Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

Плебейские преторы не преминули расширить законодательную власть трибутных комиций, в которых средний класс играл более выдающуюся роль, чем в центуриатных комициях; сенат должен был высказывать свое мнение по внесенным предложениям до народных собраний, а не после них;[16] по lex Hortensia (286 г.) постановления народных собраний получали силу для всех граждан без утверждения их сенатом; трибутные собрания вырвались из-под контроля сената, а центуриатные комиций около 241 г. были преобразованы[17] таким образом, что богатые потеряли там много прежней своей власти. Дошли до того, что предоставили право голоса многим cives sine suffragio: в 268 г. сабинам Реате, Норции и Амитерна; около 241 г. жителям Пицена и Веллитр.[18]

Все же устройство республики оставалось в своей основе аристократическим, потому что новая патрицианско-плебейская знать сумела остаться единственным господствующим классом — и силой традиций, великими военными успехами, хорошей общественной администрацией, широкой системой клиентелы и покровительством среднему классу воспрепятствовала образованию могущественной демократической оппозиции (которая появляется почти во всех античных республиках). Священной обязанностью для всякой богатой сенаторской фамилии было помогать своими советами, деньгами и протекцией определенному числу семейств собственников среднего достатка и даже способствовать лицам, выдающимся своею доблестью и умом, войти в состав знати путем занятия должностей.[19]

Находясь таким образом под покровительством знати, придерживавшейся старинных сельских нравов, плебеи сохранили обычаи предков; они оставались крепким и плодовитым народом крестьян, употреблявшим большую часть своих прибылей на воспитание все более многочисленных поколений земледельцев и солдат. Таким путем Рим мог в IV и III вв. до P. X. распространить в Италии не только свое влияние и свои законы, но и свою расу и свой язык. С 334 до 264 гг. Рим основал 18 могущественных латинских колоний, между ними Венузию, Луцерию, Пестум, Беневент, Норцию, Аримин и Фермой, и по различным областям Италии расселились крепкие латинские земледельцы, которых обилие земель поощряло быть плодовитыми и увеличило число говорящих на латинском языке в пестрой смеси италийских языков и рас Эти крестьяне поочередно несли то тяготы сельской жизни, то тяготы военного ремесла; военное жалование и добыча, разделяемая полководцами после побед, были для них дополнительной прибылью к земельному доходу, и война служила занятием, подсобным к земледелию.

С помощью этих крестьян, бывших в то же время и солдатами, римская аристократия могла победить Карфаген, великую торговую силу, коммерческое расширение которого пришло к столкновению с военным и земледельческим расширением Рима. Благодаря этим крестьянам Рим в последней четверти III в. до P. X. достиг господства над обширной территорией с населением приблизительно в шесть миллионов человек. В случае крайней опасности он мог выставить 770 000 солдат — всадников и пехотинцев; из них 273 000 граждан, 85 000 латинов, 412 000 союзников.[20] С ними, наконец, вел он в 225–222 гг. большую войну против италийских галлов, которая, доставив ему господство над долиной По, открыла перед ним широкую историческую дорогу. Это военное и завоевательное напряжение могло продолжаться в течение столетий единственно потому, что Рим, благодаря нравственной дисциплине и консервативному духу знати, всегда оставался земледельческой, аристократической и военной общиной. Земля всегда, даже в самые варварские времена, может быть завоевана окончательно только плугом; она принадлежит не тем, кто обагряет ее кровью в жестоких военных схватках, но тем, кто, завладев ею, возделывает, засевает и населяет ее.

К концу III столетия до P. X. Рим господствовал над Италией, потому что наивысшей доблестью всех его классов были добродетели хорошо дисциплинированных крестьянских общин, подобные тем, какие мы видим теперь у буров: скромность, стыдливость, простота идей и нравов, спокойная сила воли, честность, законность, терпение, общее спокойствие, свойственное человеку, не имеющему пороков, не расточающему свои силы в наслаждениях и мало знающему. Но идеи делали медленные успехи: все новое, исключая религиозные суеверия, почти не допускалось. Гений, подобно безумию или преступлению и всему тому, что не отвечало традиции, был гоним: формализм, эмпиризм, Суеверие казались высшими формами мудрости. Право и особенно религия, чисто формальные, укрепляли между потомками мудрость, заблуждения и страхи отдаленных предков. Греческая философия и общие теории были в пренебрежении; литература, еще очень бедная, состояла из нескольких религиозных и народных песен, написанных сатурническим размером, и наиболее простых драматических произведений, так называемых фесценнин, сатур и мимов. Литературный язык был груб и мало обработан.

