Скрипка Льва - Хелена Аттли
Поезд не спеша двигался вдоль восточного побережья на юг по линии, которую построили ещё при Муссолини, чтобы связать Болонью с Меццоджорно. Если бы фашистские инженеры испытывали хоть минимум сочувствия к отдыхающим на побережье, они бы пробили железнодорожный туннель сквозь гору, но они этого не сделали, и мы ехали вдоль рядов шалашей и навесов, построенных купальщиками на пляже из каких-то палочек и брошенных по окончанию сезона, напоминая останки какой-то былой цивилизации. В центральных районах Италии была уже осень. Подсолнухи отцвели и склонили свои плоские головы, а над вспаханными полями перелетали с места на место стаи птиц.
О том, как все сложилось в Абруццо, надо рассказать подробно, иначе может оказаться непонятной логика моих дальнейших изысканий. Я тщательно подготовилась к нашей встрече, прочитав одну из книг Спинелли. Там говорилось, что цыгане-рома - или ром, как их называют в Италии - жили в Абруццо с давних времен, и их присутствие в здешних местах нашло отражение в городской топонимике. Например, в старом квартале Рипатеатина недалеко от Кьети вы можете спуститься по Виа делло Зингаро - Цыганской улице, подняться на Салита делло Зингаро, Цыганский холм, или выйти на Ларго делло Зингаро, Цыганскую площадь[83].
Как и другие общины, давно обосновавшиеся в центральной и южной Италии, первые рома в Абруццо, вероятно, спасались от османского вторжения в районы своего проживания на востоке, в Византийской империи. Им пришлось кочевать по территории, которая сейчас является бывшей Югославией, ненадолго обосноваться в империи Габсбургов, а затем пересечь границу во Фриули-Венеция-Джулия и направиться на юг в Абруццо[84]. Язык рома-абруцци до сих пор хранит в себе напоминания об их путешествии по Европе в словах, происходящих из немецкого и сербскохорватского языков[85]. У них свой собственный музыкальный репертуар, но имеются тонкие различия между песнями и танцами каждой общины рома в Италии. Однако, для их музыки, как для цыганской музыки вообще, типичными были плавные мелодии и сложные ритмы, которые у абруцциано стирали границы между культурной и популярной музыкой благодаря влиянию таких итальянцев, как Россини, Верди и Доницетти[86].
Я сошла с поезда в Пескаре, взяла напрокат машину и направилась на юг, в сторону Ланчано, красивого городка, разместившегося на таком крутом холме, что мне приходилось ехать по некоторым улицам на первой передаче и спускался по ним с полузакрытыми от страха глазами. Ланчано довольно известен в мире благодаря чуду, явленому в восьмом веке скептически настроенному монаху, чья вера возродилась, когда он увидел, как хлеб и вино во время причастия превратились в настоящую плоть и кровь. В наши дни его известность растет на более материальной основе. Это родной город Сантино Спинелли, и его усилия в сочетании с усилиями просвещенного городского совета сделали город одним из немногих мест в Италии, где народ рома чувствует себя желанным гостем. Или, как кто-то позже объяснил мне, «в Ланчано дует приветливый нежный ветер, и мы можем только надеяться, что однажды он пройдется по всей остальной Италии».
На следующее утро я вновь уже ехала по автостраде, чтобы посетить конференцию, посвященную замалчиваемому геноциду рома и синти во время Второй мировой войны[87]. Главный лекционный зал университета в Кьети уже был заполнен учениками из местных средних школ, а открыть заседание должно было выступление Алексиан-Группы. Я сидела «на камчатке» вместе с непоседливыми учениками, болтунами, которые веселились, свободно приходили и уходили за спинами учителей, которые почему-то не обращали никакого внимания на их проделки. Но даже эти непоседы были потрясены, когда заиграла группа Спинелли. Было всего десять часов утра, и все же с первой до последней ноты музыка звучала с силой, разжигающей страсть, смешанную с радостью и тоской, с маниакальной энергией, изобилием и горем. Сантино был в центре сцены, доводя на своем аккордеоне мелодию до кульминации, в то время как его сын на скрипке исполнял вариации, от которых замирало сердце, а его дочери подчеркивали ритм на контрабасе и арфе. «Хеп, хеп, хеп!» - кричал Сантино, и вскоре мы все хлопали в такт музыке, а некоторые дети танцевали в проходах.
Музыка закончилась слишком быстро, и мы, следуя программе, перешли к не столь ярким утренним лекциям о забытой трагедии войны, об истории, которую мы предпочитаем не вспоминать, о миллионе цыган и синти, истребленных нацистами и фашистами. Рома называют это Samudaripen, что дословно переводится как «все мертвы». Этот геноцид никогда не был признан итальянскими властями, и во всей Европе был воздвигнут лишь один мемориал погибшим, хотя есть надежда, что это скоро изменится.
Воспользовавшись возникшей паузой перед заседанием, я спустилась к сцене, чтобы поговорить со Спинелли. Не одной мне пришла в голову подобная мысль, но пробившись через толпу поклонников, я схватила его за руку и прокричала: «Сантино, это я, я приехала из Великобритании, чтобы поговорить с тобой!» Если бы я знала масштаб мероприятий, в организации которых он участвовал, я бы никогда не выбрала эту неделю для своего визита, но он удержал мою руку и сказал в ответ: «Давайте вместе поужинаем сегодня вечером в Ланчано». «Где?» – и когда толпа, казалось, снова нас разделила, он успел крикнул: «Театро Фенароли».
Teatro Fenaroli — это большой театр девятнадцатого века, расположенный в переулке у площади Пьяцца-Плебескито в Ланчано. Я должен была догадаться, но, тем не менее, я была удивлена, обнаружив в соседнем здании кафе человек на двести. Вы легко могли издалека узнать Сантино в любой толпе, всегда окружающей его, по сиянию белоснежного пиджака. Мне пришла в голову мысль, что у всех этих людей есть гораздо более важные вещи для обсуждения с Сантино, чем интересующая меня история скрипичной музыки рома в Италии. Я ковыряла миниатюрную лазанью крошечной деревянной вилкой, потягивала просекко и разговаривала со всеми, кто ко мне обращался. Меня окружали люди с глубоко затаившейся печалью, люди, объединенные памятью
