Иван Божерянов - Легенды старого Петербурга (сборник)

Державин возражал, Хвостов спорил: слово за слово и опять «чуть не до драки», стали уже в позицию, но их рознял выскочивший из бани Гасвицкий.

К концу XVIII века Екатерингофский дворец обветшал. Гофинтендантская контора[23] немного заботилась о нем, а по докладу о негодности и дороговизне ремонта, Император Павел I в 1800 г. указом 31 марта, оставив один дворец, большую часть земли подарил княгине А. П. Гагариной, урожденной Лопухиной.

Александр I указом 1804 г. дворец со всем, что в нем находилось, а равно и самое место, приказал «сдать по надлежащей описи в ведение графа А. С. Строганова», заведывавшего комитетом правления городских повинностей в Петербурге, т. е. отдал дворец и сад столице.

С этих пор город стал заботиться об этом гульбище — единственном для жителей Коломны[24]. Генерал-губернатор Петербурга граф Милорадович особенно ревниво старался улучшить Екатерингоф, и при нем даже завелся ресторан с музыкою, иллюминациями и спуском воздушных шаров, говоря о которых, заметим, что первый спуск воздушного шара в России был в Москве 19 марта 1784 г., о чем в «С.-Петербургских Ведомостях» сообщалось в № 28 за тот же год; аэронавтом был француз Мениль.

Ко времени отделки Екатерингофа в «Записках» Рафаила Зотова[25] относится следующий рассказ: «Граф Милорадович, окончив свои утренние служебные занятия, ежедневно отправлялся в Екатерингоф, а после осмотра работ, заходил к князю Шаховскому (известному драматургу, управляющему русскою труппою), жившему там на даче барона Раля, придворного банкира; у князя жили на даче самые талантливые воспитанницы театрального училища, готовившиеся к выпуску, и он обучал их драматическому искусству.

Там были Дюр (впоследствии жена А. П. Каратыгина)[26], для которой Шаховской писал лучшие роли в своих пьесах, К. Телешева, отличная танцовщица, Азаревичева и Зубова, также танцовщицы, Монтруа, прелестная певица, и Строганова, одаренная превосходным контр-альтом. Здесь-то граф оставался обедать и проводил свои вечера, присутствуя при уроках воспитанниц и любуясь развивающимися их дарованиями.

Известно, что никто из высокопоставленных лиц не может в жизни сделать шага, чтобы толпа не перетолковала его.

И тут много было толков об этой даче князя Шаховского; можем по истине уверить, замечает Зотов, что все толки и слухи были пустою клеветою. Граф был любезен, мил, шутил со всеми, изобретал для них костюмы, туалеты, прически. Были там совсем другие проделки, которых, конечно, ни князь Шаховской, ни граф Милорадович не знали.

Толпа волокит осаждала по вечерам заборы дачи, и сквозь решетки происходили разные переговоры, размен писем, и все что можно было в этом роде».

Итак, Екатерингоф по своим воспоминаниям причастен даже к истории русского театра, равно как и к литературе, и А. С. Пушкин, бывший 1 мая 1834 г. в Екатерингофе, записал в своем дневнике:

«Гулянье 1 мая не удалось от дурной погоды: было экипажей десять. Случилось несчастие: какая-то деревянная башня, памятник затей графа Милорадовича в Екатерингофе, обрушилась, и несколько людей, бывших на ней, ушиблись».

Екатерингофское гулянье 1 мая любил и неизменно посещал Император Николай I со всею царскою фамилию и останавливался всегда перед хором рабочих табачного фабриканта Жукова, который, в кафтане городского головы, сам дирижировал певцами. За двором тянулась вся знать в Екатерингоф на гулянье, а за нею и вся остальная имущая масса. Цена коляски в этот день доходила до 25 рублей, а раз жители Петербурга и совсем не могли их достать, так как Пронька Пономарев, сын богача откупщика, на всех дворах извозщичьих нанял коляски на 1 мая, велел им приехать к своему дому, сел в одну, а остальные последовали за ним пустые.

Умер этот Пономарев в Обуховской больнице лет 20 тому назад, а похоронили его на Волховом кладбище в Пономаревской церкви.

В 1840 г. государь приказал Придворной конторе возобновить Екатерингофский дворец, а в начале пятидесятых годов, большая часть замечательной коллекции петровского времени — вещи Петра Великого, перешли из Екатерингофа в состав Петровской галлереи Императорского Эрмитажа, но и теперь еще в Екатерингофском дворце сохраняется собственноручной работы Петра I модель корабля и начерченная им карта.

Старинное гулянье в Екатерингофе сохранено художником Гампелем в гравюре длиною более двух аршин.

