Владимир Брюханов - Мифы и правда о восстании декабристов
Но войска, как следует из этого, и во время войн могли действовать только в хорошо населенной местности. Поэтому попытки перейти через малолюдные степи, лежащие южнее России (вот так непреодолимое препятствие!), кончались полным провалом, и пробить выход к незамерзающему Черному морю не удавалось вплоть до последней четверти ХVIII века.
Петровская индустриализация, построенная на варварском принуждении работников всех уровней, захлебнулась — люди не выдерживали ее темпов. Потребительский рынок, способный инициировать производство промышленных товаров, был парализован — нищета населения снизила покупательные способности до минимума. На долгие годы установился промышленный застой.
Несколько по-иному сложилась судьба отечественной черной металлургии. Как и коммунисты через два века, Петр направил на эту отрасль особый нажим — и добился впечатляющих успехов. В 1725 году домна, запущенная на Нижнетагильском заводе Н. Демидова, была крупнейшей в мире! А еще через десяток лет Россия по объемам выплавки чугуна уже вышла на первое место в мире и удерживала его вплоть до начала XIX века — недостижимая мечта товарища Сталина!
Беда в том, что в условиях общего застоя в самой России не было потребности в таком количестве металла. Доменному производству угрожала подлинная гибель, но выручила международная торговля. Дешевый чугун, выплавленный мужиками, прикрепленными к уральским казенным заводам, экспортировался в Англию, где использовался в как раз происходившей промышленной революции.
Умер ли пятидесятитрехлетний Петр 28 января 1725 года естественной смертью или стал жертвой злодеяния — в любом варианте деятельность этого прославленного «реформатора» завершилась для России отнюдь не преждевременно.
После Петра все пошло на российском престоле вкривь и вкось: «От Петра I престол перешел к его вдове императрице Екатерине I, от нее ко внуку преобразователя Петру II, от него к племяннице Петра I, дочери царя Ивана Анне, герцогине курляндской, от нее к ребенку Ивану Антоновичу, сыну ее племянницы Анны Леопольдовны брауншвейгской, дочери Екатерины Ивановны, герцогини мекленбургской, родной сестры Анны Ивановны, от низложенного ребенка Ивана к дочери Петра I Елизавете, от нее к ее племяннику, сыну другой дочери Петра I, герцогини голштинской Анны, к Петру III, которого низложила его жена Екатерина II. Никогда в нашей стране, да, кажется, и ни в каком другом государстве, верховная власть не переходила по такой ломаной линии. /…/ Виною того был сам преобразователь: своим законом 5 февраля 1722 г. /…/ он отменил оба порядка престолонаследия, действовавшие прежде, и завещание, и соборное избрание, заменив то и другое личным назначением, усмотрением царствующего государя. /…/ По привычному и естественному порядку наследования престол после Петра переходил к его сыну от первого брака цесаревичу Алексею, грозившему разрушить дело отца. Спасая свое дело, отец во имя его пожертвовал и сыном, и естественным порядком престолонаследия», — писал Ключевский.
Выше мы имели возможность выяснить, что же действительно ценное и полезное для России было сооружено Петром. Нуждалось ли начатое им дело в продолжателе, какового так ведь и не получило, и стоило ли поэтому Петру I столь уж стараться на эту тему? Ведь Петр I не только лишил своего сына престолонаследия, но и умертвил его. Похоже, что проклятье за это легло на всех его преемников.
Петру I только и оставалось, что объявить о своем произвольном праве (естественно, в последующем — и праве его преемников) самостоятельно назначать своего наследника.
Так и осталось неведомым, назначил ли кого-нибудь в наследники сам Петр и кого именно: все концы ушли в воду. Воцарение его вдовы (некогда солдатской потаскушки шведских кровей) произошло не в соответствии с его письменной или хотя бы устной волей (возможно, сокрытой в момент его смерти), а благодаря интриге заинтересованной группы высших царедворцев. Так же, фактически, происходило и в дальнейшем — вплоть до конца XVIII века, хотя все эти интриганы, имея и собственное внутреннее тяготение к монархическому принципу, и стараясь соблюсти определенное реноме перед российской и зарубежной публикой, ограничивали свой выбор кругом все-таки близких царских родственников.
