Виктор Гюго - Девяносто третий год

Путешественник был закутан в широкий плащ, покрывавший своими складками круп лошади. На голове его красовалась широкополая шляпа с трехцветной кокардой, что свидетельствовало об отваге путника, ибо в этом краю, где каждая изгородь стала засадой, трехцветная кокарда считалась прекрасной мишенью. Широкий плащ, застегнутый у горла и расходившийся спереди, не стеснял движений и не скрывал трехцветного пояса, из-за которого торчали рукоятки двух пистолетов. Полу плаща сзади приподымала сабля.

Когда всадник осадил коня, дверь харчевни отворилась и на пороге показался хозяин с фонарем в руке. Было то неопределенное время дня, когда на дворе еще светло, а в комнатах уже сгущается тьма.

Хозяин взглянул на трехцветную кокарду.

-- Гражданин, -- спросил он, -- вы у нас остановитесь?

-- Нет.

-- Куда изволите путь держать?

-- В Доль.

-- Тогда послушайтесь меня, возвращайтесь лучше обратно в Авранш, а то заночуйте в Понторсоне.

-- Почему?

-- Потому что в Доле идет сражение.

-- Ах, так, -- произнес всадник и добавил: -- Засыпьте-ка моему коню овса.

Хозяин притащил колоду, высыпал в нее мешок овса и разнуздал лошадь; та, шумно фыркнув, принялась за еду.

Разговор между тем продолжался.

-- Гражданин, конь у вас реквизированный?

-- Нет.

-- Значит, ваш собственный?

-- Да, мой. Я его купил и заплатил наличными.

-- А сами откуда будете?

-- Из Парижа.

-- Так прямо из Парижа и едете?

-- Нет.

-- Куда там прямо, все дороги перекрыты. А вот почта пока еще ходит.

-- Только до Алансона. Поэтому я из Алансона еду верхом.

-- Скоро по всей Франции почта не будет ходить. Лошади перевелись. Коню красная цена триста франков, а за него просят шестьсот, к овсу лучше и не подступайся. Сам почтовых лошадей держал, а теперь, видите, держу харчевню. Нас, начальников почты, было тысяча триста тринадцать человек, да двести уже подали в отставку. А с вас, гражданин, по новому тарифу брали?

-- Да, с первого мая.

-- Значит, платили по двадцать су с мили за место в карете, двенадцать су -- за место в кабриолете и пять су -- за место в повозке. Лошадку-то в Алансоне приобрели?

-- Да.

-- Целый день нынче ехали?

-- Да, с самого рассвета.

-- А вчера?

-- И вчера и позавчера так же.

-- Сразу видно. Вы через Донфорон и Мортэн ехали?

-- И через Авранш.

-- Послушайте меня, гражданин, остановитесь у нас, отдохните. И вы устали, и лошадка притомилась.

-- Лошадь имеет право устать, человек -- нет.

При этих словах хозяин внимательно посмотрел на приезжего и увидел строгое, суровое, спокойное лицо в рамке седых волос. Оглянувшись на пустынную дорогу, он спросил:

-- Так одни и путешествуете?

-- Нет, с охраной.

-- Какая же охрана?

-- Сабля и пистолеты.

Трактирщик притащил ведро воды и поднес лошади; пока лошадь пила, он не спускал глаз с приезжего и думал: "Хоть десяток сабель прицепи, все равно попа узнаешь".

-- Так вы говорите, что в Доле сражаются? -- начал приезжий.

-- Да. Должно быть, сейчас там битва в самом разгаре.

-- А кто же сражается?

-- Бывший с бывшим.

-- Как? Как вы сказали?

-- Один бывший перешел на сторону республиканцев и сражается против другого бывшего, -- тот, как был, так и остался за короля.

-- Но короля-то уже нет.

-- А малолетний? И потеха какая -- оба эти бывшие родня между собой.

Путник внимательно слушал слова хозяина.

А тот продолжал:

-- Один -- молодой, а другой -- старик. Внучатный племянник на своего двоюродного деда поднял руку. Дед -- роялист, а внук -- патриот. Дед командует белыми, а внук -- синими. Ну, от этих пощады не жди. Оба ведут войну не на живот, а на смерть.

-- На смерть?

-- Да, гражданин, на смерть. Вот полюбуйтесь, какими они обмениваются любезностями. Прочтите-ка объявление, -- старик ухитрился такие объявления развесить повсюду, на всех домах, во всех деревнях, даже мне на дверь нацепили.

Он приблизил фонарь к квадратному куску бумаги, приклеенному к створке входной двери, и путник, пригнувшись с седла, разобрал написанный крупными литерами текст:

"Маркиз де Лантенак имеет честь известить своего внучатного племянника виконта де Говэна, что, ежели маркизу по счастливой случайности попадется в руки вышеупомянутый виконт, маркиз с превеликим удовольствием подвергнет его расстрелу".

-- А вот поглядите и ответ, -- добавил хозяин.

Он повернулся и осветил другое объявление, приклеенное к левой створке двери. Всадник прочел:

"Говэн предупреждает Лантенака, что, если этот последний попадется в плен, он будет расстрелян".

-- Вчера, -- пояснил хозяин, -- старик повесил объявление, а сегодня, глядите, и внук за ним. Недолго ответа ждали.

