Александр Вельтман - Вражий питомец

Швеция

Страна живительной прохладыЛесов и гор гудящих, гдеВсклокоченные водопадыРевут, как будто быть беде;

Для нас священная навекиСтрана, ты помнишь ли, скажи,Тот день, как из Варягов в ГрекиПошли суровые мужи?

Ответь, ужели так и надо,Чтоб был, свидетель злых обид,У золотых ворот ЦарьградаЗабыт Олегов медный щит?

Чтобы в томительные бредыОпять поникла, как вчера,Для славы, силы и победыТобой подъятая сестра?

И неужель твой ветер свежийВотще нам в уши сладко выл,К Руси славянской, печенежьейВотще твой Рюрик приходил?

Норвежские горы

Я ничего не понимаю, горы:Ваш гимн поет кощунство иль псалом,И вы, смотрясь в холодные озера,Молитвой заняты иль колдовством?

Здесь с криками чудовищных глумлений,Как сатана на огненном коне,Пер Гюнт летал на бешеном оленеПо самой неприступной крутизне.

И, царств земных непризнанный наследник,Единый побежденный до конца,Не здесь ли Бранд, суровый проповедник,Сдвигал лавины именем Творца?

А вечный снег и синяя, как чашаСапфирная, сокровищница льда!Страшна земля, такая же, как наша,Но не рождающая никогда.

И дивны эти неземные лица,Чьи кудри — снег, чьи очи — дыры в ад,С чьих щек, изрытых бурями, струится,Как борода седая, водопад.

На Северном море

О да, мы из расыЗавоевателей древних,Взносивших над Северным моремШирокий крашеный парусИ прыгавших с длинных струговНа плоский берег нормандский —В пределы старинных княжествПожары вносить и смерть.

Уже не одно столетьеВот так мы бродим по миру,Мы бродим и трубим в трубы,Мы бродим и бьем в барабаны:— Не нужны ли крепкие руки,Не нужно ли твердое сердцеИ красная кровь не нужна лиРеспублике иль королю? —

Эй, мальчик, неси намВина скорее,Малаги, портвейну,А главное — виски!Ну, что там такое:Подводная лодка,Плавучая мина?На это есть моряки!

О да, мы из расыЗавоевателей древних,Которым вечно скитаться,Срываться с высоких башен,Тонуть в седых океанахИ буйной кровью своеюПоить ненасытных пьяниц —Железо, сталь и свинец.Но все-таки песни слагаютПоэты на разных наречьях,И западных, и восточных,Но все-таки молят монахиВ Мадриде и на Афоне,Как свечи горя перед Богом,Но все-таки женщины грезят —О нас, и только о нас.

Стокгольм

Зачем он мне снился, смятенный, нестройный,Рожденный из глуби не наших времен,Тот сон о Стокгольме, такой беспокойный,Такой уж почти и не радостный сон…

Быть может, был праздник, не знаю наверно,Но только все колокол, колокол звал;Как мощный орган, потрясенный безмерно,Весь город молился, гудел, грохотал.

Стоял на горе я, как будто народуО чем-то хотел проповедовать я,И видел прозрачную тихую воду,Окрестные рощи, леса и поля.

«О Боже, — вскричал я в тревоге, — что, еслиСтрана эта истинно родина мне?Не здесь ли любил я и умер не здесь ли,В зеленой и солнечной этой стране?»

И понял, что я заблудился навекиВ слепых переходах пространств и времен,А где-то струятся родимые реки,К которым мне путь навсегда запрещен.

Ольга

Эльга, Эльга! — звучало над полями,Где ломали друг другу крестцыС голубыми, свирепыми глазамиИ жилистыми руками молодцы.

Ольга, Ольга! — вопили древлянеС волосами желтыми, как мед,Выцарапывая в раскаленной банеОкровавленными ногтями ход.

И за дальними морями чужимиНе уставала звенеть,То же звонкое вызванивая имя,Варяжская сталь в византийскую медь.

Все забыл я, что помнил ране,Христианские имена,И твое лишь имя, Ольга, для моей гортаниСлаще самого старого вина.

Год за годом все неизбежнейЗапевают в крови века,Опьянен я тяжестью прежнейСкандинавского костяка.

Древних ратей воин отсталый,К этой жизни затая вражду,Сумасшедших сводов Валгаллы,Славных битв и пиров я жду.

Вижу череп с брагой хмельною,Бычьи розовые хребты,И валькирией надо мною,Ольга, Ольга, кружишь ты.

Зачарованный викинг, я шел по земле,Я в душе согласил жизнь потока и скал,Я скрывался во мгле на моем корабле,Ничего не просил, ничего не желал.

В ярком солнечном свете — надменный павлин,В час ненастья — внезапно свирепый орел,Я в тревоге пучин встретил остров ундин,Я летучее счастье, блуждая, нашел.

Да, я знал, оно жило и пело давно,В дикой буре его сохранилась печать,И смеялось оно, опускаясь на дно,Поднимаясь к лазури, смеялось опять.

Изумрудьем покрыло земные пути.Зажигало лиловьем морскую волну…Я не смел подойти и не мог отойтиИ не в силах был словом порвать тишину.

Василий Жуковский

Гаральд

Перед дружиной на коне   Гаральд, боец седой,При свете полныя луны,   Въезжает в лес густой.

Отбиты вражьи знамена,   И веют и шумят,И гулом песней боевых   Кругом холмы гудят.

Но что порхает по кустам?   Что зыблется в листах?Что налетает с вышины   И плещется в волнах?

Что так ласкает, так манит?   Что нежною рукойСнимает меч, с коня влечет   И тянет за собой?

То феи… в легкий хоровод —   Слетелись при луне.Спасенья нет; уж все бойцы   В волшебной стороне.

Лишь он, бесстрашный вождь Гаральд,   Один не побежден:В нетленный с ног до головы   Булат закован он.

Пропали спутники его;   Там брошен меч, там щит,Там ржет осиротелый конь   И дико в лес бежит.И едет, сумрачно-уныл,   Гаральд, боец седой,При свете полныя луны   Один сквозь лес густой.

Но вот шумит, журчит ручей —   Гаральд с коня спрыгнул,И снял он шлем и влаги им   Студеной зачерпнул.

Но только жажду утолил,   Вдруг обессилел он;На камень сел, поник главой   И погрузился в сон.

И веки на утесе том,   Главу склоня, он спит:Седые кудри, борода;   У ног копье и щит.

Когда ж гроза, и молний блеск,   И лес ревет густой,—Сквозь сон хватается за меч   Гаральд, боец седой.

Три песни

«Споет ли мне песню веселую скальд?»—Спросил, озираясь, могучий Освальд.И скальд выступает на царскую речь.Под мышкою арфа, на поясе меч.

«Три песни я знаю: в одной старина!Тобою, могучий, забыта она;Ты сам ее в лесе дремучем сложил;Та песня: отца моего ты убил.

Есть песня другая: ужасна она;И мною под бурей ночной сложена;Пою ее ранней и поздней порой;И песня та: бейся, убийца, со мной!»

Он в сторону арфу, и меч наголо;И бешенство грозные лица зажгло;Запрыгали искры по звонким мечам—И рухнул Освальд — голова пополам.

«Раздайся ж, последняя песня моя;Ту песню и утром и вечером яГреметь не устану пред девой любви;Та песня: убийца повержен в крови».