Луис Ламур - Выстрелить первым
- Вы родственница Чэнса?
- Его брат был моим мужем.
- Был?
- Он геройски погиб в битве у Геттисберга. А вы воевали, мистер Бейкер?
- Нет. - В голосе моем звучала горечь. - Я не воин, я Каллен Бейкер.
- Разве так плохо быть самим собой?
- Возможно, не плохо. Но местные меня не очень-то жалуют, а я их еще меньше.
- Знаю. Я видела, как все началось, я была на мельнице в тот день, когда вы вздули Чэнса.
- Вы видели? - удивился я.
- Я сидела в повозке вместе с отцом и Уиллом Торном. По-моему, Чэнс получил по заслугам.
Тот день я запомню на всю жизнь. Тогда я в первый раз вышел из дома, чтобы отвезти на мельницу мешок зерна. Мы приехали из Теннесси всего несколько дней назад. Едва я появился на мельнице, Чэнс стал меня задирать, а за ним - все остальные мальчишки. Они смеялись над моей поношенной одеждой, но другой-то у меня не было. Мальчишки дразнили меня, но я старался не обращать на них внимания. Когда я принялся грузить муку на мула, они на меня набросились: сдернули подтяжки, стали кидаться комьями грязи.
Подтянув штаны и накинув на плечи подтяжки, я закинул мешок с мукой на мула. Затем поднял с земли сучковатую дубину и пошел на мальчишек. Те разбежались в разные стороны, точно стайка воробьев - все, кроме Чэнса.
Он ждал, когда я подойду. Чэнс был на голову выше меня и гораздо тяжелее. На нем был купленный в магазине новенький костюм. Смерив меня презрительным взглядом, Чэнс произнес:
- Брось дубину, тогда поговорим.
За нами наблюдали взрослые мужчины - человек десять. Однако вмешаться ни один из них не пожелал. Едва я отбросил дубину, как Чэнс на меня набросился, стараясь ударить в лицо. У нас в Теннесси ребята дрались часто, а мне приходилось драться даже со взрослыми парнями. Я бросился Чэнсу в ноги, свалив его на землю. Он попытался подняться, но не дав противнику опомниться, я въехал ему кулаком в зубы, разбив губу. Кровь брызнула на его щегольскую рубашку. Чэнс, наверное, впервые в жизни увидел собственную кровь, и это повергло его в шок и разозлило одновременно. Он пошел прямо на меня, размахивая кулаками. Но и я был взбешен, - ведь мальчишки подбадривали только его, все они оказались моими врагами. Чэнс не смог противостоять моей ярости, он попятился, в глазах его промелькнул страх. Он растерянно взглянул на приятелей, словно ожидал подмоги. Но в тот же миг я, чуть пригнувшись, двинул его кулаком в живот, потом - опять в лицо. Чэнс упал, покатившись по земле. Он мог бы встать, но не вставал. Он так и остался лежать в пыли, зная, что побежден, я же приобрел врага на всю жизнь.
Потом ко мне подбежали взрослые, среди них отец и дядя Чэнса. Поэтому я снова взялся за дубину, хотя в тот миг мне хотелось лишь одного - побыстрее убраться оттуда.
- Оставьте его в покое! - прозвучало неожиданно. Тогда я не знал, что это был Уилл Торн - высокий худощавый человек, похожий на ученого.
Лицо отца Чэнса покраснело от злости. Он заорал:
- Занимайся своими бабочками, Уилл! Я сейчас покажу этому ублюдку...
Он двинулся на меня, но остановился, заметив в моих руках дубину. Я был юнцом, почти мальчишкой, но рослым и широким в плечах.
- Только подойди, - сказал я, - получишь по башке.
Он погрозил мне кулаком.
- Отведаешь кнута, парень! Исхлестаю до смерти!
Я забрался на мула и уехал. Никто меня не преследовал.
Но это было лишь начало.
Когда я в следующий раз приехал в город, меня поджидал Торн с кнутом в руке.
Я спешился. Но увидев, что он приближается, снова сел в седло, пришпорив мула. Торн поднял кнут слишком поздно, мой мул задел его, и тот свалился в грязь. За этой сценой наблюдало полгорода. Я же убрался восвояси.
Но и это было лишь начало, - потому что Торны умели ненавидеть. Считая себя виднейшей семьей во всей округе, они старались поддерживать свою репутацию. А затем произошло вот что. Мы с отцом работали в поле, когда подъехали четыре всадника. Отец попытался их урезонить, но один из них сбил его наземь увесистой дубинкой, и они принялись хлестать меня кнутами. Отхлестали в кровь. Однако я не издал ни звука, пока они не уехали. Весь окровавленный я помог отцу подняться, отвел домой и уложил в постель, приладив ему на лоб холодный компресс. Потом взял отцовское ружье и поехал в город.
Хаас и Гибсон, двое из нападавших, пропивали в салуне полученные за "работу" деньги. Когда я слез с мула, уже стемнело, и на улицах почти никого не было, только напротив отеля кто-то остановился, оглядываясь, я вошел в салун. Хаас увидел меня первым.
