я тебе говорю, заезжай с этого бока.
Машинист бульдозера покорно повернул, бульдозер своим сверкающим ножом прорезал кучу, и первые комки слежавшейся земли с глухим шумом упали на дно пустого раскопа.
А на другой день отряд разведки, который по моему распоряжению уже две недели работал в бассейне Прута, сообщил, что в сорока километрах от Бокан, в селе Малаешты, открыт могильник несколько более раннего времени, чем Боканский, — IV или может быть начала V века нашей эры. Появилась возможность заглянуть в ещё одну, пока не прочитанную страницу истории Молдавии. И, несмотря на неудачу с засыпкой раскопов, я спокойно доверил раскопки этого могильника бывшему боканскому отряду.
ЦАРА РОМЫНЯСКА (Земля румынская)
Работа в Румынии стала логическим продолжением многолетних археологических раскопок в Молдавии. В судьбах населения этих стран с глубокой древности было много общего, обе они тесно связаны на протяжении своей многовековой истории со славянами. Однако до установления народной власти археологические исследования в Румынии были очень тенденциозными. Буржуазные археологи раскапывали на территории этой страны главным образом поселения эпохи римской оккупации II — III веков нашей эры. Средневековые памятники, в которых ярко прослеживаются многообразные связи между нашими народами, попросту почти не изучались. Перестраивая работу на новый лад, румынские археологи, естественно, не раз обращались за помощью и советом к нам — их советским коллегам. Так началась и все более крепла наша дружба. Не раз в числе сотрудников экспедиции работал я на территории Румынии. Изучал музейные фонды в Бухаресте, в Клуже и Яссах, Галаце и Констанце и в других румынских городах. Проходил с разведкой в горах Трансильвании, среди озёр и плавней Добруджи, в долинах Мунтении, по холмам Молдовы. Принимал участие в советско–румынских археологических семинарах. Их состоялось уже четыре: первый — в Алчедарском лагере нашей экспедиции, второй — в Кишиневе, третий и четвёртый — в Бухаресте. Не раз работали и у нас в Молдавии румынские археологи. Каждый год крепнет наша дружба, в совместной работе мы учимся друг у друга, вместе решаем общие научные проблемы, все лучше узнаем друг друга и наши страны. За годы совместной работы много было сделано и много пережито. Мои записные книжки полны не только археологическими заметками, но и описанием различных встреч, случаев, впечатлений. Превратить их в связный и законченный рассказ или в книгу рассказов о Румынии оказалось гораздо труднее, чем написать и опубликовать несколько научных статей о румынской и молдавской археологии. Но я все же обязательно постараюсь написать такую книгу. А пока мне хочется рассказать о двух историях, связанных с Румынией. Об одной из них я узнал во время своего первого посещения Румынии, вторая началась недавно и ещё не закончилась. Людей, которые принимали участие в этих историях, разделяют столетия, жизненные интересы и многое другое. Но объединяет их, как мне кажется, самое главное — верность своему долгу, мужество и бескорыстие.
ЗАМКА
На северо–востоке Румынии, в Буковине, находится город Сучава, сейчас — центр небольшой области, некогда — древняя столица всей Молдавии.
Бродя по окрестностям Сучавы, я обратил внимание на каменную крепость, которая стоит на вершине высокого холма к западу от города.
Крепость привлекла моё внимание необычными для местной архитектуры, но чем–то знакомыми пропорциями, восточным обликом многогранных башен и видневшегося в центре собора.
Вершина холма возле крепости была изрыта глубокими траншеями, изборождена валами и эскарпами. Все говорило о том, что здесь работали опытные военные инженеры, происходили когда–то напряжённые военные события. Сейчас эти сооружения имели вполне мирный вид. Траншеи и валы поросли густой сочной травой, среди которых пестрели головки мальв. На дне глубокого рва паслась рыжая коза.
Крепостные стены, построенные в виде правильного замкнутого четырёхугольника, были очень древними. Подножия их обомшели, а кое–где в неглубоких выбоинах выросла трава и даже целые деревца. Однако, несмотря на древность, стены эти показались мне удивительно прочными и добротными.
