Артем Драбкин - «Окопная правда» Вермахта. Война глазами противника
Мы, конечно, пытались быть чистыми, насколько возможно, но в грязном окопе нельзя быть чистым. В наступлении и в отступлении это вообще невозможно. Особенно плохо в отступлении – в наступлении хотя бы паузы бывают. Мы очень быстро у русских выучились, как построить сауну или banja. В 41-м я уже построил первую banja. Старались минимум раз в неделю, или когда возможность была, помыться. Днем часто ничего не происходило, было тихо, и мы отходили назад, парились, потели, надевали чистое белье, пытались избавиться от вшей. Когда я был адъютантом батальона, штаб которого располагался в относительном тылу, все было гораздо проще. Там у нас были разумные удобства, можно было ежедневно мыться и бриться. А когда сидишь в дыре, это невозможно. Но мы пытались мыться и оставаться чистыми. Если не мыться, то солдат быстро выходит из строя. И у меня был один солдат, который таким способом пытался себя сделать непригодным к службе. Не мылся, пытался получить чесотку и попасть в госпиталь. Мои унтер-офицеры каждое утро его заставляли мыться.
– В вашем батальоне были ХИВИ?
– Да. Два-три человека на роту. Помогали воду принести, топили печки, за лошадями ухаживали, в обозе работали. Потери были большие, людей не хватало, вот они заменяли немцев на подсобных работах. Оружия у них не было, в боях они не участвовали. Я знаю, что многие из них строили дороги. Гати мостили через болота. Это были очень хорошие люди, которые всегда шли рядом с нами даже в отступлении. Мы знали друг друга, вместе жили, и отношения были очень хорошими. Никаких проблем.
– Какое оружие было у вас во взводе?
– В батальоне были три стрелковые роты и рота тяжелого оружия. В тяжелой роте были два взвода тяжелых пулеметов и один взвод минометов 81 миллиметра. Пехотный взвод стрелковой роты имел обычно четыре отделения, каждое отделение из 10 человек, которым командовал унтер-офицер с пистолетом-пулеметом, один легкий пулемет, у остальных были карабины. В 1943-м мы получили новое оружие – автоматические карабины – штурмгеверы. У нас в полку проводились их армейские испытания. Наш батальон первым был полностью перевооружен штурмовыми винтовками. Это прекрасное оружие, дававшее невероятное увеличение боевых возможностей! У них были короткие патроны, так что боеприпасов можно было брать больше. С ней каждый человек становился практически пулеметчиком. У них поначалу были детские болезни, но их исправили. У нас даже изъяли пулеметы, но в конце 1943 года под Колпино мы установили, что с этими винтовками, но без пулеметов мы в обороне не можем обойтись, и очень быстро пулеметы ввели обратно. Так что во взводе были пулеметы и штурмовые винтовки. Другого оружия у нас не было. В самом начале войны в роте были еще 5-сантиметровые минометы, но их очень быстро сняли с вооружения, во-первых, потому, что они были очень тяжелые, а во-вторых, потому, что много боеприпасов с собой не возьмешь – тоже очень тяжелые.
– Верно ли, что пулемет был основным оружием в обороне?
– Да. Ну и артиллерия, конечно. Главное оборонительное оружие – это все же артиллерия. Она несет основную нагрузку. Пехота вступает позднее, если случается что-то неожиданное. Основное оружие пехоты в обороне – карабин, штурмовые винтовки, легкий пулемет и тяжелый пулемет, на лафете. У нас в пехотном полку были еще две специальные роты – противотанковая рота, с 3-, 7– и 5-сантиметровыми противотанковыми орудиями и одна рота пехотных орудий, из двух легких взводов – шесть легких, 7,5-сантиметровых пушек, и одного взвода тяжелых пушек 15 см, которые подчинялись непосредственно пехотным командирам. Они всегда были с нами, это было, конечно, очень большое усиление.
– Чем были вооружены командиры?
– У командиров взводов и рот были пистолеты-пулеметы. Также были пистолеты. У меня был П-38 «вальтер».
– Ручные гранаты?
– Да, конечно, «колотушки», их потом сняли с вооружения. В 1942 году были яйцо-гранаты. Их выдавали по потребности, когда надо, на марше их в машинах перевозили, у солдат было достаточно поклажи. К атаке их выдавали. Мы их носили в поясной сумке, реже в рюкзаке, чтобы был резерв.
– Зимой оружие отказывало?
– Да, зимой, при низких температурах, смазка замерзала и оружие не работало, но с этой проблемой легко было справиться – надо было просто полностью убрать смазку. Дело опыта – мы этому быстро научились. Пулеметы прекрасно работали. МГ-42 был первоклассный, очень хороший пулемет, никогда не отказывал.
