Олег Гончаренко - Тайны Белого движения. Победы и поражения. 1918–1920 годы
13 августа 1922 года был приговорен к расстрелу и убит митрополит Петроградский Вениамин. Наш современник протоиерей о. Михаил (Ардов) приводит в своей книге «Мелочи архи, прото и просто иерейской жизни» сцену ареста Священномученика митрополита Петроградского Вениамина.
Чекистов к нему привел его ученик, уже известный в городе проповедник о. Александр (Введенский) — будущий глава обновленческой церкви, поддержанной ГПУ для внесения раскола в православную среду. Несмотря на свою сомнительную роль, пишет о. Михаил (Ардов), Введенский приветствовал архиерея как положено и протянул руки, чтобы получить благословение. Владыка Вениамин благословения не дал и произнес: «Оставьте, отец Александр. Мы ведь не в Гефсиманском саду…»[8].
Спустя всего два года после октябрьского переворота в тюрьмах и ссылках находилась уже половина оставшегося в живых епископата — 70 архиереев. Глубоко верующие русские люди проявляли необыкновенную жертвенность в защите своих святынь. В Тамбовской губернии группа крестьян отправилась к зданию местной ЧК выручать конфискованную икону Вышинской Божьей Матери. Чекисты ответили пулеметным огнем, пытаясь разогнать толпу, но люди продолжали идти, падали, скошенные очередями, другие шествующие люди переступали через упавших товарищей и с молитвой на устах продвигались все ближе и ближе к зданию. Матери выставили детей вперед и с молитвой к Богородице на устах шли, не замечая свистящих пуль, яростно косивших людей. На какое-то время пулеметы замолчали. Русские красноармейцы, пораженные увиденным, перестали стрелять. Тотчас им на смену начальство выслало латышей и китайцев, и пулеметы снова застучали… Наступление на крестьянство тем временем продолжалось по всем фронтам. Усердно изымаемые продотрядами «излишки» порой не оставляли у крестьян даже семенного фонда для засевания полей. Сильная засуха усугубила дело: в деревне начался настоящий голод. Православная церковь тотчас же основала Комитет помощи голодающим, начав сбор пожертвований и средств. В том числе ценного церковного имущества, кроме того, что употреблялось в богослужении, однако большевики запрещают деятельность церковного комитета и принимают решение о насильственном изъятии всех имеющих ювелирную ценность предметов из церквей и монастырей, невзирая на то, имеют ли эти предметы богослужебное назначение или нет.
В этот раз инициатива исходит от Троцкого, ставшего в 1921 году председателем так называемой особой Комиссии СНК по учету и сосредоточению ценностей. Патриарх Тихон в своем воззвании от 28 февраля 1922 года заявляет, что «изъятие богослужебных предметов воспрещается канонами Церкви как святотатство», что, однако, не останавливает уполномоченных по изъятиям церковных ценностей, благословленных самим Троцким, от этого варварского и бесцеремонного процесса. В Москве и Петрограде, в Новгородской, Тамбовской, Смоленской да и многих других губерниях народ выступил в защиту храмов, возле которых кипели настоящие схватки представителей реквизиционных комиссий Троцкого, милиции и православных. Бастовали заводские рабочие и рабочие железнодорожники, протестовала интеллигенция, то есть снова российское общество организованно встало на защиту национальных ценностей. ВЧК, преобразованная к этому времени в ГПУ, отмечала, что восставшими в силу объективных причин зачастую «велась погромная антисемитская агитация». В городке Шуе 15 марта 1922 года большевики открыли ружейный и пулеметный огонь по верующим, пытавшимся отстоять храм. Ленин немедленно отреагировал на это сообщение: «Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий… Чем большее число реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам расстрелять, тем лучше»[9].
Ко времени, когда появились эти слова Ленина, Гражданская война была почти окончена, Белые армии находились по большей части в изгнании, и на всей территории России надолго установился мрачный большевистский режим.
