Николай Формозов - Воздушные змеи над зоной

Одна из таких загадок — почему в политической зоне, в особлаге, вдруг появился этап бытовиков? Скрывалось ли за этим желание укротить набиравшее мощь сопротивление политзэка при помощи испытанного средства — «социально близких» уголовников? Был ли в том хоть какой-то расчет?

Джезказганский комбинат, а именно его строило Кенгирское отделение Степлага, рассматривался как «важнейшее предприятие медной промышленности», очередная социалистическая стройка века. В связи с этим «лимитная численность» заключенных в Степлаге приказом по МВД СССР от 16 июля 1951 года была увеличена с 19 тысяч до 25 тысяч[60]. Но запланированного уровня население Степлага так и не достигло — во время «сабантуя» 10 июня 1954-го оно составило 20 698[61], то есть даже меньше, чем в начале года (21 090 на 1 января 1954-го[62]). Для усиления работы джезказганских предприятий Совет министров СССР Распоряжением № 3206 от 29 марта 1954 года обязал МВД пополнить Степлаг на 4000 заключенных в течение марта — апреля (то есть задним числом!)[63]. Но где же найти четыре тысячи зэка в 1954 году, когда репрессивная машина уже начала сбавлять обороты? Вероятно, именно поэтому с 6 апреля 1954 года МВД установило в особых лагерях режим, предусмотренный для ИТЛ. Заключенные в Степлаге никаких послаблений не заметили, но нововведение давало начальству возможность населять «бытовиками» особые лагеря, ответственные за важнейшие социалистические стройки. Но и найти бытовиков для Степлага после обвальной «ворошиловской» амнистии оказалось делом не простым. Всего за апрель в Степлаг прибыло чуть больше трети запланированного числа — «1400 человек, оказавшихся полностью нерабочим составом — „отказчиками“»[64]. Понятно, что ИТЛ, которые также были частью плановой экономики, стремились избавиться в первую очередь от самых непокорных заключенных, срывающих им план. К такому пополнению оперработники Степлага, привыкшие иметь дело с политическими, оказались совершенно не готовы. Вот что писал мне замначальника оперчасти 5-го лаготделения Степлага в пос. Джезды Ф. М. Краснянский[65]: «Через несколько дней [после начала] сабантуя мне позвонили — „встречай вагонзак“. И действительно прибыл вагонзак, человек 40 сам[ых] отпетых бандюг, рецидивистов и уби[йц]. На второй день из их числа явились ко мне три человека и предъявили требования: „На работу не пойдем — мы не ишаки, камеру на ночь не закрывать — иначе разнесем весь барак“ и улучшить им питание. Кроме того, [они] проводили уже подготовку к подобному восстанию, нам было изве[ст]но по агентурным данным.

Посоветовавшись с нач[альником] отделения (казах — Атанаев), я ночью выехал в Степлаг [управление Степлагом в пос. Кенгир] и доложил об имеющихся материалах. Там были работники оперотдела Караганды, Алма-Аты, Москвы, но фамилии их я теперь не знаю. Одного из Алма-Аты знаю, полковник, замминистра МВД Губин — я его знал еще по работе в г. Горьком, как-то даже были вместе в одной из командировок в г. Арзамасе. Когда я доложил, — все удивились, кто же это санкционировал? Каждый чиновник от себя [это] отпихивал. Чечев[66] — вообще был так панически подавлен, что уже командовали другие — и все понять было трудно.

Чтобы не создать второй очаг пожара-восстания — меня заверили — „заберем обратно“. Верно — через два дня позвонили „встреча[й] вагонзак“. Увезли в Карлаг».

И цифры и реакция оперработника Краснянского, на мой взгляд, свидетельствуют: этап бытовиков в Степлаге — это не часть продуманного плана, а признак агонии лагерной экономики. Она не могла существовать без непрерывного пополнения все новыми контингентами заключенных. Любое замедление маховика репрессий подрывало ее основы.

Приведенные выше соображения совершенно не исключают, что у других рядовых оперативников, в отличие от Ф. М. Краснянского имевших опыт работы с блатными, возник соблазн использовать испытанный метод давления на политических. Участник восстания, венгр Ференц Варкони приводит слова Глеба Слученкова, одного из лидеров пришедшего в Кенгир этапа штрафников из Сиблага: «Опер вызывал к себе наших. Ему надо спровоцировать столкновения с политиками. И не зажимался, всякого-разного наобещал. Скажу только, чтобы вы знали: мы ему работать не будем»[67].