Но ничто не вечно в жизни — ни добро, ни зло, и как добро постоянно сменяется злом, а зло добром, так и этот дух дисциплины и простоты мало-помалу ослабел к середине III столетия вследствие побед и увеличения богатств. Завоевание Великой Греции, значительной части Сицилии, Корсики и Сардинии, счастливо оконченные войны в Иллирии, Галлии и против Карфагена стоили дорого, но и много дали. Было необходимо издалека доставлять припасы громадным армиям, строить флот; но так как римский сенат с небольшим числом магистратов, первоначально предназначенным удовлетворять нужды маленького города, не мог нести столь расширившиеся обязанности, то стала часто практиковаться сдача этих обязанностей частным спекуляторам. Между двумя пуническими войнами быстро возник класс откупщиков или поставщиков, которому в сельском обществе пришлось быть первым проводником духа торговли и роскоши.[21] После завоевания Сицилии торговля этого острова, откуда вывозилиось много масла и зерна, перешла от карфагенян к римским и италийским купцам, число и богатства которых быстро увеличивались;[22] римская аристократия, дотоле стремившаяся только к обладанию землями, по примеру побежденной карфагенской знати купцов бросилась в разные предприятия, отправляя по морю маленькие флотилии, заводя торговлю сицилийскими товарами[23] и утопая в роскоши. Простота нравов стала уменьшаться, семейная дисциплина поколебалась; домашний суд созывался все реже и реже; сыновья благодаря peculium castrense сделались более независимыми от отцов; женщины менее подчинялись власти мужей и опекунов; знать стала пренебрегать своими обязанностями по отношению к среднему классу. Греческая культура распространялась в небольшой среде знатных фамилий; язык и литература совершенствовались. Андроник, тарентинский грек, захваченный в плен при взятии города в 272 г. и проданный некоему Ливию, отпустившему его на волю, перевел сатурническими стихами Одиссею, открыл в Риме греческую и латинскую школы и первый перевел и поставил с большим успехом греческие комедии и трагедии, делая попытку применить к латинскому языку греческие стихотворные размеры. Немного позже Невий, по происхождению римский гражданин из Кампании, явился его подражателем и написал поэму о пунической войне.

Древнее согласие классов не могло продолжаться, и против знати, слишком увлекшейся примером карфагенян, слишком алчной и эгоистичной, начала образовываться демократическая оппозиция, первым великим вождем которой был Гай Фламиний. Когда он в 232 г. предложил отвести плебеям часть территории вдоль Адриатического моря, отнятой у сенонов в 283 г. и у пиценов в 268 г., то встретил сильное противодействие со стороны аристократической партии, желавшей, очевидно, самой воспользоваться этими землями, беря их в аренду. А когда галлы, жившие по обоим берегам реки По и испуганные этими наделами, начали с Римом ожесточенную войну 225–222 гг., окончившуюся завоеванием долины По и основанием Плацентии и Кремоны, знать, которая незадолго до этого угрожала Карфагену новой войной для захвата Сардинии и Корсики, где она надеялась иметь такие же выгоды, как и в Сицилии, — эта римская знать ставила галльскую войну в вину Фламинию.[24] В этой войне знать не вела простой народ, но была им увлекаема к обширной плодородной равнине, расстилавшейся у подножия Альп, покрытой большими дубовыми лесами, обширными тихими болотами и прекрасными озерами. Эта равнина была усеяна кельтскими селениями, изборождена быстрыми ручьями, катившими в своих песках золото гор, и прорезана огромной рекой, казавшейся чудом римлянам, привыкшим к маленьким водяным потокам центральной Италии. Не человек знатного рода, но вождь народной партии дал свое имя первой большой дороге — via Flaminia, которая соединила Рим с долиной По и повела невежественные поколения за стены его города к будущему. Древняя аристократическая община достигла крайних пределов величия и могущества, далее которых не могла уже развиваться, не подвергаясь глубоким изменениям.