Валерий Шамбаров - Царь грозной Руси
Поддержать юного Ивана в его нелегком деле призывалась не только земная, но и Небесная Церковь, святые заступники Руси. Для этого в начале февраля митрополит созвал Освященный Собор. В ходе своих трудов по составлению Четий Миней он собрал сведения о жизни и подвигах святых, которые почитались в различных областях страны, и теперь было решено канонизировать их для общероссийского почитания. Иван IV принял в работе Собора самое деятельное участие, и было канонизировано 23 святых — один из предков царя, великий воин и устроитель Руси Александр Невский, крестители Муромской земли князь Константин с чадами его Михаилом и Федором, митрополит Московский Иона, известные подвижники Пафнутий Боровский, Макарий Калязинский, Александр Свирский, Савватий и Зосима Соловецкие, Михаил Клопский, ученик Сергия Радонежского Никон и др.
А 13 февраля состоялось еще одно торжество, свадьба царя. Невесту выбирали из знатных девушек всего государства, и ею стала Анастасия Романовна из рода Захарьиных-Юрьевых. Впрочем, система фамилий на Руси еще не устоялась, и в документах встречаются разные обозначения. Потомков Захария Ивановича Кошкина называли Захарьиными, их ветвь, которая пошла от Юрия Захарьевича, обозначали Юрьевыми или Захарьиными-Юрьевыми, а детей одного из них, Романа Юрьевича, именовали Романовыми. Сам ли государь выбрал в жены Анастасию? Точнее, только ли сам? Супругу для молодого человека в те времена искали родители. У Ивана не было отца и матери, но решающее слово должна была сказать его духовная мать — Церковь. Без сомнения, он советовался с митрополитом, со своим духовником, протоиереем Благовещенского собора Федором Барминым.
Анастасия славилась красотой, умом, благочестием. Но в России было много умных и хорошо воспитанных красавиц. Наверное, учитывались и другие факторы. Захарьины-Юрьевы являлись одним из самых знатных боярских родов, их предки с XIV в. служили великим князьям, были связаны родственными узами с другими кланами. Стало быть, брак укреплял опору царя во всем старомосковском боярстве. А вдобавок, Захарьины-Юрьевы ни разу не участвовали ни в каких заговорах, не принадлежали ни к каким оппозициям. Это был один из самых верных монарху родов аристократии.
Венчал молодых сам митрополит. Говорил: «Днесь таинством Церкви соединены вы навеки, да вместе поклоняетесь Всевышнему и живете в добродетели, а добродетель ваша есть правда и милость…» Анастасию обряд венчания сделал не только женой, но и «христолюбивой царицей». Супруги вышли на ступени Успенского собора. Их славило множество людей, собравшихся в Кремле, восхищалось ими — такими молодыми, красивыми, счастливыми. На свадьбе гуляла вся Москва. Раздавались милостыни, прощались осужденные, шумели веселые пиры. Правда, главные виновники только присутствовали на застольях и принимали поздравления. По русским обычаям, молодым не полагалось ни капли хмельного. Их задача была серьезной и ответственной, произвести здоровых детей. А уж царский брак и подавно был делом не личным, а государственным. И Иван с Анастасией праздновали недолго. Они оставили торжества и отправились в Троице-Сергиев монастырь. Зашагали пешком, по снегу, молиться и просить благословения на свою семейную жизнь…
Казалось бы, эти события предвещали коренные перемены. Теперь царь начнет сам вникать в различные стороны государственной жизни, сильной властью обеспечит дисциплину, прижмет разгулявшихся хапуг. Но… не тут-то было. Нашлись силы, которые такой вариант совсем не устраивал. Начало Великого поста Иван и Анастасия провели в монастыре, а когда они вернулись, сразу после Пасхи, стали твориться чрезвычайные происшествия. Вроде и случайные (или способные показаться случайными), но странным образом повторяющиеся.
Летом планировали поход на Казань, заготавливали порох. Его свозили и складировали в одной из башен Кремля. Почему-то рядом с дворцом оказалось самое удобное место. А 12 апреля вспыхнул пожар. Занялось по соседству, в Китай-городе, башня рванула, часть стены рухнула в реку. С пожаром кое-как справились, но 20 апреля загорелось снова, огонь уничтожил слободы за Яузой. А 24 июня полыхнул «великий» пожар. Ветер помог распространяться огню (впрочем, пожар и начался «почему-то» сразу в разных местах). Пламя быстро охватило центральная часть города. Кремль, Китай-город, Большой посад превратились в один огромный костер. От жара трескались и рассыпались каменные стены, плавилось железо. Погибло несколько тысяч человек. Митрополита Макария, полузадохнувшегося, спасли из Успенского собора, на веревках спускали к Москве-реке. Веревка оборвалась, он сильно расшибся.
