Виктор Смирнов - Государевы вольнодумцы. Загадка Русского Средневековья
Таким образом, в головах еретиков забродила причудливая смесь христианства, иудейства и книжного рационализма. Каждому из них предстояло пройти свой путь, одни вовсе отказались от православия, другие оставляли в своей душе какие-то дорогие лично им обрывки прежней веры. В глазах иудеев новгородские прозелиты отныне становились «пришельцами врат», и в этом статусе им и суждено будет остаться, хотя впоследствии некоторые еретики покинут Россию и открыто примут иудаизм.
Семена, посеянные Схарией, дали столь быстрые всходы еще и потому, что почва для них уже была удобрена традиционным новгородским вольнодумством. Крещение Новгорода, происшедшее в 992 году, сопровождалось насилием. Ильменские славяне на тот момент имели туманное представление о христианстве. Но киевский князь Владимир, не полагаясь на пастырское слово, приказал крестить новгородцев военной силой. Последствием этого стало так называемое двоеверие, симбиоз христианства и язычества.
Отзвуки двоеверия слышны были не только в народных забавах, вроде масленицы, но и в ереси стригольников, занесенной в Новгород из соседнего Пскова в середине XIV века. По мнению некоторых историков, стригольничество зародилось также под влиянием купцов-караимов. Название ереси, по одной версии, пошло от профессии ее предводителя Карпа, бывшего стригалем овец, а по другой, еретики выстригали себе прядь волос за ухом, чтобы признавать своих. Стригольники обвиняли духовенство в мздоимстве и не признавали церковь. Молились они тоже по-своему: ложась ничком и раскинув крестом руки, шептали матери-земле свои молитвы и покаяния. Еретики не верили в божественность Христа и в воскресение душ. Они отвергали евхаристию и погребальные обряды, ибо «не достоит над мертвыми петь, ни поминать, ни службы творить, ни милостыни давать за душу умершего».
Проповедь стригольников встретила сочувствие у многих новгородцев. В церкви стало ходить меньше народу. Прихожане открыто поносили духовенство. Ситуация накалилась настолько, что новгородский епископ, исчерпав все средства воздействия на паству, решил покинуть кафедру. Это сразу отрезвило горожан. Ересиархи Карп и Никита были торжественно утоплены в Волхове, ересь отступила, но не угасла совсем, напоминая о себе во времена смут и нестроений.
Именно такое время переживал Великий Новгород в канун присоединения к Московскому государству. Ситуация усугублялась разладом, поразившим новгородскую церковь после смерти архиепископа Ионы. Над неостывшим телом владыки разыгралась борьба враждующих группировок, претендовавших на этот ключевой пост. Литовская партия сделала ставку на ризничего Пимена, который использовал владычную казну для подкупа сторонников. Но поскольку мнение веча разделилось, пришлось выбирать владыку жребием. Рука слепого старца (вот уж воистину слепой случай!) извлекла из неизвестности протодьякона Феофила.
Новый владыка пудовой гирей потянул чашу весов в пользу противников союза с католиком Казимиром. Феофил сразу объявил, что поедет на поставление в Москву и больше никуда. Ободренная московская партия первым делом расправилась с Пименом. Его обвинили в хищении софийской казны, избили и приговорили к огромному штрафу в тысячу рублей. Коррупционный скандал потряс новгородскую церковь, усилив оппозиционные настроения среди мирян и рядового духовенства. На этом фоне возрос авторитет еретиков, которые всюду демонстрировали свое благочестие.
За всеми этими событиями горожане почти забыли о новом князе. Между тем отношения Михаила Олельковича с новгородскими властями не заладились с самого начала. Киевский князь так и не смог смириться с положением простого наемника. К тому же дело запахло войной. Из Москвы доходили слухи о том, что великий князь, собрав большие силы, вот-вот выступит в поход на Новгород. Как военный человек, князь Михаил понимал, что новгородское ополчение не имеет никаких шансов против профессионального московского войска, закаленного в частых битвах с Ордой и княжеских междоусобицах. А поскольку в планы князя Михаила не входило погибать за новгородские интересы, он теперь искал подходящего повода, чтобы покинуть обреченный город.
