Андрей Буровский - Холокост. Были и небыли

Общее число свидетелей одного только Бабьего Яра вряд ли меньше нескольких десятков тысяч. До сих пор жив человек, который 14-летним мальчиком вылез из рва и убежал. Некоторые свидетели написали книги, и для заинтересованного читателя могу рекомендовать книгу самого известного из этих живых свидетелей, Кузнецова{159}.

После ухода нацистов из Киева множество людей, не менее нескольких тысяч, видели громадный, толщиной в несколько метров вал из человеческого пепла, непрогоревших обрывков человеческой плоти и костей, смешанных с обычнейшим древесным пеплом. Бродячие собаки искали там пропитание, а люди с не очень твердыми устоями охотились за золотом, которое просмотрели нацисты.

Конечно, это был прах не только десятков тысяч евреев, но и десятков тысяч других уничтоженных. Первый расстрел на Бабьем Яру состоялся 27 сентября 1941 года: были расстреляны 752 пациента психиатрической больницы им. Ивана Павлова.

10 января 1942 года на Бабьем Яру расстреляны около 100 матросов Днепровского отряда Пинской военной флотилии.

18 февраля 1943 года тут убиты трое игроков футбольной команды «Динамо»: Трусевич, Кузьменко и Клименко. Нацисты устроили показательный матч, предупредив: если пленные футболисты осмелятся выиграть, их расстреляют. А они во время «матча смерти» босыми ногами забивали голы… И были за это убиты.

Тут же убиты 621 член Организации украинских националистов из фракции А. Мельника. Одна из убитых — украинская поэтесса Елена Телига. Ее муж, Иван Рогач, мог спастись, но он добровольно разделил судьбу жены и коллег по редакции газеты «Украинское слово».

На Бабьем Яру расстреливали всех подозрительных и потенциально опасных и, кроме того, не менее пяти цыганских таборов.

По разным подсчетам, на Бабьем Яру убито от 70 до 200 тысяч человек. Разброс цифр доказывает одно: никто наверняка не знает числа погибших.

Останки всех этих тел и образовали свалку в километры длиной, в несколько десятков метров шириной и несколько метров толщиной.

Точно такие же места массовых расстрелов обнаружены почти у всех населенных пунктов Украины, Белоруссии, Молдовы, Прибалтики. Двенадцать из двадцати трех гетто, созданных в Белоруссии и в оккупированных частях РСФСР, в основном в Смоленской области, были ликвидированы до конца 1941 г., а еще шесть — в первые месяцы 1942 г.

Классика и расстрелы в оврагах: копать меньше надо. До событий 1941 г. Бабий Яр был одним из самых больших в Киеве оврагов — длина около 2,5 км, глубина — свыше 50 м.

Такие же места массовых расстрелов — Дробицкий Яр в Харькове, Змиевские овраги под Ростовом-на-Дону, Богдановка под Николаевом.

Население Бельгии и Франции не помогало нацистам, и большая часть евреев в этих странах дожила до конца войны.

Уже в Польше соотношение уничтоженных и доживших до конца войны совсем другое: мертвых больше, чем живых.

В Литве все еще хуже. Здесь до конца войны дожили в лучшем случае 10 % прежнего еврейского населения. Очень часто евреи истреблялись не немецкими нацистами, а самим населением. «В Каунасе 25–26 июня 1941 г. литовские фашисты убили 1500 евреев, сожгли десятки еврейских домов и синагог. Еще 23 000 евреев было убито в течение следующих нескольких дней»{160}.

«В Литве, в Ковно, погром провел партизанский отряд Климатиса. Во время погрома в ночь с 25 на 26 июня было устранено 1500 евреев, подожжено или иным способом разрушено несколько синагог и сожжен еврейский квартал, в котором насчитывалось 60 домов. В последующие дни таким же способом обезврежено 2300 евреев. В других областях страны проводились, по ковенскому образцу, аналогичные операции, хотя и меньшего масштаба, и они распространялись здесь и на оставшихся на местах коммунистов»{161}.

В планы нацистов входило создать впечатление, что не они, а само местное население начало истребление евреев, что «ненависть к евреям у населения оккупированных областей носила всеобщий и стихийный характер»{162}.

Из доклада от 15 октября 1941 г., представленного Гиммлеру бригадным генералом СС Шталером, о деятельности «Einsatz Gruppe A», которая действовала в Белоруссии и Прибалтике, вытекает, что «верная приказам, полиция готова была решить еврейский вопрос всеми мерами и со всей решительностью»{163}. «Не менее важно было установить на будущее время в качестве бесспорного и доказуемого факта, что освобожденное население по собственной инициативе прибегло к самым суровым мерам против большевиков и евреев, без того, чтобы можно было обнаружить наличность указаний со стороны немецких органов»{164}.

