Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)
Статья 5814. Контрреволюционный саботаж, т. е. сознательное неисполнение кем-либо определённых обязанностей или умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата, влечёт за собою -
лишение свободы на срок не ниже одного года, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты — расстрела с конфискацией имущества.
Уголовный кодекс РСФСР редакции 1926 года
Значительное влияние на позицию колебавшихся «блатных» оказало изменение ситуации в Великой Отечественной войне к концу 1942 — началу 1943 гг. Коренной перелом начался с разгрома фашистских войск под Сталинградом, когда окружённые, деморализованные, измученные голодом и холодом германские войска под командованием Паулюса полностью капитулировали. Победа под Сталинградом переросла в общее наступление на огромном фронте от Ленинграда до Кавказа, где германские армии отошли на 600 километров к западу от Ростова, освобождённого 14 февраля. В течение месяца советские войска отбили у противника Воронеж, Курск, Белгород, Харьков и большую часть Донбасса. А 5 июля 1943 года немцы потерпели сокрушительное поражение в Курской битве. В крупнейшем танковом сражении второй мировой войны под Прохоровкой были уничтожены отборные, элитные танковые дивизии фашистов, оснащённые техникой самых современных моделей — «тиграми» и «пантерами»!
Мы специально так подробно останавливаемся на перечислении этих известных событий. Как ни парадоксально звучит, но Сталинградская и Курская битвы ознаменовали не только перелом в Великой Отечественной войне. Именно они привели к крупнейшему расколу в советском уголовном сообществе, а в конечном итоге — к так называемой «сучьей войне»!
Разгром гитлеровских войск воодушевил советских людей не только на фронте и в тылу. Не меньшее воодушевление царило и в лагерях. Именно после этого в армию хлынул поток «блатных» добровольцев — благо командование всячески поощряло такое рвение. Ведь штрафные части нуждались в постоянном пополнении! Конечно, дело было не только в призрачной свободе (год на фронте засчитывался за три, но у «воров» и примыкавших к ним босяков-уголовников сроки были невелики). И не только в желании выжить. Разумеется, в лагерях умирали тысячами, но и штрафные роты — не самое лучшее место для спасения жизни. Хотя уголовники, с их авантюризмом и бесшабашностью (как всё это называется на их языке — «духовитость») предпочитали риск с надеждой на «фарт» (счастье, удачу) безысходной смерти в лагерях. Как верно отмечал писатель Варлам Шаламов, «из уркаганов выходили смелые разведчики, лихие партизаны. Природная склонность к риску, решительность и наглость делали из них ценных солдат». Надеялись в основном на одно — на «первую кровь»: ранение — перевод в обычную часть — война в «нормальных» (по сравнению со штрафным подразделением) условиях.
(Ходили слухи о том, что в 1942 году якобы собралась влиятельная воровская «сходка», на которой многие «воры» выступили за то, чтобы «законники» имели право защищать Родину. Тогда-то, мол, и произошёл раскол между «честняками» и «суками»… Однако никаких подтверждений этому нам найти не удалось. Скорее всего, мы имеем дело с очередной легендой).
Была и ещё одна немаловажная причина. К тому времени в воровском мире многие почуяли запах лёгкой добычи и желали (в случае, если повезёт) принять участие в её дележе: впереди лежала богатая Европа и прежде всего — Германия, куда можно было войти победителем, с оружием в руках и с «праведным гневом». А там уж прямо по Высоцкому:
И ежели останешься живой —Гуляй, рванина, от рубля и выше!
Это последнее обстоятельство, на наш взгляд, зачастую оказывалось решающим. Потому что уже в начале 1943 года обстановка в лагерях стала постепенно меняться. Власть всё-таки в конце концов поняла: чтобы использовать зэков эффективно для нужд военной промышленности, необходимо давать им хотя бы необходимый минимум для восстановления сил, заинтересовать арестантов в том, чтобы они больше и производительнее работали:
Год усиленного военного режима давал свои плоды. Резкая вспышка болезней, смертей и, как неизбежное следствие, провалы хозяйственных планов…
И тут маятник снова качнулся в другую сторону. Раздался зычный окрик сверху: «А план кто будет выполнять?» А после окрика — акции официального гуманизма, отменённые было в связи с войной. Снова открылся барак ОПЗ (оздоровительный пункт). Доходяги помоложе, которых ещё рассчитывали восстановить как рабочую силу, получали путёвки в этот лагерный дом отдыха. Там царила блаженная нирвана. И день и ночь все лежали на нарах, переваривая полуторную пайку хлеба.
