Владимир Невежин - Если завтра в поход…
), Коммунистическая партия добилась в предвоенные годы больших успехов в идейно-политическом воспитании советского народа».[35]
В конце 1950-х – начале 1960-х гг. стали появляться первые обобщающие работы, специально посвященные системе воспитания личного состава РККА. Но они отличались малой информативностью, субъективным подходом к изложению темы, излишней декларативностью суждений. Эти работы стали по существу своеобразной иллюстрацией идеологических установок КПСС о том, что в предвоенные годы не только красноармейцы и командиры, но и все советские люди воспитывались в духе преданности коммунистическим идеям.[36]
Подобного рода схематизм при изложении фактов и событий, связанных с процессом идеологической подготовки СССР к войне и определением роли в нем большевистской пропаганды, сохранялся в советской историографии в течение десятилетий, хотя в период так называемой хрущевской «оттепели», когда на первый план выдвигалась задача разоблачения «культа личности Сталина», продолжали предприниматься попытки их критической переоценки. Эта тенденция проявилась, в частности, при анализе негативных явлений в политической подготовке Красной Армии, которые были вскрыты после финской кампании 1939-1940 гг.[37]
Следующий этап советской историографии избранной темы – 1965-1985 гг. Безудержная критика «культа личности Сталина» сменилась на этом этапе массированной идеологической кампанией, направленной против «очернительства» и «дегероизации» военной истории, в том числе – событий кануна 22 июня 1941 г. Однако инерция хрущевских «разоблачительных» установок еще давала о себе знать в историографии. Так, Ю.П. Петров верно указывал на важность сталинских выступлений второй половины 1930-х – начала 1940-х гг. как основополагающих в политико-воспитательной работе с личным составом РККА. Однако, во многом исходя из сложившейся в условиях развенчания «культа личности Сталина» политической конъюнктуры, историк негативно оценивал данное обстоятельство. Петров категорически утверждал, что в 1940-1941 гг., накануне войны с Германией, советским вождем давались неверные оценки военно-политической обстановки.
Поскольку сталинские указания немедленно «переносились в печать и в политико-воспитательную работу в войсках», констатировал он, в советской пропаганде накануне германской агрессии «преобладал мирный тон, не разъяснялось коварство политики империалистических государств…». В войсках «почти ничего не говорилось о наиболее вероятном противнике – вооруженных силах фашистской Германии, которые в это время энергично готовились к нападению на СССР…». По мнению Ю.П. Петрова, названные недостатки в пропагандистской деятельности стремились по собственной инициативе подвергнуть критике секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов и руководство Главного управления политической пропаганды Красной Армии (ГУППКА). Петров даже представлял дело таким образом, что исключительно ГУППКА являлось застрельщиком и инициатором пропагандистских кампаний в войсках накануне нападения Германии на СССР. В его монографии утверждалось следующее: А.А. Жданов «и другие работники ЦК» были вынуждены согласиться с основными положениями, выдвинутыми по инициативе ГУППКА в начале 1941 г., но «эти справедливые оценки недостатков пропаганды и всей воспитательной работы» якобы отверг… Сталин.[38]
Г.Д. Комков писал, что, с одной стороны, в предвоенные годы руководство большевистской партии являлось определяющим фактором в воспитании «всех трудящихся сознательными, активными участниками исторического процесса», для нее якобы была характерна «правдивость в освещении грозящих стране опасностей». С другой стороны, Комков указал на некие «извращения марксистских взглядов по вопросу о характере войн» в идейно-политической работе, а именно: проповедь «пацифизма», распространение «неправильных взглядов», заключавшихся в недооценке потенциала враждебных СССР государств, преувеличении слабости тыла его вероятного противника. Все это, по мнению Комкова, отнюдь не могло содействовать «подготовке к трудностям войны», мешало «бдительно следить за происками внешних врагов».
Ответственность за появление подобного рода негативных тенденций возлагалась историком целиком и полностью на лекторов, писателей, драматургов, кинематографистов.
