Монгольское нашествие на Русь и Европу - Андрей Алексеевич Шестаков
Однако буквально через одно предложение после этого Рашид ад-Дин пишет: «Осадив город Юрки-бузург (Бурки-бузург), взяли [его] в восемь дней. Они ожесточенно дрались. Менгу-каан лично совершал богатырские подвиги, пока не разбил их [русских]»[255]. Если верно предположение о том, что Юрки-бузург – это Торжок, то получается, что при осаде этого города тумен Менгу был разбит и поэтому сам Менгу был вынужден вступить в бой.
Мне кажется, что два монгольских тумена, разбитых до такой степени, что командовавшие ими Чингисиды были вынуждены вступить в рукопашный бой, – это событие крайне маловероятное. Тем не менее тот факт, что оба Чингисида лично участвовали в бою, требует объяснения. По этому поводу Р. Почекаев пишет:
«Личное участие одного из самых влиятельных Чингисидов (предводителя войск и будущего великого хана!) в сражении, где его легко могли убить, – событие достаточно редкое. Не означает ли это, что за какой-то серьезный проступок Мунке был отправлен сражаться в первых рядах войска? Подобная практика применялась к членам ханского рода, хотя и довольно редко, еще Чингисханом: так, его зять Тогачар-нойон был отправлен в передовой отряд за то, что позволил своим войскам приступить к грабежу до завершения кампании, и погиб при осаде Нишапура в 1221 г. Тот же Мунке в молодости воевал вместе со своим отцом в Китае, но сведений о его личном героическом участии в сражениях с китайцами нет – следовательно, подобные проявления отваги отнюдь не были типичны для него…»[256]
Однако в данном случае подобное объяснение не подходит, так как все Чингисиды, участвовавшие в походе, были практически в равном положении. Бату был номинальным руководителем, и у него не было таких полномочий, чтобы разжаловать Чингисида в рядовые.
Второе объяснение (с моей точки зрения, наиболее вероятное) – личное желание обоих Чингисидов.
Сразу после окончания битвы монголы легко взяли оставшуюся практически беззащитной Коломну.
ВЗЯТИЕ МОСКВЫ
Разграбив Коломну, монгольская армия по льду Москвы-реки направилась к Москве. После взятия Коломны перед Бату стояла задача как можно быстрее достичь Владимира, с тем чтобы уничтожить потенциально главного организатора обороны русских – Юрия Всеволодовича. Монголы выбрали для этого путь через Москву. Обычно это объясняют географическим положением Москвы, соединенной с Владимиром удобной дорогой по Клязьме. Однако дорога через Москву была не единственной и не самой короткой. Так, Всеволод Юрьевич с остатками своего войска бежал из-под Коломны во Владимир по прямой, не заходя в Москву.
Вот что пишет В. Филиппов:
«Зачем татары пошли к Москве?
Расстояние от Коломны до Москвы 100 км, крюк совсем не маленький, особенно по тем временам, особенно зимой. Значит, шли не ради удовольствия. Значит, поход имел смысл. […]
Из-под Коломны во Владимир вело в ту пору всего две дороги. Одна шла лесами через Мещеру к бассейну р. Поля (вдоль нее) и далее по р. Клязьме. Зимой это дорога вряд ли проходима, особенно для большого войска, которому нужно не только продвигаться стремительно вперед, но к тому же еще и кормиться. Мало того, войска, идущего не налегке, а ведущего за собой еще и немалый людской полон, согнанный на разграбленных территориях.
Другая дорога, использованная также в то время, шла по р. Москве до устья р. Нерской и вверх до последней. Преодолевая небольшой волок у истоков Нерской, попадали в небольшой, но полноводный приток Клязьмы – реку Ушну и далее – во Владимир.
[…] Только и эта дорога для такого большого степного войска не сильно удобна, даже если разделить его на несколько колонн. […]
Но, казалось бы, в угоду времени и тактической выгоде могли бы и потерпеть. Либо могли, разбившись на колонны, пусть даже и неравные, двинуться к столице обеими тернистыми дорогами, кто быстрее, чтобы уж наверняка. И неудобств у каждого, возможно, было бы меньше, и все пути перекрыты. […] Так ведь нет.
А значит, к эти неудобствам добавились и другие соображения, из-за которых прямой путь был отвергнут. […]
От Москвы можно было с одинаковым успехом пойти как к Владимиру, так и к Смоленску. Может быть, на ту пору у Батыя или Субедея были еще сомнения, куда направить свои ударные силы?
[…] Еще одним серьезным побудительным мотивом похода монголов на Москву была месть. Именно к Москве ушло сражавшееся в бою под Коломной московское ополчение с дружиной, а ведь именно под Коломной погиб единственный за всю историю походов монгольский царевич.
[…] Если Батый со своим войском идет прямиком на Владимир, то у него оголяется фланг. И появляется угроза того, что опытный воевода воспользуется этим моментом и в этот самый фланг и ударит. […]
Где гарантия, что воевода Филипп будет в этой ситуации отсиживаться, тупо цепляясь за приграничную крепость? Полагаться на авось в такой ситуации нельзя. Слишком уж много “но”. А в такой ситуации необходима полная уверенность.
И Батый, и Субедей это прекрасно осознавали и оценивали. Поэтому и были одними из ведущих полководцев того времени.
В такой обстановке, как все “за” и “против” ни взвешивай, выход один – идти на Москву»[257].
Впрочем, не исключено, что на Москву был отправлен отдельный монгольский отряд, а основное войско в это время двигалось к Владимиру по прямой.
О взятии Москвы рассказывают Лаврентьевская летопись и В. Татищев. Новгородская и Ипатьевская летописи ничего об этом событии не сообщают.
Лаврентьевская летопись: «Той же зимой взяли Москву татары, и воеводу убили Филиппа Няньку за правоверную христианскую веру[258], а князя Владимира, сына Юрия, взяли в плен. А людей избили от старца и до младенца…»[259]
В. Татищев: «После взятия Коломны пришли татары к Москве, где был князь Владимир Юрьевич с малым войском. И хотя он, как мог скоро, укрепился, но татары приступом оный взяли января 20-го дня, князя Владимира со многими людьми пленили, а прочих побили и град Москву сожгли»[260].
Некоторые дополнительные подробности о взятии монголами Москвы содержатся в выписках из не дошедшей до нас летописи, сделанных в первой трети XVIII в. немецким историком Иоганном-Вернером Паузе (1670—1735):
«Татарове приидоша оттуды под град Москву и нача в него бити непрестанно. Воевода же Филипъ Нянскинъ всяде на конь свои и все воинство его с нимъ, и тако прекрепи лице свое знаменьем крестным, оттвориша у града Москвы врата и воскрича вси[261] единогласно на татаръ. Татарове же, мнящее великую силу, убояшася, нача бежати и много