– Трофейным оружием пользовались?
– Перед тем как меня первый раз ранило, я добыл себе русский пистолет-пулемет, потому что у меня немецкого не было. Он был очень хорош, но где он остался, я не знаю. Но это скорее случайность. Русский пистолет-пулемет работал прекрасно. У него был или дисковый магазин, или рожок. Дисковый магазин был хороший, но тяжелый. Оттягивал ствол вниз, не очень сильно, но оттягивал. С винтовкой СВТ мне сталкиваться не приходилось.
– У Киришей в обороне вы рыли окопы? Там же сплошные болота.
– Окопы? Рыли в промышленных количествах. У каждого солдата была саперная лопатка, которую носили на поясе. Можно сразу было вырыть небольшое углубление, чтобы спрятаться. В обозе был шанцевый инструмент. В болотистой местности из стволов деревьев строили бункеры. Причем стены делали из двух слоев бревен, а промежуток между ними заполняли землей. Я себе бункер сделал в насыпи железной дороги Москва – Ленинград. Перекрыл его шпалами.
– Как вы оцениваете тактику русских зимой 42-го года?
– Тут мне надо хорошо подумать. Русские солдаты очень храбрые и способны перенести много страданий, много вынести. Но командование было посредственным. Они все время повторяли одно и то же. Все время одно и то же. Потом, в 44-м, 45-м году, командовать стали лучше, научились водить большие соединения, быстро наступать. Такой пример. Мы отступили к предмостному укреплению в Киришах. Его необходимо было удержать, поскольку надеялись с него начать новое наступление, но сил ддя этого уже не было. У нас там был усиленный полк и артиллерия, больше ничего не было. Это предмостное укрепление Красная Армия пыталась захватить. Раз за разом, раз за разом, каждый раз одно и то же. Наша дивизия там подбила один за другим 200 танков! Это было абсолютно не нужно. У нас не было никаких сил оттуда наступать! Они это знали! Но Сталин приказал, и они снова и снова наступали. Огромное количество людей там погибло. Можете представить, небольшое пространство, и по нему стреляли три пристрелявшихся артиллерийских полка! Как только мы замечали, что русские снова наступают, артиллерия разносила все в пыль. Конечно, в течение тех трех недель наш полк был натурально перемолот, полностью уничтожен, но мы могли его заменить.
– Когда война началась, какой средний возраст солдат был у вас во взводе?
– Солдаты были 1937-го года призыва. Старые. Их призвали на два года, но не демобилизовали, оставили служить. Пополнение приходило помоложе, но средний возраст солдат был около 25 лет. Унтер-офицеры постарше, солдаты помоложе. К концу войны призывали в 17—18-летних, но не могу сказать, что их было очень много.
Готтфрид Эверт
– Изменялся ли уровень подготовки солдат в начале и в конце войны?
– Каждая дивизия имела резервный батальон из четырех рот, находившийся на родине. Там солдаты проходили подготовку в среднем на протяжении трех месяцев. После окончания обучения их распределяли по боевым полкам. Уровень подготовки оставался примерно одинаковым.
– Были ли в вашем подразделении снайперы?
– Снайперов было немного. Нас было шесть братьев, и все воевали. Двое погибли. Старший брат Хайнц командовал батальоном в моем полку. Одно время я даже служил под его началом командиром роты. Он был награжден Рыцарским крестом и дубовыми листьями к нему. Он ужасно долго был в русском плену. Младший брат был снайпером в первом кенигсбергском пехотном полку. Он был хороший охотник и великолепный стрелок. Под Синявином у него были регулярные дуэли с одним русским снайпером. И он проиграл, потому что один раз ошибся.
– Как часто вы были в отпуске?
– Обычно у солдат было три недели отпуска в год. У тех, кто в обозе, – чаще, а у нас чаще были отпуска по ранению. Сначала ты едешь домой, там три недели отдыхаешь, потом едешь обратно. В общем, это занимало минимум месяц. Месяц без войны – это очень хорошо!
Поезда с отпускниками отправлялись из Гатчины. Тогда она называлась Красногвардейск. Помню, после очередного ранения я на прекрасном скором поезде поехал на родину. Главное было проскочить район между Красногвардейском, Лугой и Плескау (Псков). Там было очень много партизан, которые взрывали поезда, наносили большие потери. Один раз я вез из-под Ленинграда в Лугу резервную роту, без оружия. Партизаны взорвали дамбу, повредили рельсы. Поезд встал. Я уже было приказал камни приготовить для обороны, но обошлось, слава богу. С двух сторон подошли ремонтные поезда, быстро заменили рельсы, остановили воду. Все это заняло один день.