- Гибсон! - голос его дрогнул. - Гибсон, погляди!
Гибсон оглянулся и потянулся за револьвером. Но я выстрелил первым, правда, не собираясь убивать. Ружье было заряжено крупной дробью, и я выстрелил в промежуток между ними - они стояли рядом. Оба упали, часть дроби попала в обоих.
Перепуганные, окровавленные, они лежали в опилках, которыми был посыпан пол.
- Я вам ничего не сделал, - сказал я, - но вы избили нас с отцом. На вашем месте я бы держался подальше от нашей фермы, а если отец умрет, пристрелю обоих. - Я направился к двери. Потом остановился и добавил: - Не вздумайте со мной шутить, пожалеете.
В то лето мне исполнилось пятнадцать лет.
Когда после этого случая я несколько раз по необходимости приезжал в город, люди сторонились меня. Большую часть времени я проводил в болотах у Серной реки, охотясь с ружьем и расставляя силки, исследуя местность вместе с индейцами кэндо. С тех пор за мной утвердилась репутация человека, с которым лучше не связываться. Все мамаши держали своих дочерей подальше от меня; даже мужчины предпочитали не иметь со мной дела.
Отец продолжал вести хозяйство, однако после удара дубинкой по голове так по-настоящему и не оправился. Может, дело было вовсе не в этом - просто он не смог здесь ничего добиться, не смог создать дом для своей семьи. В этом не было его вины, видимо, силы его покинули. После смерти мамы отец жил как бы по привычке, и я знал, что он долго не протянет.
Кейти Торн разбудила все эти воспоминания - они захлестнули меня: вот мама, взбивающая масло в деревянной миске, вот отец усталый возвращается домой... Я снова услыхал утренние трели птиц, всплеск рыбины в тихой воде, лай собаки, учуявшей енота лунной ночью...
- У меня нет причин любить Торнов, - проговорил я наконец. - Впрочем, Уилл был мне другом.
- Я собирала тут цветы, - пояснила Кейти. - И очень удивилась, увидев вас.
Я подошел к двери и поставил винтовку у порога.
- Вы выстрелили только один раз, - сказала Кейти с улыбкой.
- Я видел только одну утку.
Она немного помолчала, потом заметила:
- Утка должна немного повисеть.
- Возможно. Но придется ее съесть. У меня нет другого ужина.
- Не очень-то сытный ужин для голодного мужчины. Приходите ко мне в Блекторн. У меня есть копченый окорок.
- Вы понимаете, кого приглашаете поужинать, мэм? Чтобы Каллен Бейкер приехал в Блекторн? Я там не сделаю и двух шагов, как меня заставят взяться за оружие. А если люди узнают, что это вы меня пригласили, с вами перестанут разговаривать. У меня здесь дурная слава.
- Вас долго не было, Каллен Бейкер. После войны Блекторн опустел. Я живу в доме Уилла, он завещал дом мне. Со мной живет тетя Фло. Кроме нее, вы едва кого-нибудь увидите.
- А Чэнс?
- Он в Бостоне. Или еще где-нибудь. Во всяком случае, он редко меня навещает. Чэнсу нравится жить в городе.
Мне приходилось бывать в доме Уилла. Потому что в тот день после драки у мельницы, я приобрел не только врага, но и друга.
Уилл Торн был человеком скромным и неразговорчивым, но добился в жизни всего, чего хотел. Уилл изучал природу, и я многое от него узнал, как, наверное, и он от меня.
Уилл писал статьи. Я в этом ничего не понимал, поскольку с трудом научился читать и едва умел подписываться. А Уилл писал для журналов издававшихся в Лондоне и Париже. Помнится, он написал о редком виде цапли, обитающей в наших болотах. Еще, кажется, писал о бабочках и пауках и о многом другом. Я с раннего детства любил и знал природу. Однажды Уилл сказал мне, что любой натуралист отдал бы несколько лет жизни за те знания, которыми обладал я.
Мы часто бродили по болотам. Я показал Уиллу болотные тропки, которые были известны лишь индейцам и мне. Иногда мы вместе собирали растения, разыскивали редких птиц и насекомых. Я знал, где можно найти то, что он искал.
Уилл был мне другом. Никогда не забуду вопрос, который он задал мне после того, как я рассказал об очередной драке - после происшествия у мельницы их было достаточно, например, в Форт-Белнэпе, где я убил человека.
- Ты считаешь, что поступил правильно? - спросил Уилл.
Подобные вопросы запоминаются надолго. После этого я научился оценивать свои поступки, часто отвергая те решения, что лежали на поверхности. Словом, Уилл преподал мне хороший урок.
Человеку важно жить в мире с самим собой, говорил Уилл, и не важно, что думают о нем люди. Люди часто ошибаются, общественное мнение меняется, а ненависть редко бывает разумна. Многие его слова я слышу до сих пор. Например, он утверждал, что нельзя давать волю гневу и ненависти, иначе навредишь самому себе, и время показало, что он прав.
