Труды по истории России - Сергей Михайлович Соловьев

своим способностям и средствам, более чутких к явлениям, происходящим вне их узкой сферы, — людей, более потому доступных желанию перемены, так является выход из родового быта и общего землевладения; развивающаяся личность в своей более широкой и свободной деятельности не хочет стесняться ни тем, ни другим. Таким образом, в результате исторического наблюдения над ходом европейской цивилизации выходит, что родовой быт и общее землевладение несовместимы с развитием, с цивилизацией. Но теперь, когда результаты экономического развития ужаснули мыслящих людей чудовищем пролетариата, внимание естественно обратилось к явлению доброго старого-престарого времени, обещающему противоядие настоящему злу; с особенным вниманием и на Западе обратились к изучению родового быта и, главное, остатка его — общего землевладения. К каким практическим результатам придет экономическая наука вследствие этого изучения, мы не знаем. Ученый, потрудившийся над собранием известий о родовом быте, говорит: «По мере того как движется то, что мы привыкли называть цивилизацией, чувства и связи семейные ослабевают и меньше имеют влияния на действия людей. Этот факт. так общ, что можно в нем видеть закон общественного развития. Теперь личность затеряна среди народа. Религия, эта могущественная связь душ, потеряла большую часть своего братского действия, и семья, сильно потрясенная, представляет только организацию наследства. Человек — существо общественное, и, как нарочно, уничтожили или ослабили учреждения, где общественность воплощалась и давала твердое основание государству»[2]. Но возможно ли восстановить эти учреждения без восстановления «могущественной связи душ»? Мы думаем, что при сохранении этого зиждительного духовного начала все формы были бы хороши, ибо «дух есть иже живить, плоть ничтоже пользуетъ». Как бы то ни было, для историка важно то, что потрясена вера в безусловный прогресс; что поникло знамя, с которым носились так долго и с таким торжеством, — знамя, на котором было написано, что золотой век впереди, а не назади, ибо теперь провозглашают, что золотой век был именно назади, когда господствовал родовой быт с его условиями. Вследствие потрясения веры в безусловный прогресс естественно должно произойти обращение к более серьезному и трезвому изучению законов развития общественных организмов. Что же касается нашей ближайшей цели, то поднятие вопроса о родовом быте западными учеными, внимательное изучение его и его остатков повсюду, внимательное изучение известий о нем в исторических и юридических памятниках, разумеется, не может не подать помощи нам в наших исследованиях об этом столь важном в нашей истории явлении, расширяя средства сравнения, а следовательно, и уяснения.

Мы не знаем славян в кочевом быту, ибо предположения, что известные кочевники, обитавшие в Восточной Европе, были славяне, остаются предположениями только. Мы знаем славян оседлыми и живущими в форме родового союза, в той самой форме, в какой многие из их потомков живут и теперь. Когда в последнее время задан был во многих южнославянских местностях вопрос: все ли задругары (живущие в союзе, известном под именем задруги) свои по крови или нет? — то отовсюду был получен один ответ: все задругары свои между собой по крови; принимают чужого в том случае, когда он женится в задруге; все родня и находятся в тесном и любовном союзе; а когда это любовное отношение исчезает, то делятся. Задругары свои между собой по крови во втором, третьем, четвертом и пятом коленах. Употребительно усыновление. Случается, что сестра-вдова возвратится к своим и живет с детьми в задруге; дети, и выросши, остаются в той же задруге. Если случится, что часть членов задруги, отделившись от своих родных, примкнет к совершенно чужой задруге, то согласие между ними не бывает продолжительно: начинаются ссоры, и они разделяются. Наконец, если в какой-нибудь куче, или задруге, перемрут почти все, то принимают чужих людей, обыкновенно же все задругары родня между собой, кроме прислуги[3].

Когда внимательно всмотрелись в общины Индии, то нашли, что это союзы родственников, естественно и усыновление нисходящих от известного праотца и владеющих землей сообща; нашли, что индейское народонаселение есть совокупность естественных родовых групп, а не смешанная толпа, как, например, в Англии[4], и, таким образом, проведена связь между известиями о настоящем быте сельского народонаселения в Индии и между древнейшим свидетельством об этом быте, свидетельством Неарха, сохранившимся у Страбона, что индейцы живут отдельными родами, которые сообща обрабатывают землю[5]. Но возвратимся к Европе. Здесь мы не будем толковать о греческих и римских родах (γενές и gens): это слишком отдаленно; мы ограничимся указанием на горных шотландцев, у которых клан считает себя большим семейством, где все члены соединены кровной связью. В Валлисе считают 18 степеней родства: широкая родственность (cousinerie) бретонцев вошла в пословицу; она простирается до бесконечности в Нижней Бретани; 15 августа, день, когда все жители прихода собираются вместе, называется братчиной, праздником родни (la fête des cousins). В других местах Франции путешественники конца XVIII века указывают роды или большие семьи, живущие вместе, с нераздельным хозяйством относительно недвижимости, под властью общего родоначальника, и много свидетельств, что прежде такая форма сельского быта была повсеместна во Франции[6]. В швейцарском кантоне Аппенцелле существует деление народонаселения на группы, в которых исследователи основательно видят родовое происхождение, сравнивая их с кельтическим кланом и с римскою gens; но что всего любопытнее — эти группы сохранили название родов (Rhoden)[7].

Итак, родовой быт есть явление, общее многим временам, странам и народам, и как явление первоначальное, простое, представляет всюду черты поразительного сходства. Это явление вовсе не доисторическое. Мы в своей разработке русской истории должны были постоянно считаться с ним: действуя в нашей древней истории в самых выпуклых отношениях, оно провожает нас и в XVIII век. И вот, в последнее время западные ученые, начавшие свои работы совершенно самостоятельно, с другого конца, приходят к нам на помощь, повторяя те же выводы. «С той минуты, — говорит Мэн, — как родовой союз окончательно утверждается в определенной стране, земля становится базисом общества на место кровной связи. Но изменение происходит чрезвычайно медленно и идет чрез всю историю народа»[8]. Мы употребляем название родового быта на основании известий летописца: «Жил каждый с родом своим на своем месте, владел родом своим». Здесь летописец прямо говорит о родоначальнике, представителе рода, как в последующих актах перечисляются люди «с братьями и племянниками», то есть опять берутся только одни представители родов. Понятно, что когда родовой быт господствовал, то, как для явления общего, для него не выработались ни особое название, ни известные определения отношений между его членами; явление получает особое имя и определения, когда перестает быть господствующим, сталкивается с другими и должно