Непосредственной причиной восстания в Кенгире было очередное вранье. События развивались так.

Особенностью Кенгирского лагеря было то, что охранная зона этого лаготделения объединяла один женский и два мужских лагпункта. Между первым женским и вторым мужским лагпунктами располагался хоздвор. Мужчины и раньше то и дело проникали в женскую зону, иногда под какими-то благовидными предлогами, а то и скрытно — ночью. После появления в лагере блатных жизнь стала по-настоящему беспокойной. Три ночи подряд, 16, 17 и 18 мая, с каждым разом все большие группы мужчин оказываются в женской зоне. Начали это блатные, а вслед за ними устремились украинцы и литовцы, опасавшиеся за своих сестер и подруг. В Кенгире было много разделенных семей. 18 мая автоматчики, пытаясь разделить лагпункты, вошли в хоздвор и открыли стрельбу. Убито — 18 человек, ранено — 70[68]. Начальник УМВД Карагандинской области полковник Коновалов приказывает прекратить стрельбу. 19 мая правительственная комиссия в составе замначальника ГУЛАГа генерал-лейтенанта В. М. Бочкова, министра внутренних дел Казахской ССР генерал-майора В. В. Губина и заместителя начальника управления прокуратуры СССР М. Д. Самсоноваобещает кенгирцам, что их требования будут выполнены, что сделают калитки, соединяющие мужские зоны с женской, и наказан никто не будет[69], или, как это деликатно названо в официальной докладной записке, «были приняты меры к восстановлению порядка»[70]. Три дня Кенгир ходит на работу, но вот 23 мая вывезены «421 чел[овек] заключенных, осужденных за общеуголовные преступления, а разрушенные стены полностью восстановлены»[71], то есть выдернули на этап именно тех бытовиков, что начали мятеж, а вместо калитки встретила вернувшихся с работы кенгирцев знакомая глухая стена. С этого-то и начался «сабантуй», неповиновение разгорелось с новой силой[72].

Вранье начальства — что керосин углям. С этого момента основное требование непокорного Кенгира — будем вести переговоры только с членом Президиума ЦК или секретарем ЦК. Аналогичные требования были выдвинуты восставшими и в Норильске и в Воркуте. В 10-м лаготделении Речлага на черных от угольной пыли крышах бараков белой краской вывели лозунги «Да здравствует советское правительство! Да здравствует Маленков!». В Кенгире поднимали воздушный шар с надписью «Мы требуем вмешательства ЦК!»[73]. В Норильске с воздушного змея разлетались над городом тысячи листовок со сходным призывом[74]. Восставшие считали, что МВД скрывает от партийных властей те нарушения, которые оно непрестанно совершает, и результат могут дать только переговоры с высшей властью в стране.

Были ли правы кенгирцы, считая, что ЦК компартии не знает об их забастовке? Нет, оказывается, уже 2 июня 1954 года первый секретарь ЦК Компартии Казахстана П. К. Пономаренко обращается в ЦК КПСС и к его первому секретарю Н. С. Хрущеву[75] с весьма жесткой шифротелеграммой. В ней кратко изложены события в 3-м лаготделении Степлага: заключенные нарушили режим, не подчинившись охране, проникли в женскую зону, оказали сопротивление — применено оружие, убито 18, ранено 43 з/к, в результате отказ от работы, не допускают работников в зону, соединились с женщинами. Пономарев просит дать указания МВД принять меры для установления порядка в Степлаге (провести операцию по вытеснению з/к из складов продовольствия, восстановлению лагерного режима и в случае сопротивления — применить оружие) (расшифровано 2. VI. 54 г. в 17.45).

3 июня 1954 года дано указание С. Н. Круглову, И. А. Серову и Р. А. Руденко «принять меры по телеграмме Пономаренко (№ 1185/ш), руководствуясь обменом мнениями». Результат «обмена мнениями» неизвестен, но из последующих телеграмм становится ясно, что силовики (и в первую очередь министр внутренних дел Круглов) были настроены не столь воинственно, как партиец Пономаренко. В телеграмме от 3 июня Круглов пишет своему заместителю С. Е. Егорову, находящемуся в Кенгире: «…вооруженную силу пока не вводите»[76]. 4 июня снова: «Вооруженную силу во избежание необходимости применения оружия пока в зону лагеря не вводить»[77]. Похоже, что силовикам лучше чем кому-либо было ясно, что титаник ГУЛАГа уже дал течь, что раньше или позже значительная часть кенгирцев будет освобождена и реабилитирована, и как бы ни пришлось потом отвечать за содеянное.