Вопреки заверениям Ключевского, непосредственные преемники Петра столкнулись с ужасающими проблемами.
Нищета государства и его подданных была поразительной. Государственные чиновники годами не получали жалования (знакомая картина!), а его размеры заведомо не могли покрывать потребностей основной массы служащих, даже если бы его регулярно выплачивали! Каждый воровал где и как мог (хотя пойманного ждали ужасные кары!), закладывая традиции государственного управления, действующие по сей день, но это не могло разрешить все проблемы страны.
Разумеется, дефицитные материальные ресурсы порождали и жесточайшую борьбу за их обладание. И, конечно, это принимало формы заговоров и политических интриг, проигравшие в которых кончали свои жизни под пытками и на плахе, в лучшем случае — в ссылке куда-нибудь в Соловки или на Приполярный Урал.
Лишь позже, когда материальное благосостояние привилегированных слоев заметно окрепло, смягчилась и политическая практика: Елизавета Петровна, взойдя в 1741 году на трон в результате заговора, расправилась со своими соперниками, но затем дошла даже до официальной отмены смертной казни.
Правление Екатерины II началось в 1762 году с убийства ее мужа — Петра III. Через два года жестокая расправа обрушилась на инициаторов освобождения из Шлиссельбургской крепости бывшего императора Ивана Антоновича — предшественника Елизаветы Петровны, формально царившего в младенческом возрасте, а с тех пор томившегося в неволе; при попытке освобождения он был убит. Но уже та же Екатерина, разоблачив новый заговор, созревший через десяток лет после ее собственного коварного государственного переворота, и вовсе обошлась без расправ.
Какой же выход из экономической пропасти нашли российские власти ХVIII века? И на этот вопрос есть очень естественный и вполне современный ответ: конечно, приватизацию!
Автору этих строк уже приходилось выслушивать и читать обвинения в неоправданном переносе конструкций и схем современных явлений на события далекого прошлого. Трудно согласиться с такой критикой.
Разумеется, термин приватизация в XVIII веке просто отсутствовал, а соответствующий процесс, осуществлявшийся тогда, вовсе не имел никакого официального наименования, поскольку старались скрывать самую суть осуществляемой экономической политики, не пользующейся сочувствием большинства населения. Но дело не в термине, а в существе дела!
В ХХ веке применялись самые различные эвфемизмы применительно к одним и тем же деяниям, происходившим (тогда и в прошлом) при несколько отличных условиях, например — конфискация, экспроприация, реквизиция, секуляризация, национализация, муниципализация, обобществление, коллективизация, продразверстка, самоснабжение, усиленное налогообложение, подписка на заем и другие в том же роде, но сущность грабежа при этом не менялась! Почему же перевод собственности от государства в частные руки не именовать вполне однозначным, подходящим для этого термином, хотя и имеющим для наших современников сложившееся негативное звучание?
Частная собственность на землю имелась в России и до XVIII века: это были вотчины, принадлежавшие потомкам старой знати — князей и бояр. На этой земле жили и крестьяне, находившиеся в крепостной зависимости от помещиков и лишенные права свободного перемещения, — такая форма отношений существовала в те времена и во многих странах Европы.
При Петре I подобных настоящих лендлордов было достаточно немного — в 1700 году всего 136 фамилий, состоящих из 330 лиц (Петр любил точность!), но в совокупности они обладали весьма значительной земельной собственностью и правили изрядным числом крепостных.
На этих же территориях уже с середины XVII столетия стала возникать и превращаться в обычай ничем не узаконенная практика продажи крепостных как обыкновенных предметов собственности. Самого Петра I это немало возмущало: при всех его недостатках он не мог не сознавать анахронизма и аморальности такого явления, но позволил себе в 1721 году только «добродушный совет в руководство Сенату», как сформулировал тот же Ключевский: «оную продажу людем пресечь, а ежели невозможно будет того вовсе пресечь, то хотя по нужде продавали целыми фамилиями или семьями, а не порознь» — тут меткая дубина Петра оказалась не способной на большее, чем явная осечка. Еще бы: подобные пожелания никак не соответствовали его генеральной стратегии — всеобщему укреплению власти сверху до низу.
