Александр Бушков - Русская Америка: слава и позор
В продчем свидетельствуя особе Вашей принадлежащее почтение, вменяя себе в особливую честь, ежели позволите быть и именоваться
Милостивый государь
Вашим покорным слугой
Америко-Российских на норд-весте и норде областей,
правитель, коллежской советник, ордена
С.-я Анны 2-й степени кавалер Баранов.
Его высокоблагородию королевской шишпанской службы америко-калифорских крепостей г-ну коменданту Арвении».
Явная ошибка переписчика: по смыслу ясно, что речь идет не о Кадьяке, а об испанском Кадиксе — ну, в жизни барановский писарь о Кадиксе не слыхивал…
Ради въедливой точности: сделанная в тот же год копия письма находится в отделе рукописей Российской государственной библиотеки (Ф. 204, К. 32, Д. 10, Л. 1–1).
Разумеется, не существует расписки в получении — но по косвенным данным можно с уверенностью считать, что письмо испанцы все ж получили. Баранов, человек крайне ответственный, непременно писал бы далее, выполняя последнюю волю Резанова — но коли уж о его новых письмах в Калифорнию ничего не известно, значит, одно из двух писем, а то и оба, до адресата дошло. В конце концов, Баранов поддерживал регулярные торговые отношения и переписку с гавайским королем Камеамеа Первым, хотя Гавайи расположены гораздо дальше Калифорнии — и языковой барьер не мешал, и известия о делах друг друга обе стороны получили достаточно быстро. Так что говорить можно с уверенностью: Кончита узнала о смерти жениха еще в 1808 г.
Вот только она не воспользовалась «свободою». Бесповоротно забросила то, что именуется «светской жизнью» (точнее, ее подобие в Калифорнии) и многие годы занималась благотворительностью, став для местного населения чем-то вроде матери Терезы. В Калифорнии ее прозвали «Ла Беата» — Благословенная. В последние годы жизни она преподавала в Академии Св. Катерины, а в 1851 г. приняла постриг, став первой монахиней, рожденной в Калифорнии.
Значит, действительно любила…
Ну а потом сэр Джордж Симпсон завлекательности ради сочинил историю со своим «откровением» спустя сорок лет, чуть позже, не уточняя деталей, написал всю знаменитую балладу «Бреет Гарт», а еще позже ею как историческим источником воспользовался Вознесенский, всецело доверившийся, надо полагать, собрату-пииту. Легенда.
Баранову, правда, не удалось тогда завязать постоянную торговлю с Калифорнией. И не только ему, дело вышло на высший государственный уровень: свояк Резанова Булдаков, занимавший в РАК пост «первенствующего директора», обратился к Александру I с просьбой исходатайствовать у мадридского двора разрешение на торговлю Русской Америки с Новой Испанией, а Компании разрешить «посылать каждый год не более двух своих кораблей в калифорнийские порты: Сан-Франциско, Монте-рей и Сан-Диего».
Прошение под сукном не залежалось: граф Румянцев (бывший к тому времени министром не только коммерции, но и иностранных дел) дал российскому посланнику в Мадриде инструкцию добиться от короля разрешения посылать ежегодно в помянутые калифорнийские порты два корабля, а если можно, и больше. Граф заверял, что, со своей стороны, Россия готова разрешить испанским торговым судам плавать не только на Аляску, но и в Камчатку, «через что и откроются торговые сношения, обеим сторонам взаимно полезные».
Вот только вскоре после этого в Испанию вторглись наполеоновские войска, затем высадились союзные испанцам английские, и на несколько лет завязалась кровавая кутерьма — так что испанцам стало не до торговли с кем бы то ни было…
А после поражения Наполеона и ссылки его на остров Святой Елены события развивались уже совершенно иначе — но об этом будет отдельная глава.
Мы же пока что посмотрим, как развивались российско-японские отношения после неудавшегося посольства Резанова. Отношения были, мягко выражаясь, своеобразными — вовсе не дипломатическими и уж отнюдь не торговыми. Да и добрососедскими их назвать трудно.
Над островами потянулись в небо дым от пожаров, а в море загрохотали пушки лейтенанта Хвостова и мичмана Давыдова. «Юнона» и «Авось» снялись с якорей…
Глава пятая ЯПОНСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
1. «Пьяная республика»Поскольку я обещал рассматривать события и людей со всех сторон, ничего не «развенчивая» и никого не «очерняя», а попросту показывая жизнь во всей ее сложности, то никак нельзя пройти мимо колоритнейших деталей быта Русской Америки. Точнее, мимо той роли, которую сыграли господа морские офицеры на службе Компании, хвостом их по голове…
Резанов, прибывший на Аляску после неудачного посольства, обнаружил там именно что «пьяную республику», каковое выражение и употребил в обширном отчете директорам Компании.