Путешественник вполголоса, словно говоря с самим собой, произнес несколько слов, которые хозяин хоть и расслышал, но не понял.

-- Да, это уже больше, чем междоусобная война, -- это война семейная. Что ж, пусть так, это к лучшему. Великое обновление народов покупается лишь такой ценой.

И, не отрывая глаз от второго объявления, всадник поднес руку к шляпе и почтительно отдал честь клочку бумаги.

А хозяин тем временем продолжал:

-- Сами видите, гражданин, что получается. Города и крупные селения -за революцию, а деревни -- против; иначе сказать, города -- французские, а деревни -- бретонские. Значит, войну ведут горожанин с крестьянином. Нас они зовут "брюхачами", ну, а мы их величаем "сиволапыми". А дворяне и попы все на их стороне.

-- Ну, положим, не все, -- заметил путник.

-- Конечно, гражданин, не все, раз, вон видите, виконт против маркиза пошел.

И добавил про себя:

"Да и сам ты, гражданин, видать, поп".

-- А кто из них двоих одерживает верх?

-- Пока что виконт. Но ему трудно приходится. Старик упорный. Оба они из рода Говэнов -- здешние дворяне. Их род разделился на две ветви: у старшей ветви глава маркиз де Лантенак, ну а глава младшей -- виконт де Говэн. А нынче обе ветви сшиблись. У деревьев такого не бывает, а вот у людей случается. Маркиз де Лантенак -- глава всей Бретани. Мужики его иначе как принцем не называют. Только он высадился, к нему сразу пришло восемь тысяч человек; за одну неделю поднялись триста приходов. Если бы ему удалось захватить хоть полоску побережья, англичане сразу бы высадились. К счастью, здесь оказался Говэн, его внук. Чудеса, да и только! Он командует республиканскими войсками и уже образумил деда. Потом случилось так, что Лантенак сразу же по приезде приказал уничтожить всех пленных, среди них попались две женщины, а у одной было трое ребятишек, которых решил усыновить парижский батальон. Теперь этот батальон спуску белым не дает. Зовется он "Красный Колпак". Парижан, правда, в нем осталось немного, зато каждый за пятерых дерется. Вот они все и влились в отряд Говэна. Белых так и метут. Хотят отомстить за тех женщин и отобрать ребятишек. Что с маленькими сталось, куда их старик запрятал -- никто не знает. Парижские гренадеры совсем разъярились. Не случись здесь этих ребятишек, может быть, и война по-другому повернулась бы. А виконт -- славный и храбрый молодой человек. Зато старик маркиз -- сущий людоед. Крестьяне говорят, что это, мол, Михаил-архангел сражается с Вельзевулом. Вы, может быть, не слыхали, Михаил-архангел -- здешний покровитель. Даже одна гора его именем называется -- та, что посреди залива. Здешние жители верят, что архангел Михаил укокошил дьявола и похоронил его под другой горой и зовется та гора Томбелен.

-- Да, -- пробормотал путник, -- Tumba Belini, могила Беленуса, Белюса, Бела, Белиала, Вельзевула.

-- Вы, как я погляжу, человек сведущий.

И хозяин снова шепнул про себя:

"Ну, понятно, священник, -- вон как по-латыни говорит!"

А вслух сказал:

-- Так вот, гражданин, по крестьянскому представлению выходит, что снова началась старая война. Если их послушать, то получается, что Михаил-архангел -- это генерал-роялист, а Вельзевул -- это республиканский командир. Но уж если есть на свете дьявол, так это наверняка Лантенак, а если имеются божьи ангелы -- так это как раз Говэн. Перекусить, гражданин, не желаете?

-- Нет, у меня с собою фляга с вином и краюха хлеба. А вы мне так и не сказали, что делается в Доле.

-- Сейчас расскажу. Говэн командует береговым экспедиционным отрядом. А Лантенак решил поднять Нижнюю Бретань и Нижнюю Нормандию, открыть двери Питту и усилить вандейскую армию -- влить в нее двадцать тысяч англичан и двести тысяч крестьян. А Говэн взял и разрушил этот план. Он держит в своих руках все побережье, теснит Лантенака вглубь страны, а англичан -- к морю. Еще недавно здесь был Лантенак, а Говэн его отогнал, отобрал у него Понт-о-Бо, выбил его из Авранша, выбил его из Вильдье, преградил ему путь на Гранвиль. А теперь предпринял такой маневр, чтобы загнать Лантенака в Фужерский лес и там окружить. Все шло хорошо. Вчера еще здесь был Говэн со своим отрядом. Вдруг тревога. Старик -- стреляный воробей, взял да и пошел в обход, -- говорят, пошел на Доль. Если он овладеет Долем да установит на Мон-Доль хоть одну батарею, -- а пушки у него есть, -- значит, здесь, на нашем участке побережья, смогут высадиться англичане, и тогда пиши пропало. Вот поэтому-то и нельзя мешкать. Говэн, упрямая голова, не спросил ни у кого совета, никаких распоряжений не стал ждать, скомандовал: "По коням!", велел двинуть артиллерию, собрал свое войско, выхватил саблю и двинулся в путь. Лантенак бросился на Доль, а Говэн на Лантенака. Вот в этом самом Доле и сшибутся два бретонских лба. Сильный получится удар! Теперь они уже в Доле.