Михаил Серяков - Загадки римской генеалогии Рюриковичей
Не затрагивая вопрос об источниках легенды о царских регалиях Мономаха, которые были исследованы еще дореволюционными учеными, рассмотрим еще последний сюжет о низком происхождении князя Гедемина, в очередной раз подчеркивающий полемическую антилитовскую направленность отечественной генеалогии. В «Послании» Спиридона-Саввы этот сюжет непосредственно включен в текст сочинения, в «Сказании о князьях владимирских» он опущен, но в первой редакции данного «Сказания» в содержащем его сборнике сразу идет отдельное «Родословие литовских князей», а в сборнике, где помещена вторая редакция «Сказания», непосредственно после нее идет «Повесть, начинающаяся с разделения вселенной Августом», а вслед за ней опять-таки «Родословие литовских князей». Смысл подобной подборки сюжетов очевиден: вывод о превосходстве Рюриковичей, ведущих свое происхождение от родственника римского императора Августа, над литовскими князьями, предок которых был конюшим у русского князя, напрашивается сам собой. Однако у этой темы есть и источниковедческий аспект. В другой своей работе Р.П. Дмитриева отметила, что сама эта легенда о Гедимине восходит к преданию, известному по прусским хроникам XV в.{19}
Подводя итог вышесказанному, следует отметить, что автор «Сказания о князьях владимирских» или лежащего в его основе первоисточника был безусловно высокообразованным человеком своего времени. Он знал не только отечественное летописание, но и новгородскую традицию, не только историю античности, но был знаком с польско-прусско-литовской традицией, равно как и с географией этого региона. Имеющееся состояние источников не позволяет с абсолютной уверенностью определить автора «Сказания». Мы не знаем, насколько суровым или мягким был режим заточения Спиридона-Саввы в Литве и имел ли он там возможность ознакомиться с местной устной или письменной традицией. Д. Герасимов «был послом при королях шведском и датском и великом магистре прусском», а в 1525 г. был отправлен послом в Рим. Теоретически нельзя исключить, что на Руси каким-то иным способом могли узнать рассмотренную польско-прусско-литовскую традицию. В данном случае вопрос о личности автора «Сказания» не играет принципиального значения. Гораздо важнее то, что нам понятны причины, побудившие написать это сочинение, а также известно происхождение большинства упомянутых в нем сюжетов. Очевидно, что «Сказание о князьях владимирских» было призвано возвеличить происхождение Рюриковичей, представив их наследниками величия римских императоров. Подчеркивание связей именно с Римом было обусловлено как придуманными еще раньше римскими родословными польских и литовских князей, выступавшими соперниками Москвы на международной арене, так и браком Ивана III с византийской принцессой Зоей Палеолог. Соответственно мы вправе рассматривать «Сказание» как памятник общественно-политической мысли Московской Руси рубежа XV–XVI веков, который не содержит никакой достоверной информации о действительном происхождении Рюрика и варяжской Руси. На этом можно было бы поставить точку, если бы не одно «но». И это «но» заключается в том, что ряд фактов, притом гораздо более ранних и совершенно независимых от «Сказания» и его источников, указывают на существование каких-то русов примерно в том же регионе, что и рассмотренный нами текст.
Глава 2.
РУСЫ НА ТЕРРИТОРИИ ПРУССИИ И ПОЛЬШИ
Собственно прусская традиция в чистом виде до нашего времени не дошла: как уже отмечалось выше, коренное население Пруссии, принадлежавшее к балтской семье индоевропейских языков, было практически полностью истребленно или германизировано немецкими крестоносцами. Несмотря на это следы пребывания русов на данной территории встречаются как в сочинениях иностранных авторов, так и в топонимике. Так, например, немецкий автор XI в. Адам Бременский, перечисляя острова Балтийского моря, констатировал: «Третий остров зовется Земландией, и расположен по соседству с русами и поляками; населяют его сембы или пруссы, люди весьма доброжелательные…»{20} Наиболее вероятная локализация этого острова — полуостров Самбия, ошибочно принятая немецким хронистом за остров. Соседство пруссов с поляками понятно, но с Древнерусским государством это балтское племя непосредственно не граничило. Следовательно, речь в этом фрагменте у Адама Бременского идет не о киевских русах, которых он также знал, а о какой-то другой группе русов, находившихся в непосредственной близости от пруссов и поляков на побережье Балтийского моря. Весьма показательно, что именно на полуострове Самбия нам встречается топоним Раушен (нем. Rauschen, польск. Ruszowice, Ruskowo (Русково), лит. Raušiai, переименованный в 1946 г. в Светлогорск), который расположен на северной оконечности Самбийского полуострова в 40 км от современного Калининграда. Первое упоминание о нем относится к 1258 г. в форме Рузе-Мотер или Рауше-мотер{21}. Что касается второй половины данного названия, оно понимается то как «погребное место» и соответственно весь топоним как «край погребов», то как «земля (край)» и соответственно «Земля Руси». С учетом свидетельства Адама Бременского второй вариант понимания этого названия является более вероятным. Возможно, какие-то сведения об этом дошли и до английского писателя XIII в. Роджера Бэкона, который в своем сочинении следующим образом описывает Восточную Европу: «А с севера этой провинции находится великая Руссия, которая точно так же от Польши, с одной стороны, простирается до Танаиса; но в большей своей части она граничит на западе с Левковией (Литвой. — М.С.)… И эти земли, а именно Эстонию, Ливонию, Семи-Галлию, Куронию, обнимает упомянутая Левковия, а вокруг нее с обеих сторон упомянутого моря расположена великая Руссия, а граничит она в южной части с Пруссией и Польшей. Польша же лежит к югу от Пруссии…»{22} Как видим, Бэкону также известна Киевская Русь, лежащая к востоку от Литвы и Польши. Однако при этом он утверждает, что великая Руссия располагается на Балтийском море по обеим сторонам Литвы, причем в западной своей части она граничит с Пруссией и Польшей.
