Эрих Церен - Библейские холмы
Пути эти пойдут от первых раскопок на территории Вавилона и Ассирии в Двуречье (стране, расположенной между Евфратом и Тигром, восточнее Малой Азии и Сирии) и дальше на юг, «вниз», до Персидского залива, где в наши дни стоят нефтяные вышки, извлекающие из недр земли «черное золото». Там и лежит древняя страна таинственных шумеров, скрытая под тянущимися на многие километры холмами.
Отсюда наш путь идет на северо-запад: в Малую Азию, где находилась не только Троя, но и основная территория государства хеттов вместе с резиденцией их царей. Владения хеттов временами распространялись вплоть до Палестины, где Авраам склонился перед ними, как перед властителями страны.
Как это ни удивительно, но сама археология своей поражающей нас историей обозначила тот легендарный путь, которым когда-то, во времена всемирного потопа, с Кавказа и через Вавилон должен был пройти Ной [2]. В Уре, недалеко от Персидского залива, жили предки Авраама [3]. Отсюда Авраам со своей семьей переселился в Харран, где тогда жили хетты. Оттуда он направился через Сирию в «обетованную» землю[4] — Ханаан.
Путешествуя таким образом, мы подойдем к библейским и протобиблейским погребениям Палестины, к ее пустынным холмам и оттуда, пройдя вдоль Мертвого моря, попадем в государство царицы Савской.
Это долгий путь! На протяжении его мы встретимся с многочисленными приметами древности. Их нужно воспринять и правильно понять — каждую на свой лад.
Только тогда, стоя у ворот Египта, мы сможем вступить в эту страну, в которую пришли Авраам, Иосиф[5] со своими братьями и Иаков[6], их отец. Здесь появился на свет Моисей[7], и отсюда повел он детей Израиля на Синай[8].
Оттуда же пришел, как говорит библейская легенда, и Иисус из Назарета. Путь от Евфрата к Нилу — это, конечно, долгий путь.
На его протяжении в различных формах и образах воплощается то, что мы назвали «самым существенным». На этом же пути лежат и библейские холмы, где ведут свои раскопки археологи».
Почему продолжают они свои раскопки?
Для того ли, чтобы узнать, как древний человек несколько тысяч лет назад вправлял сломанные кости, лечил воспаление надкостницы или ревматизм? Или чтобы выяснить, как он ткал свою одежду и как расписывал свои горшки? Или чтобы измерить его череп?
Все это, конечно, важно, но не настолько, чтобы из-за ответа на каждый отдельный вопрос вкладывать такие огромные средства, которые были истрачены археологами на протяжении одного века. Ведь на раскопки ушло много миллионов!
Видимо, не в этом дело.
Может быть, все их труды направлены только на то, чтобы удовлетворить наше любопытство или подправить известные нам исторические даты в ту или другую сторону на несколько сот лет?
Нет, и не в этом суть!
Но в чем же тогда дело?
Несколько лет назад, пишет Чиера, один из крупнейших университетов Северной Америки решил отметить юбилей своего заслуженного ректора, знаменитого ученого. Во дворе университета был установлен памятник. Когда с него упало покрывало, присутствующие увидели фигуру великого ученого, левая нога которого попирала рептилию — ящерицу необыкновенной величины. Очевидно, памятник должен был символически показать, как ученый своей левой ногой попирает главных врагов человечества: невежество, суеверие, глупость. Причем именно левой ногой, что особенно интересно для египтологов, если вспомнить древние памятники Египта, где боги и цари всегда выступают левой ногой вперед. Конечно, современный скульптор не знал этого. Откуда ему было знать?
Значит, речь здесь идет не просто о левой ноге, с которой по причинам, неясным им самим, многие люди и сегодня каждое утро встают с постели. На самом деле в гораздо большей мере речь идет об идейном содержании современного памятника, поставленного в честь современного ученого. Было ли известно ученому, ум которого без затруднения справлялся с самыми трудными физическими формулами, какова идея этого памятника? Была ли она известна уважаемым сотрудникам университета, людям, задумавшим этот памятник? Ну, если и была известна, то все же представляется маловероятным, что они мыслили его именно таким. Ибо в позе ученого было нечто такое, что очень охотно присвоили бы своим богам древние народы, отделенные от нас тысячелетиями. Эти боги вели в те далекие времена борьбу с большими и маленькими драконами, рептилиями всех видов и победили их в этой борьбе.