С плато открывался широкий вид на зелёные, спокойные холмы, которые тянулись один за другим до самого горизонта. Вокруг не было ни души.
Над воротами, сделанными в двух противоположных стенах крепости, возвышались мощные четырехугольные башни. Одна из них метров двадцать высоты, другая — поменьше. Большую башню из темно–красного кирпича, как богатырский пояс, стягивала посередине широкая полоса из трёх серых каменных лент, переплетённых между собой.
Порталы крепостных ворот обрамлены желтоватыми резными каменными плитками. На плитках изображены гроздья винограда, розетки, цветы. Ни одна плитка по рисунку не похожа на другую. Этот орнаментальный приём очень характерен для армянского искусства.
Я обошёл крепость и вошёл внутрь. Собор, стоящий в центре крепости, выстроен в строгих традициях классической армянской архитектуры. Он увенчан стройным восьмигранником купола, такой же восьмигранник возвышается и над большой башней.
Вокруг собора — каменные надгробья с клинообразными армянскими надписями. В одном из боковых приделов — большая надгробная плита. Здесь погребён армянин Агобша Вартанян — строитель собора.
Надвратные башни, собор и крепость, такие обычные где–нибудь на склонах Арарата, в окрестностях Севана или Гарни, производят здесь, среди зелёных холмов Молдовы, странное и загадочное впечатление.
С трудом разыскал я сторожа. Это был тощий старик со сбитой набок бородкой. Он размахивал руками и говорил такой непонятной скороговоркой, что даже раздосадовал меня. Его маловразумительный рассказ отнюдь не удовлетворил, а только подогрел моё любопытство. Оказалось, что крепость–монастырь построена ещё в XVII веке какими–то армянами, которые здесь и жили. Большая башня называется параклис. Вся же крепость издревле носит странное, славянское название — Замка.
Вот и все, что сообщил мне сторож, или, вернее, все, что я мог понять из его сбивчивых объяснений, да ещё на чужом для меня языке.
— Светлые были люди! — Сказал под конец сторож.
— Это почему же? — Спросил я. — Богу, что ли, усердно молились?
— Они по–своему молились, — загадочно ответил сторож. — Их молитву не услышал бог, но люди помнят эту молитву.
Заинтригованный всем виденным и услышанным рассказом, я стал расспрашивать старожилов Сучавы, познакомился со старинными документами и книгами. Официальная историография почти ничего мне не дала. Но так захватили меня поиски, что вместо двух–трёх часов, как предполагалось, я пробыл в Сучаве и в окрестных деревнях четыре с лишним дня.
Вернувшись наконец к Замке, я по–новому увидел монастырь, и необычайная жизнь его строителей и обитателей прошла передо мной.
…В XVII веке многие армяне, потеряв жён и детей, перерезанных турками в сожжённых деревнях, разбитые в неравных боях с янычарами султана, вынуждены были бежать за пределы родины.
Часть беженцев нашла приют за тысячи километров от родной земли, под защитой Молдавского государства, где и раньше селились их соплеменники.
Бездомные, одинокие странники, они сошлись здесь и построили этот монастырь по образу и подобию тех, которые строили на своей далёкой родине.
Среди беженцев было много талантливых людей — зодчих, художников, камнерезов. В их творчестве ярко видны и любовь к родному искусству, и скорбь о погибших, и смелая, гордая мысль.
Узкая, крутая лестница с выбитыми ступенями, сделанная в толще стены, ведет в надвратную церковь. Яркий солнечный луч, пробившись сквозь круглую бойницу, осветил тончайшие спирали резьбы, которыми покрыты стены. Алтарная абсида, обрамленная широкими плетёными каменными поясами, украшена фресками. Нежные, мягкие тона и полутона — коричневатые, кремовые, — которыми написаны фрески, создают настроение тихой, задумчивой печали.
Мы привыкли видеть в центре церковной фресковой живописи грозный лик пантократора — вседержителя, «властелина мира», гневные, величественные лица апостолов, торжество и пышность могущества «небесных сил», всепроникающие глаза, которые вопрошают о грехах и призывают к покаянию.