Автора из далекой Англии еще можно было бы заподозрить в плохом знании восточноевропейских реалий и путанице, но подобное подозрение совершенно не подходит к следующему автору, сочинение которого было посвящено именно Пруссии. Описывая географическое положение завоевываемой немцами земли, средневековый хронист XIV в. Петр Дусбургский отмечает: «Земля Прусская границами своими, внутри которых она расположена, имеет Вислу, Соленое (Балтийское. — М.С.) море, Мемель (р. Неман. — М.С), землю Руссии, княжество Мазовии и княжество Добжиньское. (…) Мемель — тоже река, вытекающая из королевства Руссии, впадающая в море рядом с замком и городом Мемельсбургом (современная Клайпеда. — М.С.), самую Руссию, Литву и Куронию, также отделяющая от Пруссии»{23}. Поскольку Киевская Русь непосредственно не граничила с Пруссией, ученые уже давно предполагали существование какой-то Неманской Руси. К этому следует добавить, что и сам Неман в старину называли Росью, а залив, куда он впадает, — Русной{24}. Н. Костомаров считал, что данное название реки отразилось в приписке XVI в. к житию Антония Сийского, где автор характеризует себя так: «Отъ племени варяжска, родомъ Русина, близъ восточныя страны, межъ пределовъ словеньскихъ, варяжскихъ и агорянскихъ, иже нарицается Русь, по реке Русь»{25}. Таким образом, мы имеем дело не со случайным созвучием, а действительно с тем, что как река, так и какая-то часть региона, где она протекала, носили название с корнем рус, а отнюдь не прус. Этот же исследователь обратил внимание на то, что в составленном Вибертом житии св. Бруно описываются его страдания и смерть в Пруссии, но когда то же самое рассказывается в житии св. Ромуальда, составленном в XI в., страна, где это случилось, называется Руссиею (Russi), а король, убивший святого, называется русским королем{26}. Рассказывая о смерти Бруно в 1009 г., другой известный средневековый немецкий хронист, Титмар Мерзебургский, отмечает: «В 12-й год своего обращения… он отправился в Пруссию, стараясь оплодотворить эти бесплодные земли Божьим семенем… Когда он проповедовал на границе этой страны и Руси, то сначала испытывал притеснения со стороны жителей…»{27} Таким образом, как минимум с XI в. ряду западных авторов известна какая-то Русь, граничащая с землями пруссов.
Уже в XX в. В.Н. Топоров и О.Н. Трубачев, анализируя происхождение названий гидронимов Верхнего Поднепровья, привели целый ряд примеров, показывающих бытование интересующего нас корня в прусских и литовских землях. Рассматривая название правого притока Днепра Орши, исследователи отметили, что в этом случае первоначальное название содержало корень Rus-, как и лит. Rusne, жемайтск. Русота, др.-прусск. Russa, река, Russe, Russin, Russien, ср. также лит. ruseti «медленно течь». Для реки Рузка, правый приток Вопца, вариант Русска, лингвисты нашли соответствие в др.-прусск. Ruske, Rauwske, лит. Rauškas, озеро, Ruškis{28}. В районе Немана был также известен повет Russen или Rus с деревнями Rus при Руссе, Russniten, Rossiten, а также два острова в устье Руссы под названиями Russe и Alt-Russe{29}. Таким образом, не только Неман, но и целый ряд других прусских гидронимов и топонимов содержал в своем названии корень рус.