Здесь, на пьедестале современного памятника, воздвигнутого в знаменитом университете, стоит, очевидно, наследник древних богов. Стоит ученый нашего века как наследник престола вавилонских богов Энлиля и Мардука, ассирийского бога Ассура и святого Георгия.
Знали это создатели памятника?
Как дилетанты, вероятно, не знали. Не знали, будучи физиками и химиками, медиками и юристами. Но археологи наверняка знали бы! Ведь археология не только пытается разыскать в мертвых холмах следы древних времен — значительно больше ее интересует сам человек: его ум, его душа и даже то, что остается не осознанным им самим.
Иными словами: археология делает довольно успешные попытки познать нас самих — в хорошем и плохом, в наивном и гениальном. Потому что археологи знакомят нас с нашими праотцами. От них к нам перешли не только строение костей и группы крови, но и их душа, их знания и часто их понятия и представления. По большей части все это предстает перед нами облаченным в современные одеяния, и мы считаем идеи их новыми, нашими собственными творениями, чем-то таким, что мы сами выдумали и разработали. Какое заблуждение!
Путь археологов — интереснейший путь к нам самим. Бессмысленно проходить этот путь только для того, чтобы превратиться в справочник по истории древнего мира, только для того, чтобы вызубрить даты правления сотни великих царей. Это совсем не важно! То, что надо запоминать — и что, в конце концов, и на самом деле запоминается,— это всего лишь некоторые символы и несколько положений. Их может понять любой, вне зависимости от языка, на котором он говорит.
Это все. Но для многих людей археология — это не просто информация о приключениях археологов. Может быть, для них археология — своего рода познание, которое приводит к моральному удовлетворению, к примирению с действительностью и даже избавляет от тревог и сомнений.
Это надо испытать!
Надо без всяких колебаний отказаться от механического запоминания названий многочисленных мертвых холмов, имен царей и богов, даже и имен археологов. Все это служит лишь каркасом, образует скелет настоящего знания. Он не так уж и важен, его можно было бы даже заменить. Важно другое: то, что пульсирует и живет внутри этого скелета, что течет по сосудам к сердцу, к легким. Важно то, что дает нам возможность видеть и дышать.
Именно археологи показали нам, какие глубокие корни имеет жизнь, наша современная, реальная жизнь. За это стоило бы им воздать должное!
СЫН САПОЖНИКА
Каждый год ученые и сотрудники Германского археологического института в Берлине торжественно отмечают 9 (а иногда 12) декабря. Некоторые другие германские университеты также считают те же самые дни праздничными. Этот праздник установлен в честь человека, который появился на свет почти два с половиной века назад. Он родился 9 декабря 1717 года в Стендале на Ухте, в самом центре Германии, в семье бедного сапожника и 12 декабря был крещен в евангелической церкви.
Имя этого человека — Иоганн Иоахим Винкельман.
Винкельман погиб 8 июня 1768 года в Триесте в возрасте 50 лет от ножа уже ранее судимого мошенника, с которым он, ничего не подозревая, случайно познакомился на пути из Вены в Рим. В Вене он был гостем императорского двора. Их величества подарили ему драгоценные золотые медали, которые Винкельман доверчиво показал этому бандиту. Из-за них-то он и был убит.
В мире было немного людей, которых прославляют как святых спустя два столетия после смерти. Поэтому стоит уделить внимание жизни этого человека. Во-первых, потому что его личность в основном так же малоизвестна, как его творчество. Во-вторых, потому что его жизнь в некоторых своих чертах была так же примечательна, как и преждевременная, насильственная смерть.
Гёте писал о Винкельмане: «Его смерть привлекла внимание к его жизни. Да, может быть, результаты его деятельности, если бы он и продолжал ее до более пожилого возраста, не были бы такими значительными, как сейчас, когда он, как и многие другие необыкновенные люди, был отмечен судьбой, уготовившей ему неожиданный и ужасный конец».
Горько сетовал на это и Гердер. «Как многие писатели и знатоки древности, Винкельман, может быть, не только мог, но и должен был умереть для того, чтобы когда-нибудь мир обнаружил оставленные им следы».
Когда родился Винкельман, большинство пруссаков не умели ни читать, ни писать. Обязательное школьное обучение было тогда только что введено, крепостное право еще не отменено, и переселения запрещены. При таких обстоятельствах единственный сын бедного сапожника в Стендале, Винкельман, обязан был для начала овладеть профессией своего отца, семья которого к тому времени чинила ботинки уже пятому поколению своих сограждан.