Для начала приведу обширный абзац — очень уж хорош…
«Стыдно сказать, что нужно в кондициях офицеров постановить особую статью: чтобы они вещей, им не принадлежащих, отнюдь не касались, но крайность к тому обязывает. Здесь правительство ничего себе выписать не может. Брат его прислал ему из Охотска 9 ведер французской водки и 3 ведра столового вина; они выпиты. Г. Кох по требованию его через 3 года выслал к нему 2-е английских часов, распечатали и бесстыдно носят, отзываясь, что самим надобны, и г. Баранов рад, что хотя золотые часы вами присланные получил, не взыскивая уже, что и те отданы распечатанные и были ношены. Словом, у них все общее да наше, и с тех пор, как завелось офицерство, бедный и беззащитный класс купцов за свои деньги ничего получить не может и перестал из России выписывать, а старается, платя втридорога, получать через шкиперов из Бостона. Какое лестное состояние. Один из них не дававшего компанейской водки прапорщика Куликова высек плетью и водку выпил. Здесь от офицеров неслыханные насилия, и я насилу поунял их».
Именно после этого Резанов и пришел к выводу, что Баранову необходим серьезный чин, чтобы чувствовать себя увереннее перед буянами в эполетах…
Самым спокойным оказался некий «лейтенант С», не доставлявший ни малейших хлопот окружающим. За всю долгую зиму он всего-то раз пять появился на публике, поскольку был законченным «тихушником» и водку потреблял у себя на квартире: напьется — поспит — проснется, напьется — поспит… Однако Резанов безжалостно его уволил, считая, что «он какой-то бесполезный в природе» — не буянит, и на том спасибо, но и дела не делает…
Другой похожий, «лейтенант М.», сам просился в отставку, и Резанов ее удовлетворил, написав не без ехидства: «Польза Компании буде взять в расход водки ее, он довольно содействовал, и потому признательность моя препятствует его к службе удерживать».
Но вот лейтенант Хвостов — это песня! Бесконечная песня табунщика на один мотив…
Мало того, что он, разгуливая по поселку, стекла бил — но еще и палил из пистолетов внутрь (Резанову продемонстрировали и следы от пуль, и сами пули). А будучи в трезвом состоянии, вел себя не лучше: распоряжался вместо чиновников Компании, рылся на складах, как заправский завхоз, на что не имел никакого права. Пытавшийся его усовестить Резанов напомнил было, что Хвостов должен получать от правителя распоряжения, а не самовольничать. На что Хвостов ответил:
— Это для меня подло! Не рожден ползать!
И начал хамить уже самому Резанову, заявляя, что способен обматерить и при всех. Вот тут Резанов, ангельской кротостью не отличавшийся, прямо сказал: коли так, с Аляски Хвостова увезут уже без эполет, зато в кандалах, власти на это у камергера хватит… Хвостов присмирел. Тут как раз была куплена «Юнона», и назначенный ее капитаном Хвостов отметил это радостное событие трехмесячным запоем, во время которого единолично истребил девять с половиной ведер французской водки и два с половиной ведра «крепкого спирта». Вот здесь Вознесенский нисколько не расходился с исторической правдой, цитируя отчеты Резанова: «Беспросыпное его пьянство лишило его ума, и что он всякую ночь снимается с якоря, но, к счастью, что всегда матросы пьяны». Вознесенский не упомянул, что в продолжении загула Хвостов еще и частенько палил из корабельных пушек.
Кстати, в очередной раз погрешил наш поэт против правды, изобразив дело так, будто Давыдов был постоянным собутыльником Хвостова и спутником во всех безумствах. Неправда. Давыдов как раз пытался унимать друга (с которым плавал вместе с 12 лет), но иногда все кончалось тем, что он и сам надирался с горя…
В общем, чтобы утихомирить пьяную вольницу, Резанов применил жуткие репрессии: ограничил ежедневную выдачу водки… одной бутылкой в день. Местная общественность признала эти меры драконовскими — и, оприходовав порцию, толпа собралась на полном серьезе атаковать крепость и «повязать» Резанова с Барановым. Резанов описывает этот эпизод иронически — но сам признается, что вызвал усиленные караулы с ружьями, чтобы в случае чего бунтовщиков унять без промедления…