Однако сопротивление ему со стороны русского народа не окончилось, изменив форму, и вновь продолжилось спустя двадцать лет…
Патриарх Тихон пережил Ленина почти на один год. Еще при жизни Святителя, читаем у о. Михаила (Ардова), на Красной площади построили первый деревянный мавзолей усопшему вождю. Как видно, строили его поспешно, и по окончании работ в его помещении случился досадный казус — сломалась уборная и стала фонтанировать фановая труба. По Москве пополз слушок. Рассказали об этом и патриарху Тихону, который отозвался на это сообщение кратко и выразительно: «По мощам и миро»[10].
Глава первая
Долгие версты 1-го Кубанского похода
20 августа я, пробираясь со своiми охотнiками по лесу, наткнулся на 200 большевиковъ, купающiхся у левого берега реки. Подкравшись ближе, нами былъ открытъ бешеный огонь изъ 60 винтовокъ; спаслось человекъ двадцать красных, да и те были загнаны въ городъ голыми…
Из воспоминаний генерал-лейтенанта М. А. Фостикова в 1921 году«…Но если бы добровольческой войны не было, — писала в 1920 году З. Н. Гиппиус, — вечный стыд лег бы на Россию, сразу нужно было бы оставить надежду на ее воскресение. И прав Дм.(итрий) Серг.(еевич), сказав, что не о прощении грехов убитых следует нам молиться, а у них просить прощения. Ведь, если они в чем и виноваты — они, павшие на поле чести, — живые виноваты перед ними в тысячу раз больше…»[11] И далее, описывая причины неудач и поражений Белой армии, о которых речь пойдет в этой главе, Гиппиус завершает заметку словами: «При всех этих условиях какой же успех могла иметь святая белая борьба с зараженным русским народом? Я подчеркиваю „святая“, потому что такой она была»[12].
К началу формирования Добровольческой армии ее «классовый» состав стал на редкость многообразным. К 1917 году, в силу объективных причин, кадровое армейское офицерство Империи в большинстве своем погибло на фронтах Великой войны; императорская гвардия, в силу своей немногочисленности, представляла собой неоднородную массу. Массу, состоявшую в основном как из представителей аристократических семейств, связанных родственными узами со многими себе подобными в Европе, что позволило им выйти в отставку сразу после отречения государя и выехать за границу, так и из тех русских и иностранных дворян, которые участие в противостоянии большевистскому режиму считали делом своей чести. К последним относились главным образом обер-офицеры и немногие штаб-офицеры, оставшиеся в живых после кровопролитных четырех лет Великой войны.
Костяк белых армий составили в 1917–1918 годах армейское офицерство, призванное из запаса, а также учителя, инженеры, гражданские специалисты, студенты старших курсов и учащиеся военных и военно-морских учебных заведений. Как нами указывалось ранее, среди 70 заметных генералов и старших офицеров Белой армии лишь 4 имели наследственную собственность; остальные жили на армейское жалованье, а генералы А. И. Деникин, М. В. Алексеев и Л. Г. Корнилов вообще были выходцами из низов армейской среды, трудом и старанием на благо Отечества вознесенные на высокие генеральские должности.
Как известно, из четырех тысяч участников «Ледяного похода» в 1918 году менее 10 % являлось кадровыми офицерами; подавляющее большинство похода, ее ударную силу составляли студенты, учащиеся старших классов гимназий, юнкерских училищ и гражданские лица.
Первые добровольческие формирования и «Ледовый поход»Противостояние новой власти, как и ожидалось, не протекало гладко и поначалу казалось довольно безнадежным предприятием, не могущим собрать под свои знамена достаточное количество добровольцев и кадровых военных, ничтожно финансируемое и существующее, казалось, на одном энтузиазме его организаторов.
Дерзкий и решительный генерал Л. Г. Корнилов, талантливый генштабист М. В. Алексеев и его бывший начальник штаба А. И. Деникин разными путями прибыли на Дон для организации отпора большевикам и спасения государства.
2 ноября 1917 года Михаил Васильевич Алексеев прибыл в г. Новочеркасск, столицу Войска Донского, для организации ядра новой армии. Принят Алексеев был атаманом войска Донского A. M. Калединым довольно сочувственно, однако последний, памятуя нежелание части казаков, вернувшихся с фронтов Великой войны и изрядно испорченных разлагающей большевистской пропагандой, снова быть вовлеченными в военные действия, просил его при первой возможности перебраться за пределы области Войска Донского, например в Ставрополь.
