Владимир Николаев - Испытание
На подходе к берегу тревога переросла в страх - никакой шлюпки не видно. Что он будет делать теперь, отрезанный от всего мира, без пищи, без воды, без огня, без какого-либо инструмента.
Панический ужас заставил бежать. И тут же он оступился, неловко подвернул ногу и почувствовал острую боль. Но останавливаться не стал - не до того, ковылял, как мог.
Выйдя к берегу, огляделся - шлюпки и в самом деле не было. От отчаяния слезы навернулись. Но Алексей не заплакал, взял себя в руки, стараясь подавить страх. Да точно ли вышел к тому месту, где высадился? Ошалел от пережитого, от того, что добрался до сущи, и бросился осматривать свои владения, не оглядевшись как следует, не приметив места, где высадился.
Там, где он сейчас оказался, в море выдавался мысок. Какой мысок? Ведь его не было. И в самом деле, он вышел не туда, куда следовало. Обрадовавшись, заковылял, припадая на поврежденную ногу и морщась от боли, через мысок, по самому урезу воды, поскорее-поскорее увидеть, на месте ли шлюпка, от которой теперь зависит его жизнь больше, чем от чего-либо другого. Найдет шлюпку - будет жить, нет - ложись и помирай сразу.
С колотящимся сердцем бежал и оглядывал плавно закругляющийся берег. И когда увидел шлюпку, почувствовал вдруг, что и шага больше не ступит. Тяжело опустился на камень, снял сапог, растер больную ногу и, превозмогая боль, поднялся...
* * *
Как же он обрадовался, что шлюпка оказалась на месте. Спасен, спасен! - все ликовало в нем, хотя до спасения было далеко. О том, как выбраться отсюда, он еще пока и не помышлял, важно было не пропасть сразу, продержаться какое-то время, а там дальше видно будет что и как.
Подойдя к шлюпке, Алексей увидел погибших товарищей, о которых непростительно забыл. Их предстояло, как принято на флоте, предать морю.
Последний долг - тяжелый долг. И прежде чем исполнить его, присел на борт шлюпки, чтобы перевести дух и дать отдых сильно нывшей ноге. Но не только поэтому. А главным образом потому, чтобы оттянуть то главное, что надо было ему сделать, отлично понимая, что как ни тяни, а исполнить печальный долг, кроме него, тут некому. Один. Сам командир, сам и подчиненный.
Алексей распрямился и еще раз глянул на лежащих в шлюпке. Двое, те, что из экспедиции, были одеты в стеганые ватники, на головах шапки-ушанки. А Юрка Колесов в легком матросском бушлатике, простоволосый.
Тихий ветерок бережно тронул его светлый чуб. Волосы шевельнулись, будто живые. Алексей от неожиданности вздрогнул.
- Юрка, Юрка, - сказал Алексей, и сердце его сдавила не испытанная еще за всю молодую жизнь скорбь.
С необыкновенной отчетливостью представился живым этот шумливый и добрый парень, Алексей не был с ним в большой дружбе. Он вообще сторонился тех, кто уж слишком, на его взгляд, активничал и всюду совал свой нос, кому до всего было дело.
А Колесов как раз и был таким. Запальчиво и громко выступал чуть ли не на каждом собрании, был первым заводилой во всяких соревнованиях и в самодеятельности. Правда, для этого у него и данные были - и на турнике, и на брусьях работал на зависть остальным. Отлично играл на гитаре и хорошо пел. Любимая песня его была из знаменитого фильма "Семеро смелых".
Штурмовать далеко море
Посылает нас страна.
Как и фильм, эту песню очень любили полярники. Песня, можно сказать, была чуть ли не их гимном, так часто ее пели в свободные минуты. И запевал непременно Юрка Колесов. За ним дружно подхватывали все. Точнее, почти все, потому что, к примеру, он, Башилов, не пел, а только мычал про себя. Знал, что со слухом у него совсем никуда.
Алексей выполнял всякие комсомольские поручения со всей добросовестностью и старанием, но на собраниях никогда не выступал, хотя и не был безразличен к тому, что обсуждалось и что высказывали другие. Внутренне он на все живо реагировал, ко всему определял свое отношение, но помалкивал. Не любил привлекать внимание.
А Юрка был человеком, про которых говорят - душа нараспашку, жил открыто и смело. Да, он, Башилов, так жить не мог и не умел. Так ведь все мы разные: у одного такая натура, у другого иная. Важно жить честно.
- Эх, Юрка, Юрка, - еще раз тяжело вздохнул Алексей, - жить бы тебе и жить...
Он шагнул из шлюпки и со всей силой надавил на нос. Посудина не стронулась. Тогда Алексей надавил плечом, напрягся изо всех сил, и шлюпка, надсадно скрипя по гальке, стронулась и тяжело пошла. Оказавшись на плаву, она сразу стала легкой и закачалась.