От народного гулянья 1 мая перейдем к описанию народных праздников в Петербурге, бывавших на Дворцовой площади перед Зимним дворцом, которые простой народ называл «быкодранием», как говорит вице-президент Академии Художеств граф Ф. П. Толстой (известный художник медальер, автор превосходных барельефов из воска на события 1812–1813 гг.).

Нельзя не привести описания одного из таких праздников, данного в 1793 г. при праздновании заключения мира с Турциею, за несколько дней до бракосочетания Великого Князя Александра Павловича с В(еликой) К(няжной) Елизаветою Алексеевною[27], отличавшейся. как известно, своею добротою. Эту черту ее характера отметила народная песня, приводимая в 40-м, томе «Магазина» А. Т. Болотовым[28], в которой говорится:

«Молодой, слышь, царь женился,Ой! Жена его добра!Бают, он в нее влюбился!Слышь! Белее серебра».

Но возвратимся к описанию праздника «быкодрания». Посреди площади, на том месте, где теперь стоит Александровская колонна, было отделено веревками большое четырехугольное пространство, внутри которого, параллельно с дворцом и довольно далеко друг от друга, были устроены две огромные пирамиды, шедшие к земле уступами и уставленные всевозможными яствами.

На верху пирамид было поставлено по одному цельному жареному быку: у одного были золоченые рога, а у другого посеребреные. До начала пиршества пирамиды были покрыты красной камкой и имели вид шатров.

Между ними на одинаковом расстоянии от центра площади были сделаны из дерева с резьбою и позолотою высокие фонтаны с большими бассейнами для вина.

Кроме отгороженного места, все пространство, видимое глазу, было покрыто сплошною массою народа. «Эту толпу нельзя было принять за людей, — говорит гр. Толстой, — а точно какой-нибудь разостланный бухарский ковер, по которому мелькали разной величины и формы пятна: красные, синие, голубые и белые. Эти пятна составлялись партиями городских мясников, явившихся на состязание добывания бычьих рогов и разделявшихся одна от другой цветами рубах. Добывшим золотые рога выдавалось 50 руб., а серебряные — 25 руб.».

«Несмотря на многочисленность народа, на площади была полная тишина; казалось, что ожидание торжества оцепенило весь этот люд. Наконец на среднем балконе дворца показалась, окруженная семьей и двором, Императрица. Со всех сторон заиграла музыка и сердечное восторженное «ура!» народа загремело. Не одну минуту по воздуху носился гул этого «ура!».

Взлетела ракета, раздался пушечный выстрел; веревка, окаймлявшая середину площади, исчезла; завесы, скрывавшие пирамиды, упали; из фонтанов широкой струей забило белое и красное вино, и сдерживаемая до сих пор толпа народа бросилась на добычу.

Группа удальцов направилась к пирамидам, стали взбираться, как на крепость, бросая в народ мешавшие им жаркия и печенья; четверти телятины, окорока, поросята, падая с высоты, расшибали физиономии хватавших их людей. В воздухе летали куски разорванной на мелкие части шелковой материи, прикрывавшей пирамиды, которые толпа разбирала на память. Нередко завязывались драки, так что полиция принуждена была разливать дерущихся водою. Я обратил свое внимание на ближайший к нам фонтан, выбрасывающий белое вино, около бассейна которого толпилось много народа с ковшами и кружками. Несколько пили вино, по учению Диогена, горстью, а еще более, которые, опустив голову в бассейн, тянули прямо из него.

Один подставил рот под струю, она так сильно ударила, что он упал без чувств. Подгулявшие, при общем хохоте, сталкивали друг друга в бассейн или добровольно залезали туда, окунаясь с головой в вине, одним словом, «и пили царское вино, и купались в нем». Один забавник сумел взлезть в самый фонтан; товарищи пытались следовать за ним, но тот отбивался от них и наконец ухитрился лечь на отверстие фонтана с руками и ногами, протянутыми в воздухе, и прекратить его действие. С хохотом, бранью и порядочными тумаками стащили дерзкого.

Много тут происходило разных фарсов; это были, хотя по большей части глупые, настоящие мужицкие шутки, но всегда очень смешные. По площади народ проходил веселыми группами, с громким смехом и лихими песнями, но у большинства были подбиты глаза и окровавлены лица. Двое мужиков, крепко обнявшись руками, которыми за несколько минут перед тем развели друг другу кровавые узоры на лицах, с веселым выражением кричали что-то непонятное. Пьяный немец, с уморительно неловким прискакиванием и кривляньем, проходил, махая над головой окороком, несмотря на то, что его длинный нос был совсем сворочен в сторону, он смеялся и громко кричал: «Я шинкель достал». Посреди народа видна была одна плотная масса мужиков в красных рубахах, оказавшихся победителями и только при помощи полиции отстоявших добытые золотые рога от натиска враждебных партий синих и белых рубах».