Вскоре такой повод представился. Из Киева пришло сообщение о внезапной смерти князя Семена Олельковича. Получив эту весть, Михайло не только опечалился, но и взволновался. Оказалось, что король Казимир воспользовался кончиной князя Семена для того, чтобы упразднить Киевское княжество, и уже назначил своим наместником воеводу-католика Мартина Гаштольда. Михаил Олелькович тотчас обратился к новгородским властям с просьбой поддержать его претензии на киевский стол. Однако Борецкие прикинулись глухими, не желая обострять отношения с Казимиром, на военную помощь которого они все еще надеялись.
Разгневанный и разочарованный Михаил Олелькович покинул Новгород, на обратном пути в качестве компенсации ограбив Старую Руссу. (Дальнейшая судьба Михаила Олельковича сложилась трагически. Он попытался организовать заговор против короля Казимира, но был изобличен и казнен.)
Вместе с князем покинули Новгород Захария Скара и его помощники. Вряд ли они были удовлетворены результатами своей поездки в Новгород. Торговая миссия купцов-караимов провалилась. Здешний рынок был давно поделен, ганзейцы и новгородские купеческие гильдии жестко вытесняли конкурентов. Зато результатами своей проповеди Скара мог быть доволен. В Новгороде появились три десятка его единомышленников — «пришельцев врат». Правда, эти люди слишком примитивно устроены, чтобы вместить в себя мудрость каббалы, но зато они могут пригодиться при следующей попытке закрепиться в этом городе. Вот только есть ли смысл предпринимать эту новую попытку?
Как опытный врач, который способен распознать надвигающуюся неизлечимую болезнь у внешне здорового человека, Захария Скара не мог не видеть, что Новгород поражен тяжелым недугом, проистекавшим от жадности богатых и зависти бедных. Свобода и порожденный ею дух предприимчивости создали это чудо среди болот, но новгородские богатства стали заманчивой добычей для хищных соседей, тем более что город явно экономил на обороне. Ознакомившись с состоянием «пациента», Захария Скара мог бы поставить ему роковой диагноз. Печально, но Великий Новгород обречен. Он падет, как пал Иерусалим, под натиском алчных завоевателей, раздираемый распрями изнутри. И теперь все, кто хочет иметь дело с русскими, должны будут иметь дело с Москвой.
Приближался финал новгородской драмы. Засушливым летом 1471 года московские войска наголову разгромили новгородское ополчение на реке Шелони. В то время как москвичи и татары-наемники резали новгородских ополченцев, самый боеспособный владычный полк оставался в стороне, поскольку архиепископ Феофил под давлением московского митрополита запретил своим воеводам вступать в бой.
Началась агония республики. Московская петля затягивалась медленно, но верно, и в конце 1477 года Новгород пал. Был снят вечевой колокол, уничтожены древние вольности. Архиепископа Феофила заключили в монастырь, где он вскоре скончался, проклиная «убожество своего ума». Новгородская церковь оказалась обезглавленной, паства надолго лишилась своего владыки, что еще более усугубило сумятицу в новгородских головах.
…В 1480 году великий князь Иван Васильевич снова приехал в покоренный город. Московскому государю только что исполнилось сорок лет. Это был высоченный сутулый мужчина с пронзительным ястребиным взором, от которого впечатлительные женщины падали в обморок. У своих литовских предков Иван Васильевич унаследовал сдержанность и домовитость. По характеру это был настоящий правитель, словно сошедший со страниц маккиавелиевского «Государя». Умный, властный, хитрый, осторожный порой до трусости, он медленно, но верно продвигался к намеченной цели, то обходя, то ломая преграды, легко перешагивая через трупы и клятвы. В 1472 году вдовствовавший великий князь женился вторым браком на племяннице последнего византийского императора Софье (Зое) Палеолог. Это был брак по холодному расчету, который принесет Ивану Васильевичу не только политические выгоды, но и всякого рода неприятности, интриги и семейные неурядицы.
Иван III не любил Новгород, с которым у него были связаны тяжелые личные воспоминания. Этот город когда-то приютил мятежного Дмитрия Шемяку, который ослепил его отца и хотел утопить как щенка его самого. Но главное, этот город был полной противоположностью того государства, которое строил великий князь. В то время как новгородцы строили свое государство снизу, выбирая всю власть от уличного старосты до посадника и архиепископа, Иван III истово верил в то, что всякая власть должна строиться только сверху.