Алексей развернул шлюпку к себе кормой, вскочил в нее и принялся грести изо всех сил.
Он вышел на глубину примерно в том месте, где пошел на дно пароход, и совершил тот печальный обряд, который выпал на его долю.
- Прощайте, товарищи, - произнес Алексей и склонил голову.
* * *
В наследство ему достались два ватника, две шапки, три пары сапог, стеганые теплые брюки и разная мелочь: моток линя, перочинный ножик с двумя лезвиями, две расчески, носовой платок, огрызок карандаша, мятая пачка папирос, которая ему, некурящему, была совсем ни к чему, и початый коробок спичек. Нашлось кое-что из съестного, но совсем мало: несколько сухарей, на камбузе всегда сушили зачерствевший хлеб, моряки очень любили грызть сухари, как дома любили грызть семечки, которых в Арктике, понятно, нет. Еще Алексей обнаружил в кармане ватника ломоть хлеба, видимо, припасенный для того, чтобы кормить чаек или других птиц, которые время от времени попадались в пути и охотно вились по бортам и за кормой, когда их угощали.
В корме лежал еще деревянный самодельный баул с висячим замочком. Теперь таких и не встретишь, каждый отправляется в дорогу с чемоданом, купленным в магазине. А еще несколько лет назад многие сами ладили сундучки и баулы. Особенно сезонники и завербованные на стройки. Многого тогда не хватало. Но на нехватки в ту пору не принято было обращать внимание - нет, что делать, и так обойдемся. И обходились, что-то ладили сами, приспосабливали то, что можно было приспособить.
Баул хоть и невелик, а увесист, значит, не пустой. Открывать его Алексей пока не стал - успеется.
Баул, должно быть, принадлежал кому-то из плотников, которым предстояло работать на зимовках. Может быть, одному из тех, кто лежал рядом с Юркой.
Еще Алексей нашел две иголки, обмотанные одна белой, другая черной нитками. Они были воткнуты в полу ватника. А в кармане бушлата оказался карандаш, блокнотик, бинт и клочок ваты.
Но всего этого было мало, ничтожно мало, и с этим малым предстояло Алексею Башилову жить на острове.
А сколько тут придется пробыть, он даже приблизительно предположить не мог. И как жить на голом арктическом острове, где, кроме холодного галечника, ничего нет?..
Но он вымотался до изнеможения, и как только улегся в шлюпку, укрылся теплым ватником, тут же заснул.
* * *
Проснувшись, Алексей не сразу понял, где находится и что с ним. День, как вчера, выдался погожий. Радостно светило успевшее подняться солнышко, зеркальная поверхность моря отражала небесную голубизну. Все казалось умиротворенным и тихим.
"Что же дальше? Что же дальше? - подумал Алексей, глядя на скудную еду. - Что же, значит, ложись и помирай?"
И как только произнес это, все в нем вдруг взбунтовалось, запротестовало самым яростным образом, все, что еще хотело жить, хранило какой-то запас жизненных сил.
- Нет, нет, только не покориться! Жить, жить, стоять до последнего! Эх ты, помор?! - сказал Алексей с беспощадным презрением, с каким всегда относился к любому проявлению малодушия.
И это пробудило в нем трезвую мысль: ведь его же будут искать. Не могут не искать. Не его именно, а пропавших. Погиб целый пароход, больше ста человек...
Алексею вспомнилось, что на его недолгом полярном веку не раз случалось, когда на поиски одного пропавшего снаряжали экспедиции, отправляли санные упряжки, поднимали в небо самолеты, сворачивали с курса суда.
А челюскинцы? Их же спасала, можно сказать, вся страна. Алексей учился тогда в школе, но, как и все, старался не пропустить ни одной весточки по радио, читал газеты и жадно смотрел кадры кинохроники.
При одном этом воспоминании на сердце сделалось светлее. Но только на малое мгновение, ибо сразу же явилась охладившая мысль: то было мирное время, а сейчас война...
Но и на это нашлось возражение: ну и что же, что война? Искать будут, непременно будут. Меньшими силами, но будут. Значит, надо держаться.
А сколько держаться? Поиски в Арктике сопряжены с огромными трудностями - так велики ее просторы и так ничтожно мал затерявшийся в ней человек.
И долго ли простоит благоприятная для поисков погода? Редки, очень редки здесь погожие дни даже в самое лучшее время года. Больше всего хороших дней, к счастью, выдается именно в эту пору. Но раз на раз не приходится. И в августе может разгуляться такое ненастье, как и в самое гиблое время года - задождит, а то и завьюжит. Чего-чего, а ненастья и туманов в этом краю с избытком...
