Средневековый Восток - Леонид Васильев
Цинский Китай и внешний мир
Маньчжурская династия в некотором смысле оказалась уникальной для Китая. Ни одному из завоевавших Китай народов не удавалось так удачно вписаться в классическую структуру империи. И не просто вписаться, но найти свое место в этой структуре, не раствориться целиком в ней, а сохранить формальный этнополитический приоритет на протяжении немногим менее трех столетий. Чем же можно объяснить это?
Прежде всего тем, что маньчжуры хорошо усвоили конфуцианскую культурную традицию. Стоит напомнить в этой связи о шестнадцати заповедях императора Канси — катехизисе для простого народа, вобравшем в себя в сжатом и понятном виде всю суть великого древнего учения, квинтэссенцию его, весь его нравственный потенциал. Уже одно то, что этого не делал никто до Канси и что это было сделано именно маньчжурским императором на китайском троне, говорит о многом.
Маньчжуры не только приняли конфуцианство, что называется, всем сердцем, но и весьма удачно реализовывали его на практике, прежде всего в сфере администрации. Выгодные для них демографическо-экономические процессы они сумели использовать таким образом, чтобы, не обременяя чересчур налогами земледельцев, которые едва ли не с каждым поколением вынуждены были довольствоваться все уменьшавшимися наделами земли, распределять доходы так, чтобы, как говорится, и овцы были целы, и волки сыты.
Разумеется, нет нужды идеализировать маньчжурское правление. Но памятуя, сколь много гневных стрел было направлено исследователями в адрес цинского Китая и его политики, стоит все-таки восстановить историческую справедливость. А она в том, что по меньшей мере на первых порах, в XVII–XVIII веках, маньчжурское правление в Китае было не таким уж скверным для китайцев. Пожалуй, даже — если не иметь в виду чувство попранного национального достоинства в первые десятилетия правления цинской династии — маньчжурское правление, начиная с Канси, было временем сравнительно благополучного существования страны. Этот период продолжался достаточно долго. В частности, он охватил и долгие годы правления Цяньлуна (1736–1796), когда в империи достаточно быстрыми темпами развивались города, ремесла и торговля, а внутренняя стабилизация была настолько очевидной, что создавала весьма благоприятные условия для активной завоевательной внешней политики.
Вообще отношения цинского Китая с внешним миром складывались в XVII–XVIII веках с явным преимуществом в пользу Китая. Колонизация Китай почти не затронула. Первое поколение миссионеров, энергично начавшее осваивать Китай в конце правления династии Мин, занимало заметные позиции и при цинском дворе вплоть до конца XVII века. Однако уже в начале XVIII века от их услуг Китай стал отказываться, а затем и вовсе закрыл христианские церкви и выслал миссионеров из страны. Соответственно цинское правительство поступило и с иностранными торговцами. Если в XVII веке португальские, голландские, а затем также английские и французские купцы пытались наладить с Китаем торговые связи и добились некоторых успехов, то в середине XVIII века торговля с европейцами была ликвидирована, за исключением одного порта в Кантоне (Гуанчжоу), да и там она велась через посредство утвержденной правительством компании китайских купцов, строго контролируемой чиновниками. При этом в распоряжении португальцев остался прибрежный остров Макао, который был своего рода опорным пунктом иностранной торговли.
Правда, к концу XVIII века узкий ручеек транзитной торговли с Китаем понемногу вновь стал расширяться. Китайский шелк, чай, фарфор и иные товары, пользовавшиеся в Европе исключительным спросом, стали продаваться иностранным купцам в большем количестве. Но и здесь не все было гладко.
Дело в том, что европейцы мало что могли предложить взамен.
Показателен в этом смысле эпизод с английской миссией Макартнея.
Когда в 1793 году в Китае побывала первая европейская официальная миссия (к слову, на кораблях, везших миссию по рекам и каналам Китая, была начертана весьма характерная надпись: «Носитель дани из английской страны»), ее главе Макартнею был вручен императорский эдикт для передачи королю Георгу III. В эдикте[13] между прочим было сказано: «Как ваш посол мог сам убедиться, у нас есть абсолютно все. Мы не придаем значения изысканно сделанным предметам и не нуждаемся в изделиях вашей страны». И это, в общем, было правдой. Потребности китайцев вполне удовлетворялись китайскими изделиями, и расширять эти потребности цинское правительство резонно не желало, не говоря уже об ограничительной силе самой китайской традиции. Так что иностранные колонизаторы практически мало что могли из влечь из торговых связей с цинеким Китаем. Даже наоборот, они вынуждены были платить, скажем, серебром за китайские товары. Во всяком случае, до тех пор, пока англичане не сумели найти выход.
В обмен на китайские изделия они стали ввозить выращивавшийся в других странах, в основном в Индии, опиум, к курению которого китайцы, особенно жившие в приморских районах, стали быстро привыкать. Ввоз опиума в конце XVIII и особенно в XIX веке все возрастал, пока объем ввозимой отравы не превратился в подлинное бедствие для страны, что и привело к серии опиумных войн в середине XIX века. Собственно, только после этих войн и поражения в них Китая цинская империя начала превращаться в полуколонию. До того ситуация была совершенно иной. Цинское правительство, закрыв свою страну для повседневных контактов с внешним миром и ограничив эти контакты минимумом регулярных связей, немало способствовало тому, что Китай в XVII–XVIII, да и в начале XIX века сохранял статус независимой державы и демонстрировал свои немалые возможности.
Усилиями цинских властей в начале XVII века была завоевана Внутренняя Монголия, которая после превращения Китая в империю Цин стала ее частью. Вассалом цинского Китая была Корея, к Китаю был присоединен Тибет. В середине XVIII века экспедиции Цяньлуна привели к включению