Царь находился в своей летней резиденции, подмосковном селе Воробьеве. На следующий день, 25 июня, Иван Васильевич и бояре собрались в Новоспасском монастыре у постели митрополита, чтобы обсудить, как ликвидировать последствия беды и помочь населению. И неожиданно князья Скопин-Шуйский, Темкин-Ростовский, бояре Федоров-Челяднин, Нагой, дядя царицы Григорий Захарьин заявили, что пожар начался «злодейством» — поджигательством и волшебством. Царь удивился, но приказал провести расследование.
А заговорщикам только этого и требовалось. 26-го они собрали в Кремле массу отчаявшихся и растерянных погорельцев, лишившихся всего имущества, потерявших близких. Принялись громогласно задавать вопросы, кто поджигал Москву, а их агенты в толпе закричали: «Глинские!» Озвучивалась бредовая версия, будто бабка царя Анна «вынимала сердца мертвых, клала в воду», кропила этой водой город, а потом обернулась сорокой, летала и разносила огонь. Нервная и возбужденная людская стихия взорвалась… Анны и Михаила Глинских вообще не было в Москве, они на лето уехали в свои ржевские имения [49]. А Юрий Глинский находился здесь же, на площади. Он был ошеломлен услышанным, хотел спрятаться в Успенском соборе, но его выволокли и забили камнями, бросив труп на поругание.
Заговорщики умело манипулировали толпами, нацеливая их на своих врагов. Москвичи ринулись к дворам и загородным имениям Глинских, разграбили, а их слуг «бесчисленно побиша». Перебили и детей боярских из Северской земли, которые прибыли на летнюю службу — их тоже почему-то объявили «виновными». Очевидно, опасались, что они станут помехой для организаторов мятежа. И… из ссылки были вызваны Шуйские! [69] Кем вызваны? А неизвестно! Но кто-то уже считал себя властью, способной снимать царскую опалу.
Ну а рядом с царем оказался вдруг некий священник Сильвестр. Перед Иваном Васильевичем он явился то ли в день катастрофы, на фоне страшного пожара, то ли сразу после него — пришел «с видом пророка», с горящим гневным взглядом, поднятым к небу перстом. И объявил, что Господь карает Москву за грехи государя. Позже Курбский писал, что Сильвестр сослался на видение, бывшее ему от Бога. Но в Средневековье шутить такими вещами было нельзя, поэтому даже Курбский счел нужным оговориться: дескать, сам он не знает, были ли какие-то видения или Сильвестр наврал. (Из такой оговорки уже видно — наврал.) А Иван Грозный вспоминал, что Сильвестр напугал его «детскими страшилами». Но в тот момент «страшила» подействовали на впечатлительного юношу, и еще как! Царь признавался: «От сего убо вниде страх в душу мою и трепет в кости моя и смирися дух мой».
Откуда же взялся Сильвестр? Он происходил из Новгорода. Известно, что он сам и его родственники вели очень крупную торговлю за рубежом [138]. В Москву он перебрался незадолго до пожара и был назначен священником в Благовещенский собор. А это была семейная церковь великих князей, получить такой пост без протекции было невозможно. Причем покровителем священника явно был не Макарий. Ни один источник не отметил связей и дружбы между ними, а их взгляды на церковные вопросы коренным образом отличались. Святитель принадлежал к «иосифлянам», позиция Сильвестра была близка к «нестяжателям».
На вопрос, кто свел священника с Иваном Васильевичем, большинство исследователей отвечает однозначно: Алексей Адашев [138]. К 1547 г. он уже занимал при царе очень видное место, стал его доверенным лицом. На свадьбе он числился «дружкой» государя, сопровождал его в баню — что считалось высочайшей честью, обычно ее удостаивались родственники. Все источники признают, что Адашев и Сильвестр тесно сошлись между собой, были близкими друзьями [53, 69, 138]. Вероятно, как раз царский наперсник помог священнику устроиться в Благовещенский собор. А в дни катастрофы постарался, чтобы его пропустили к монарху.
Напугать царя было совсем не трудно. Москва бушевала, лилась кровь. А 29 июня восстание приняло новый оборот. Заговорщики распространили слухи, будто Глинские призвали крымского хана, а сами прячутся в Воробьеве. Толпы двинулись к Ивану Васильевичу требовать их выдачи, и вели с собой палача, чтобы сразу казнить их. В описаниях событий можно найти новые четкие доказательства, что бунт был подготовлен заранее. Москвичей вели организованно, «боевым обычаем», многие были вооружены копьями и щитами. Как видим, не все сгорело и расплавилось, кто-то позаботился припрятать оружие и раздать в нужный момент. Людей науськивали, будто царь знал о планах Глинских, прячет их. Впоследствии Иван Грозный подтверждал: «Бояре научили были народ и нас убити».
