Тверская улица в домах и лицах - Александр Анатольевич Васькин
Но не только царские чиновники, а также и их убийцы жили в «Национале», причем нелегально. Террорист Борис Савинков вспоминал, что, приехав в Москву весной 1906 г. с целью подготовки покушения на московского генерал‑губернатора Федора Дубасова (его приговорили к смерти за подавление восстания 1905 г.), члены террористической группы поселились как раз в гостинице на Тверской: «Я вернулся в Москву и встретил одобрение этому плану также со стороны всех членов организации. Мы стали готовиться к покушению. Борис Вноровский снял офицерскую форму и поселился по фальшивому паспорту в гостинице «Националь» на Тверской. В среду днем я встретился с ним в «Международном ресторане» на Тверском бульваре. Наше внимание обратили на себя двое молодых людей, прислушивавшихся к нашему разговору. Когда мы вышли на улицу, они пошли следом за нами».
Главный вход в гостиницу. 1915 г.
Соратник Савинкова попросил подобрать ему гостиничный номер, окна которого выходили на Тверскую улицу, чтобы следить за проезжавшим по ней Дубасовым. Дубасов жил в генерал‑губернаторском доме на Тверской, но выезжал редко. Трудно было установить точное время. Ездил он по‑разному: то с эскортом драгун, то в коляске со своим адъютантом графом Коновницыным. Не раз и не два выходил Борис Вноровский из «Националя» с красивой коробкой конфет в руках, таящей в себе смертельную начинку – там была бомба для градоначальника. Обычно бомбометатель подстерегал Дубасова на подступах к его резиденции, но судьба никак не улыбалась террористам. Так шел день за днем.
Гостиница в 1939 г.
Наконец 23 апреля 1906 г. Вноровский, как обычно, вышел из гостиницы и пошел вверх по Тверской улице, заняв свое место напротив генерал-губернаторского дома. Когда коляска с Дубасовым поравнялась с ним, Вноровский кинул в нее бомбу: «Упав под коляску, коробка произвела оглушительный взрыв, поднявший густое облако дыму и вызвавший настолько сильное сотрясение воздуха, что в соседних домах полопались стекла и осколками своими покрыли землю. Вице-адмирал Дубасов, упавший из разбитой силой взрыва коляски на мостовую, получил неопасные для жизни повреждения, граф Коновницын был убит. Кучер Птицын, сброшенный с козел, пострадал сравнительно легко, а также были легко ранены осколками жести несколько человек, находившихся близ генерал-губернаторского дома. Злоумышленник, бросивший разрывной снаряд, был найден лежащим на мостовой, около панели, с раздробленным черепом, без признаков жизни. Впоследствии выяснилось, что это был дворянин Борис Вноровский-Мищенко, 24 лет, вышедший в 1905 г. из числа студентов императорского московского университета» (из материалов следствия). В тот день постоялец «Националя» в свой номер не вернулся.
В «Национале» случались и события иного рода. В декабре 1908 г. в гостинице поселились приехавшие в Москву Владимир Мережковский и Зинаида Гиппиус. Известная поэтесса Серебряного века снискала заслуженную популярность читающей аудитории, среди ее поклонниц была и юная москвичка Мариэтта Шагинян, незадолго до этого, в ноябре 1908 г., написавшая очаровавшей ее поэтессе письмо, полное восторга и даже экстаза. Гиппиус пригласила Шагинян к себе в номер, и они кратко побеседовали о стихах, о любви и о погоде.
Девятнадцатилетняя Мариэтта Шагинян страдала глухотой, и это обстоятельство, как известно, сопровождало ее всю долгую жизнь (а прожила она без малого век). Но с памятью у нее было все в порядке. Она хорошо помнила ту первую встречу со своим кумиром в гостинице и в особой шкатулке хранила это письмо, написанное на особой фирменной бумаге с маркой и посланное ей в конверте «Национальной гостиницы»:
«Москва, 7 декабря 1908. В город. Мариэтте Сергеевне Шагинян. Мал. Дмитровка, Успенский, д. Феррари, кв. 5. Я сегодня уезжаю, милая Мариэтта. Я думала, что напишу вам из СПб., где, во всяком случае, у меня будет скорее свободная минутка. Конечно, я не сержусь на вас и ваше отношение ко мне не считаю смешным… я только считаю его опасным для вас. Вы так хорошо писали о фетишизме, а теперь вдруг у меня является чувство, что вы можете сделать меня фетишем. Я вам говорю это резко, потому что мне кажется – вы достойны моей откровенности. Любите мое больше меня, любите мое так, чтобы оно было для вас, или стало ваше – вот в этом правда, и на это я всегда отвечу радостью. Любить одно и то же – только это и есть настоящее сближение. Я не люблю быть «любимой», тут сейчас же встает призрак власти человеческой, а я слишком знаю ее, чтобы не научиться ее ненавидеть. Я хочу равенства, никогда не отказываюсь помочь, но хочу, чтобы и мне хотели помочь, если случится. Я хочу равенства. И боюсь за других там, где для меня уже нет соблазна. Пишите мне все, как обещали. Не сердитесь на меня за мою прямоту, а поймите ее. Правда, вы пишете стихи? И в 20 лет, и теперь, уже издаете книжку? Может быть, вы пишете очень хорошо, а все-таки, может быть, торопитесь. Какие люди разные! Я печаталась 15 лет прежде, чем меня уговорили издать мою единственную книгу стихов. И как теперь, так и в 17 лет я писала 2–3 стихотворения в год – не больше. Не было в мое время и того моря поэтов, в котором утонет ваша книжка, как бы она хороша ни была. Впрочем, разны люди. Буду ждать вашего письма в СПб. (Литейный, 24). Я стану отвечать вам иногда длинно, иногда кратко, как сможется. Но всегда прямо, не потому, чтобы не умела иначе, а потому, что с вами иначе не хочу. Ваша З. Гиппиус».
«Националь» во время войны
Через год Шагинян бросила Москву и устремилась в Петербург, чтобы быть рядом с объектом своего поклонения. «Люблю Зину на всю жизнь, клянусь в этом своею кровью, которою пишу», – переживала Шагинян в феврале 1910 г. Но любовь, как известно, слепа, и потому постепенно Мариэтта пришла к противоположному выводу: «Какая же я была дура, что не понимала эту старую зазнавшуюся декадентку, выдающую себя за «саму простоту!».
После 1917 г. пути двух поэтесс не могли не разойтись: Гиппиус эмигрировала, а Шагинян стала известной пролетарской писательницей, классиком советской литературы и даже Героем Социалистического Труда. Но ту памятную встречу в «Национале» запомнила она на всю жизнь.
В 1918 г. в связи с переездом большевистского правительства из Петрограда, а с ним и большого числа партийной номенклатуры, лучшая московская гостиница была отдана под 1‑й Дом Советов. Жилищная проблема остро стояла в Москве во все