Такая политика позволяла не только переложить на других грязную работу, но и встать в позу освободителей: мол, стоило нам сбросить советскую власть, как народ сам истребил своих мучителей и эксплуататоров. Иногда это удавалось: в Латвии погромы вызвали путем «соответственного воздействия на латышскую вспомогательную полицию. В ходе погрома все синагоги разрушили и около 400 евреев было убито. Так как в Риге скоро наступило всеобщее успокоение, дальнейшие погромы стали невозможны.

Как в Ковно, так и в Риге, поскольку это было возможно, были сделаны кинематографические и фотографические снимки, устанавливающие, что первые стихийные погромы евреев и коммунистов были проведены литовцами и латышами»{165}.

«В Эстонии, при относительно незначительном числе евреев в стране, не было возможности вызвать погромы…»{166}

По данным американского профессора латышского происхождения Андреаса Эстергалиса, до прихода немцев в Латвию убито было 23 тысячи евреев. В Риге сожжена хоральная синагога вместе с полутора тысячами евреев, сбежавшимися туда, чтобы искать «убежища в Божьем Храме»{167}.

Так что не только в подстрекательстве дело. Народы Прибалтики, кроме разве что эстонцев, поднялись на погромы еще до прихода нацистов, в то время, когда советской армии в стране уже не было, а нацистской — еще не было. То есть ситуация Едвабно, едва ли не уникальная в Польше, в Литве и в Латвии стала типичной. Почему? Да потому же, почему было и Едвабно: потому что среди еврейского населения этих стран слишком многие встречали Красную Армию как СВОЮ армию. То есть слишком многие евреи в этих странах запятнали себя предательством, государственной изменой и сотрудничеством с оккупантами{168}.

«Среди подпольной компартии Латвии, среди тех, кто радостно встречал Красную Армию, было большое количество евреев. На горе евреям, первым комиссаром НКВД Латвии — всего на три месяца — стал еврей Сергей Шустев»{169}. Та же ситуация в Литве.

На Западной Украине — то же самое. Хонигсман в своей книге обо многих евреях пишет, что они убиты «местными нацистами», а не немцами, но и объясняет причину: «Евреи Волыни, Станиславщины и Подолья активно помогали становлению Западноукраинской Народной Республики и ее армии»{170}.

Но если в сравнении с Польшей страны Прибалтики выглядели менее благополучно, то в сравнении с Белоруссией и Украиной тут население было несравненно гуманнее и порядочнее в отношении к евреям.

Ссылаясь на книгу Марка Дворжецкого «Иерушалаим дЛита ин камф ун умкум» (Париж, изд-во Еврейского народного союза во Франции и Еврейского национального рабочего союза в Америке, 1948), Соломон Шварц показывает, что только очень небольшая часть населения Вильно помогала евреям. Но…

Многие профессора Вильнюсского университета (Дворжецкий называет семь имен) тайно и с большим риском для себя и своих семей помогали евреям: прятали их, давали продовольствие и деньги, продавали для них вещи и т. д. Директор виленского архива вместе с литовским учителем и польской монашкой спасли двенадцать евреев. Много евреев были спасены польскими женщинами. Дворжецкий называет троих — видимо, самых активных, — каждая из которых спасла несколько десятков человек. Многие польские домработницы и няни спасали детей своих хозяев.

Многие католические священники, литовцы и поляки, не только сами спасали евреев, но и призывали к этому прихожан (по крайней мере, семь или восемь из них были за это повешены).

Настоятельница бенедиктинского монастыря под Вильно скрывала 17 евреев, связанных с организацией Сопротивления в Виленском гетто. В этом же монастыре в ноябре 1941 года состоялась встреча представителей виленского подполья с курьером Варшавского гетто (был этот курьер поляком). Другие два курьера Виленского гетто — это польки. Одна их них погибла.

«Я полагаю, что число поляков и христиан вообще, укрывавших евреев, было значительно больше, чем известно. Деревенские поляки проявили при этом гораздо больше сердечности, чем горожане. И наверное, значительно большее число поляков укрывало бы евреев, если бы не панический страх, что у них обнаружат евреев. Немцы повесили на Кафедральной площади в Вильно человека (это был еврей), расклеили плакаты по улицам и объявили в газетах, что это христианин, наказанный за помощь евреям; труп висел так несколько дней»{171}.