Коммунистическая партия, априори непогрешимая, как следует из его аргументации, «решительно выступала против путаницы» в вопросах пропаганды, и, в частности, «восстановила (sic. – В.Н.) ленинское учение о войнах справедливых и несправедливых». Однако, в конечном счете, из-за преобладания «неправильных взглядов», навеянных пропагандистским аппаратом, в общественном сознании стали господствующими «неоправданные настроения». В результате, как следует из работы Г.Д. Комкова, для многих советских людей «вероломное нападение гитлеровской Германии на СССР» оказалось полной неожиданностью.[39]
Вышеизложенные утверждения, во-первых, представляются некорректными, что объясняется главным образом слабой изученностью проблемы в тот период. Во-вторых, в них сквозит исключительно негативное отношение к Сталину и в то же время не учитывается та политическая обстановка, которая оказывала серьезное влияние на советскую историческую науку на исходе хрущевской «оттепели».
Между тем во второй половине 1960-х гг. через соответствующие структуры ЦК КПСС до ученых и преподавателей вузов гуманитарного профиля были доведены новые задачи, исходя из которых следовало полностью отказаться от акцентирования внимания на негативных фактах, раскрывавших с той или иной степенью полноты причины, приведшие СССР и Красную Армию к поражениям лета 1941 г. Теперь было необходимо «перестроиться» и сосредоточиться главным образом на доказательстве того, что Советский Союз «имел громадное превосходство над любой капиталистической страной» и лишь неблагоприятные объективные обстоятельства привели к неудачному для него началу войны против Германии.[40]
Новые идеологические установки оказали существенное влияние на процесс пополнения источниковой базы исследований по названной тематике. С одной стороны, продолжали выходить в свет тщательно отредактированные, прошедшие строгую цензуру мемуары участников событий[41] и документальные сборники о партийно-политической работе в Красной Армии в предвоенные годы.[42] С другой стороны, в обобщающих печатных трудах активнее стали использоваться архивные материалы, содержавшие новые фактические данные о системе партийно-пропагандистских органов, о постановке идеологической работы в войсках накануне войны против Германии.[43] Однако эти факты подбирались таким образом, чтобы не давать повода для критических оценок и выводов.
Исследовательские темы по проблеме идеологической подготовки СССР к войне отличались узостью и односторонностью. Формулировалась главным образом задача изучения опыта «практической деятельности Коммунистической партии по созданию и развитию системы коммунистического воспитания советских воинов», работы «командиров, политорганов, партийных и комсомольских организаций по воспитанию у личного состава Красной Армии качеств, необходимых защитникам и строителям социализма».[44] В конечном счете, весь пафос подобного рода публикаций, как и в хрущевские времена, сводился к доказательству тезиса о том, что к 22 июня 1941 г. перестройка партийно-политической работы достигла поставленной цели – всесторонней морально-политической подготовки личного состава РККА «к отражению возможной империалистической агрессии».[45]
В то же время было усилено цензурное вмешательство при отборе к публикации мемуарной литературы, в том числе – касающейся описания событий предвоенных лет. 4 июля 1977 г. Секретариат ЦК утвердил постановление «О мерах по усилению контроля над подготовкой и изданием мемуарной литературы», согласно которому такого рода литература могла выходить в свет лишь после согласования в соответствующих отделах ЦК КПСС, в ИМЛ при ЦК КПСС, в Главном политическом управлении Советской Армии и ВоенноМорского Флота.[46] ГлавПУРом была даже предпринята попытка организовать выкуп книг ранее изданных мемуаров, не согласовывавшихся со сформированной во второй половине 1960-х – начале 1970-х гг. концепцией Великой Отечественной войны.[47]
Последний этап советской историографии проблемы (вторая половина 1980-х – начало 1990-х гг.) хронологически совпал с горбачевской «перестройкой». Историография, призванная в Советском государстве выполнять охранительную идеологическую и политическую функцию Советского государства, к этому времени все чаще стала сталкиваться с тем, что в «перестроечное» время называли «белыми пятнами». Историки уходили в мелкотемье, прибегали к эзоповскому языку, стремились освободиться от «корсета марксизма-ленинизма» в его брежневском исполнении, порой теряя свою профессиональную любознательность.
