Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии - Сабина Фрюштюк
Мы игнорируем настоящие боевые требования наших дней… Мы хотим найти настоящего демона-противника – смесь Гитлера, Тодзио и Муссолини, – чтобы прийти в его столицу и раздавить его там. Безоговорочная капитуляция. Затем мы реализуем план Маршалла, примем под опеку многострадальных побежденных и поможем им войти в сообщество наций… Но этого не произойдет… мы должны действовать в рамках гуманитарных операций, ликвидировать последствия, поддерживать мир и принуждать к миру. В какой-то момент нам придется реагировать на экологическую катастрофу. Правда состоит в том, что сам военный конфликт изменился, и мы не хотели это признавать… Непривычные ранее миссии по отражению транснациональных угроз или восстановлению наций сегодня уже в порядке вещей, но мы все еще к ним не адаптировались [Urquhart 2004: 32][6].
Далее я исследую, как Силы самообороны интерпретируют смысл этих «непривычных миссий», которые Дзинни считает будущим вооруженных сил. Однако шаги Сил самообороны в направлении нового типа военной организации не обеспечили плавного перехода к различным модусам гендерного аспекта армии, сбалансированным отношениям с гражданским обществом или даже преодоления проблем в восприятии собственного прошлого. На самом деле, несмотря на то что все больше военных образований обретают характеристики и новые задачи, аналогичные характеристикам и задачам Сил самообороны Японии, служащие ССЯ часто ощущают свое несоответствие тому, какими, по их мнению, должны быть настоящие, нормальные вооруженные силы.
Прежде чем углубиться в анализ текущего состояния Сил самообороны, необходимо сделать краткий экскурс в их историю[7]. Уже после окончания Второй мировой войны, 8 июля 1950 года, на волне американского участия в Корейской войне, был основан Резерв национальной полиции (Кэйсацу Ёбитай), переименованный 1 июля 1954 года в Силы самообороны (Дзиэтай). Силы самообороны Японии состоят из трех частей – сухопутной, морской и воздушной; они оснащены новейшей военной техникой (танками, кораблями, самолетами и разнообразными первоклассными, однако не ядерными видами вооружений) и имеют все типичные для всех вооруженных сил организационные элементы (территориальные подразделения, бригады, методы тренировки) [Bōeichō 1999: 437. Граф. 46 и 47]. В данной книге главным объектом исследования стала крупнейшая часть Сил самообороны, а именно СССЯ – Сухопутные силы самообороны Японии, насчитывающие 148 000 военнослужащих. Военно-воздушные силы самообороны (ВВССЯ) – это 46 000 служащих, а Морские силы самообороны (МССЯ) – 44 000 служащих. При 37,8 % национального бюджета на их содержание СССЯ получают максимальную долю финансирования[8].
Начиная с 1950-х годов отношения военных и общества в Японии претерпевали постепенные, но важные изменения, и сдвиги происходили обычно после тех или иных действий Сил самообороны. В 1960 году наступил момент, когда власти хотели мобилизовать Силы самообороны для подавления внутренних беспорядков: в Японии проходила крупнейшая в ее истории массовая демонстрация, сотни тысяч граждан протестовали против продления Договора о взаимном сотрудничестве между Японией и США (Нитибэй Андзэн Хосё Ёяку), который должен был прочно связать страну с интересами последних в Дальневосточно-Тихоокеанском регионе. Перед тем как разразились беспорядки, начальник штаба СССЯ Сугита Итидзи разослал ряду высокопоставленных офицеров, находившихся под его командованием, конфиденциальный план мобилизации для поддержания порядка [Sase 1980: 94]. Многие из этих офицеров, как он сам позднее вспоминал, не хотели даже думать о такой мобилизации Сил самообороны и применении их против населения Японии – они надеялись, что полиция справится с подавлением демонстраций без их участия[9]. В такой взрывоопасной ситуации сила общественных антивоенных и антимилитаристских настроений помогла удержать МОЯ от применения против протестующих войск [Yamamoto 2004: 229]. Массовые выступления прекратились, когда премьер-министр Киси Нобусукэ, занимавший пост министра торговли и промышленности в правительстве Тодзё Хидэки с 1941 по 1945 год, а затем заключенный как военный преступник в тюрьму класса «А» и содержавшийся там до 1948 года, ушел на волне общественного негодования и протестов против договора в отставку, и его место занял Икэда Хаято, представивший план удвоения доходов. Движение против договора о безопасности с США со временем разделилось на локальные движения против американских военных баз, и сегодня на публичной арене нигде за пределами Окинавы, где протесты направлены именно против находящейся там базы США, о нем почти не упоминают [Angst 2003; Asato 2003; Ishikawa 1995a; Takazatо 1996, 2003].
Еще одним водоразделом в отношениях между военными и обществом в Японии стали в начале 1990-х годов последствия Войны в Персидском заливе, которые оказали воздействие на самовосприятие военнослужащих и общественное мнение о Силах самообороны [Ishikawa 1995b; Hook 1996]. Япония вложила в эту войну 12 млрд долларов и в апреле 1999 года направила в Персидский залив минные тральщики, впервые после Второй мировой войны развернув вооруженные силы за пределами страны. Соединенные Штаты жестко критиковали Японию за то, что ее командование не подвергало опасности своих солдат (Uwe Schmitt, Frankfurter Allgemeine Zeitung, 1999, 9 января). Эта критика побудила МОЯ предпринять более согласованные усилия для улучшения профессиональной пропаганды своих войск [Bessatsu Takarajima 1991; Inoguchi 1991; Ito 1991; Yamaguchi J. 1992], и это вызвало дебаты об ответственности Японии на международной арене и вкладе страны в международную безопасность (кокусаи кёкэн). Несмотря на сомнения в правомерности развертывания японских вооруженных сил за пределами Японии, участие страны в международных миротворческих миссиях получило подтверждение post factum, и эта стратегия способствовала усиленному восхвалению Сил самообороны [Hook 1996: 125–126][10]. Первая такая миссия имела место в 1992 году в Камбодже вскоре после принятия закона, регулирующего участие Японии в миротворческих миссиях (Кокусаи хэйва киёрёкухо). Японский контингент сопровождала внушительная группа представителей прессы, документировавшая каждое движение подразделения [Katzenstein 1996a; Dobson 2003]. Хотя основная часть японского населения продолжает выступать против милитаризма и участия в войнах за рубежом, после первых миротворческих миссий общественность стала относиться к ограниченному участию Сил самообороны в международных операциях спокойнее.
Международная критика Японии за то, что она ограничилась исключительно финансовым вкладом в войну в Персидском заливе, совпала с усилением внутренней поддержки граждан стремления государства играть на международной арене более заметную политическую и, возможно, военную роль. Согласно Гленну Хуку [Hook 1996], окончание холодной войны и война в Персидском заливе также поставили под сомнение уподобление зарубежных миссий участию в агрессивной войне.
Крупное стихийное бедствие стало еще одной вехой на пути Сил самообороны к общественному признанию и одобрению, а также моментом, когда они вновь оказались в центре внимания СМИ. Сначала после мобилизации Сил самообороны на спасение выживших в землетрясении в Кобэ-Авадзи 17 января 1995 года со стороны национальных и международных медиа в адрес военнослужащих раздавались критические замечания, каждый их шаг подвергался тщательному анализу, всем казалось, что они реагируют недостаточно оперативно и организованно. Но в конечном счете землетрясение и его последствия вынудили военных модернизировать оборудование для возможности оказания помощи жертвам стихийных бедствий, ввести особые циклы обучения, а позднее высокопоставленные командиры и рядовые считали свое участие в спасательной операции очень