Но и тем дистрофикам, которые не попали в ОПЗ, стали щедрее давать дни передышки. В обеденный перерыв снова стали выстраиваться перед амбулаторией очереди доходяг с протянутыми оловянными ложками в руках. В ложки капали эликсир жизни — вонючий неочищенный жир морзверя, эрзац аптечного рыбьего жира. (Е. Гинзбург. «Крутой маршрут»)
О том же свидетельствует Лев Разгон:
Оказалось, что без леса нельзя воевать. Лес необходим для строительства самолётов, изготовления лыж, для добывания угля. А самое главное — для пороха. Основой всех современных порохов является целлюлоза, которая, как известно, делается из древесины. Как ни нужны были люди на фронте, но работники лесной промышленности были почти все на броне. И все наши начальники были на броне. Вот только требуемый от них лес они не могли дать: некому было его рубить… И тогда только самое верховное начальство стало делать минимально разумное. Заключённых лесорубов стали кормить по нормам вольных рабочих; заключённые стали единственными людьми в стране, которым разрешалось отправлять продуктовые посылки…
Вот тогда-то мы услышали фамилию нового начальника Устьвымлага — полковника Тарасюка…. Он поощрял хорошо работающих заключённых, особенно отличившимся рекордистам разрешал приводить к себе в барак женщин, не опасаясь надзирателя. И в лагере поддерживался неукоснительный порядок, при котором хорошо было тем, кто умел хорошо пилить лес, и плохо тем, которые — не имело значения, по каким причинам, — этот лес пилить не умели. Была даже справедливость — если можно употребить это столь странно звучащее здесь слово… Ведь при Тарасюке начальники лагпуктов не позволяли себе самоуправничать, заключённых не обворовывали, им давали всё, что положено: выяснилось, что им положено иметь наматрасники и даже простыни, они появились, и арестанты спали на простынях… («Непридуманное»)
Тарасюки стали типичным явлением в лагерях. Главным для них был план. Поэтому они давали выживать работягам. При этом зачастую остальные арестанты для них просто не существовали: не могут работать — пусть дохнут.
При этом администрация всё активнее стала прибегать к помощи уголовников. Мы помним, что и в 30-е годы «ворам» запрещалось трудиться, но запрет очень часто нарушался. То есть сами «цветные» и их подручные — «полуцвет» — не работали, но нередко числились в бригадирах, нещадно эксплуатируя «контриков», заставляя нарядчиков «заряжать туфту» и проч. Теперь же, в военное время, «блатных» всё чаще привлекали к «бригадирству», чтобы они помогали выжимать из «работяг» последние соки:
Все вольнонаёмные начальники от прорабов до лейтенантов входили в сговор с блатняками-бригадирами, приписывали им выработку, переплачивали огромные деньги, начисляя зачёты, разрешали паханам пить водку, отнимать заработок у зэков, не стеснялись брать в лапу эти отобранные деньги. (Л. Разгон. «Непридуманное»).
Конечно, это приветствовалось далеко не всеми ворами, однако до открытых распрей дело не доходило, всё ограничивалось тихим брожением.
Итак, к середине — концу 1943 года в «зоне» уголовникам предоставлялась возможность выжить. Так что на фронт шли уже не столько спасаясь от голодной смерти, сколько в расчёте на лёгкую добычу и «жиганское счастье». Не исключаем, конечно, и патриотических чувств, но мало верится, чтобы они играли существенную роль в выборе будущих «штрафников».
И, наконец, ещё одно, немаловажное обстоятельство. В ряде случаев блатных просто ставили перед выбором: либо фронт, либо — смерть. Нахлебники стране во время войны в лагерях не нужны. В некоторых работах (см. В. Шаламов. «Сучья война» и др.) встречаются указания на то, что уголовникам приходилось делать подобный выбор под дулом автомата или трёхлинейки. Зная суровые нравы тех лет, исключить этого нельзя.
