Материалы по истории войн Золотой Орды с империей Тимура - Ильнур Мидхатович Миргалеев
В нашу работу мы решили включить и термины, имеющие военные, административные, социальные значения и дать определение им. Надеемся, что они помогут исследователям в работе с письменными источниками. Эти термины взяты из нарративных материалов и поэтому часть из них на практике могли и не употребляться в самой Золотой Орде. Также термины могли меняться со временем и измениться в смысловом отношении. Вообще работа с терминами — тема будущих исследований.
Надеемся, что эта работа будет полезна всем, кто интересуется средневековым периодом отечественной истории.
1. Мирхонд. Отрывок из «Раузат ас-сафа фи сират ал-анбия вал малик вал хулафа» — «Сад чистоты относительно жизни пророков, царей и халифов»[34]
Упоминание об отправлении законного повелителя из столицы Самарканда, подобному раю Фирдаус, в Кыбчакскую степь.
В течение 792 года августейший монарх, власть которого не уступала власти небес, решил сразиться с ханом Туктамышем и отправил теваджиев[35], чтобы созвать свою армию из различных провинций своей империи. Он приказал, чтобы они (теваджии. — И.М.) дали клятву беречь свои силы, что бы ни случилось, и вынудить всех воинов направиться в Кыбчакскую степь, запасаясь, по старым и новым обычаям, продовольствием и провизией на год.
Каждому солдату было предписано взять с собой лук с тридцатью деревянными стрелами, колчан и щит; кроме того, они должны были иметь одного коня на двоих, шатер на десятерых, две лопаты, кирку, косу, пилу, топор, сто иголок, шило, веревки, различные припасы, неиспорченную бычью кожу и котелок, так, чтобы представить их в случае осмотра.
Равным образом Его Величество отдал приказ привести лошадей из своих конюшен, чтобы распределить их среди своих солдат, и открыть двери своей казны, чтобы раздать золото (динар) и деньги различным слугам и вассалам. После этого он покинул Самарканд, двинувшись в путь, и после наведения моста через реку Ходженд перешел ее и разбил свои зимние квартиры в Ташкенте.
В это время его здоровье расстроилось, и болезнь, овладевшая им, продолжалась сорок дней. Эмиры и знать государства, огорченные и встревоженные, воздавали умоляющие руки к небесам. Наконец болезнь пошла на убыль. Все слуги выражали свою радость и ликование, раздавая милостыню нуждающимся, и вернули, благодаря Богу, драгоценное здоровье повелителя мира. Между тем, эмир-заде Миран-шах куркан прибыл в императорский лагерь с войсками из Хорасана и имел честь поцеловать руку своего августейшего отца (Тимура. — И.М.).
Благородный ум Его величества распространял лучи своего живого интереса и исключительного внимания на положение своих слуг и удостаивал как эмиров, так и нойонов дорогими дарами и подарками. Равным образом он радовал свою армию, раздавая ей деньги и осыпая ее ласками.
В качестве проводников Тимур приставил к главному боевому корпусу Тимур-Кутлука оглана, сына Тимур-Мелика хана, Кунджа-оглана[36] и Идку Узбека[37]; другие проводники были распределены между знатью государства и могущественными эмирами.
Наконец, 12-го числа месяца сафара 793 года в то время, когда солнце, сверкающее, как и Юсуф прекрасный[38], оказалось в 8 градусе Водолея, удачливые знамена были развернуты под милостивым покровительством Всевышнего, чтобы направиться в Кыбчакскую степь. Эмир Лагаль, как и эмир Мулкат, присоединились к принцу Пир-Мухаммед-Джехангиру и мирзе Шахруху и были отправлены в столицу, дабы управлять империей. Тимур позволил всем своим женам и наложницам вернуться обратно и оставил при себе лишь Чулпан-Мелик-ага, которая вместе с удачей постоянно сопровождала его в этой экспедиции.
В то время как победоносная армия разбила лагерь в Карасамане, открылись небесные потоки; снег и дождь следовали друг за другом безостановочно. Они были свидетелями прибытия туда посланцев хана Туктамыша, которые через посредничество известных эмиров, спустя несколько дней, добились чести поцеловать руку августейшего повелителя, подарив ему нового скакуна и сокола. Они смиренно и униженно преклонили колени у подножия победоносного трона этого великого монарха и выразили в следующих словах свою речь: «Хан Туктамыш поручил нам сказать Вашему величеству: «Я всегда рассматривал вас как моего господина и отца, преисполненного нежности к нам, и права, приобретенные Вашим величеством с моим признанием, своими милостями и благодеяниями безграничны. Я рассматриваю как неуместные и недостойные свои действия и поступки, которые я раннее позволял себе, уступая коварным намекам злодеев и интриганов. И этот образ жизни сбил меня с пути в пустыне изумления и сожалений. Если Ваше величество еще раз желает перейти черту письменного извинения и прощения на странице моих ошибок, то я не вышел бы более из круга послушания и покорности, ухватываясь за пояс Вашего могущества, протяженность которого всегда увеличивается. Я не отверну более своей головы от пути службы и преданности».
Монарх, которому нравилось покровительствовать своим друзьям и проявлять свою справедливость, отвечал этим посланцам: «Всему миру было ясно, что в начале он (Туктамыш. — И.М.), вынужденный бежать от своих врагов, искал убежища в нашем блаженном государстве; и как мы взяли на себя обязательство восстановить порядок в его делах. Мы не отказали ему тогда ни войсками, ни деньгами и окружили враждебным кольцом Ырыс-хана[39]. Мы действовали среди зимы, и в этом походе погибло множество лошадей, верблюдов и ценных предметов. Вопреки этим потерям мы не лишили его права на получение нашей поддержки и только удвоили усилия, чтобы укрепить его положение, которое, благодаря воле Всевышнего, привело его на трон Джучиева улуса. И все территории Кыбчакской степи были окутаны поясом его владений. Я разговаривал с ним, как с моим приемным сыном, и ему, со своей стороны, оставалось только ослепляться богатством своей казны и неисчисляемым количеством своих войск, но пары гордыни затуманили его голову, и он забыл права, которые наши благодеяния приобрели его признательностью. Он поспешил возвестить о мятеже в тот момент, когда мы были заняты покорением Ирака и Фарса[40], и послал войска, чтобы опустошить окраины нашей империи. Мы приписывали этому действию коварные советы недоброжелателей и соизволили обратить на это внимание. Мы также рассматривали эти дурные поступки как недействительные в надежде, что он сожалеет об этой неуместной дерзости и самонадеянности и кончит вымаливанием
