Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э. - Питер Браун
В своей последней великой войне обе стороны забыли об арабах. Арабы пограничья из окруженных заботой протеже великих держав рисковали стать париями Ближнего Востока. Тонкая система защиты, благодаря которой сохранялся баланс между возделанной землей и пустыней от Ирака до Синая, исчезла. Римские крепости стояли брошенными. Шейхов более не прельщало контролировать своих последователей. Уже во время персидской оккупации бедуины безнаказанно доходили до ворот Иерусалима.
Если две великие державы забыли об арабах, то сами арабы ощущали себя как никогда близко к волнующим идеям и богатым городам оседлых земель, лежащих к северу. В Мекке купеческая олигархия около 600 года начала вкладывать крупные суммы в прямую торговлю с Южной Сирией и Аль-Хирой. Караваны из Мекки внесли свой вклад в неожиданный экономический «бум» в Дамаске, Босре, Герасе (Джараше) и Газе. Эти южные города процветали, в то время как Северная Сирия была опустошена. Купцы из Мекки (наименее успешным из них являлся некий Мухаммед) надежно устроились в окрестностях Дамаска. Постоянный натиск арабских купцов-авантюристов на незащищенные южные границы был предупреждением о том, что уже все дороги могут вести в Мекку.
Об этом победоносные византийцы ничего не знали. Они пришли с далекого севера в провинции, которые вышли из-под их контроля 20 лет назад. Их интересовали более важные вещи. «Евнух пришел в Дамаск с деньгами, и арабы, которые охраняли границу, пришли к нему, требуя свою обычную плату. Евнух в гневе прогнал их, сказав: „У императора едва достало денег, чтобы заплатить своему войску, – как мы можем отдать его деньги этим псам?“»178 (Феофан Исповедник. Хронография).
14. Смерть классического мира: культура и религия в раннее Средневековье
Борьба между Ираклием и Хосровом II Парвизом надолго осталась в памяти как Великая война179 византийской истории. Уже в XVI веке русский патриарх напишет, что Константинополь спасся, хотя попался «как рыба в сети» между персами и аварами180. Приход Ираклия к власти и поражение Персии происходили в атмосфере крестового похода: он прибыл в Константинополь на корабле с иконой Богородицы на мачте; он начал поход на Персию как поход крестовый, чтобы отбить у неверных святой Крест, захваченный персами в Иерусалиме в 614 году.
Илл. 45. Новые руководители византийского города. Епископ и правитель Фессалоник под покровительством св. Димитрия.
Эти действия побудили некоторых описывать Ираклия как первого «средневекового» правителя Византии. В том, что касается действительной политики Ираклия, такое заключение ошибочно. Он был не новатором, а просто консервативным императором, наследником самодержавной традиции Юстиниана, пытавшимся выжать все, что можно, из отчаянной ситуации. Не был и Хосров II «неверным» византийской пропаганды. Он правил с помощью камарильи христианских чиновников. Эти несториане хорошо позаботились о святом Кресте: его захват и перенесение в Персию стали победой одной из партий ближневосточных христиан над своими западными братьями. Не столько сознательные изменения в политике принесла Великая война между Персией и Византией, сколько лишь более остро проявила то положение дел, которое складывалось на протяжении нескольких поколений. Атмосфера в средиземноморском мире была уже иная, чем в середине VI века. Обратим ли мы взгляд на Византию, Италию, вестготскую Испанию или Галлию, у нас будет одно и то же впечатление: путешествующий поездом в конце долгой и медленной поездки осознает, что ландшафт за окном изменился; точно так же и мы, взирая на поколения между царствованиями Юстиниана и Ираклия, можем ощутить появление средневекового мира.
Границы стали жестче. Византийская империя взяла курс на сплоченность и блестящую изоляцию, которая отличала ее на протяжении Средних веков. В 550‐х годах Прокопий еще мог охватить взглядом весь цивилизованный мир; Агафий, его продолжатель, в 580‐х годах ничего не знает о Западном Средиземноморье, но хорошо осведомлен об истории и религии сасанидского Ирана. Кроме того, в труде Агафия деление на «римлянина» и «варвара» расширилось до пропасти, отделяющей христианина от неверного. Прокопий рассматривал Персию с геродотовой объективностью, а для Агафия перс – язычник, «…а как можно заключать договоры с человеком другой веры?»181. Поколением раньше этот шовинизм использовал Ираклий, Византия стала осознавать себя как оплот христианства на Ближнем Востоке: святой Крест в Иерусалиме был Ковчегом Завета, а византийцы осознавали себя не как жители мировой империи, а как избранный народ, окруженный враждебными языческими народами. На другом краю Средиземноморья произошли подобные же изменения, но в ином стиле: кафолические короли вестготской Испании смешали Церковь и государство, они управляли удаленными городами Пиренейского полуострова через своих епископов. В столь замкнутом обществе предательство приравнивалось к безверию.
Ужесточение границ отражает внутреннюю негибкость. После Юстиниана средиземноморский мир стал воспринимать себя уже не как мир, в котором христианство являлось только господствующей религией, но как всецело христианское общество. Язычников не стало среди представителей высших классов, они исчезли даже в сельской местности. Когда эту «занозу» вытащили, нехристиане обнаружили, что они стали изгоями в едином государстве. Иудеи сразу ощутили это: в Испании, в Византии, в Северной Африке они подверглись полномасштабному официальному преследованию и насильственному крещению – принудительной «интеграции» в христианское общество. Средневековая идея «христианского общества», к которому неловко примыкает гетто, сложилась именно в этот период.
Эта перемена – симптом стремительного упрощения культуры. Наиболее важной чертой Древнего мира, особенно в его позднеантичной стадии, является существование жесткой границы между аристократической и народной культурой. В конце VI века эта граница была практически стерта: культура христианина-обывателя впервые стала тождественной культуре элиты епископов и правителей.
На Западе светская элита просто исчезла. Часть сенаторских династий вымерла, и им на смену пришли придворные смешанного германо-римского происхождения; те же, которые избежали вымирания, теперь пополняли епископат. Епископы были более терпимыми к классической культуре, чем заявляли. Но они были очень занятыми людьми. Античный идеал культуры зависел от античного образа жизни, в котором otium – досуг – и степень отчуждения от политики были сущностными. На короткое время с 540 до примерно 580 года ученый бюрократ Кассиодор воплотил аристократический идеал ученого досуга в монастыре, который он основал в своем имении в Вивариуме на юге Италии. Но в следующем поколении ни у одного италийца не было
