Ольга Елисеева - Тайна смерти Петра III
«В то время как меня преследует вся Европа, в вас нахожу я друга, – писал он 20 марта, – нахожу в вас государя, у которого сердце истинно немецкое, который не хочет способствовать тому, чтобы Германия была отдана в рабство австрийскому дому и который протягивает мне руку помощи, когда я нахожусь почти без средств»354.
Первые шаги были очень осторожными. Фридрих нащупывал почву. 6 февраля он писал: «Никто, как я, не хочет установить между двумя государствами старинное доброе согласие, нарушенное усилиями моих врагов, что выгодно только для посторонних»355. Многозначительные слова. Они как бы вводили Петра III в круг «своих», немецких государей, оставив за бортом общих врагов – Австрию и Францию. 15 февраля Петр ответил, что жаждет установить «союз дружбы, давно уже соединивший нас двоих и долженствующий вскоре соединить наши народы»356.
Король тут же поймал брошенный волан и сообщил 3 марта, что желал бы преподнести молодому монарху прусский орден Черного Орла, которым некогда владела императрица Елизавета. То была тайная мечта Петра, а угадывать желания будущего союзника на полгода стало главным занятием короля. «Еще раньше воцарения вашего императорского величества я был многим обязан вам… Кто совершает поступки столь благородные и столь редкие… должен ожидать выражения удивления… Да будет ваше правление продолжительно и счастливо!»357.
Прочитав подобные слова, Петр смутился. Со всем тщеславием и бахвальством он был простым малым. «Ваше величество желаете насмехаться надо мной, расхваливая так мое царствование», – отвечал он 15 марта и заверил, что считает корреспондента «одним из величайших в свете героев»358.
Но Фридрих знал: лести не бывает много. «Вы подаете пример добродетели всем властителям, что должно привязать к вам сердца всех честных людей, – настаивал он 23 марта. – …Я потерял за эту войну 120 генералов, 14 генералов в плену у австрийцев; в результате наше положение ужасно. Я мог бы прийти в полное отчаяние от него, но я нахожу верного друга в лице великого, одного из самых великих государей Европы, который чувства чести предпочитает всяким соображениям политики. Ах, не считайте странным, ваше величество, что все мои упования на вас»359.
Другой чувствительной ноткой, на которую откликалось сердце Петра, была прямота и искренность. «Ваше императорское величество – один из самых могущественных государей мира; тем не менее это не император, но человек, истинный друг, дарованный мне небом, – рассуждал Фридрих 4 апреля. – Я чрезвычайно счастлив, что Гольц удостоился вашего одобрения; я ручаюсь за него, как за честного человека… Я горько упрекал бы себя, если бы послал к вашему двору кого-нибудь, чтобы двоедушничать… Перед отъездом Гольца я сказал ему: “Не пускайте в ход ни хитростей, ни каверз; обращайтесь прямо к императору, пусть искренность и правдивость единственно руководят вами. Государь этот – тот же я; такой счастливый союз не должен быть осквернен двоедушием и тайными происками ”»360.
Существует мнение, будто прусский король рекомендовал Петру III сблизиться с женой и прислушиваться к ее словам. В 1773 г. французский посол Дюран де Дистроф привел цитату из якобы виденного им письма Фридриха II: «Советуйтесь с императрицей, она даст вам только добрые советы, и я призываю вас следовать им»361. Это дипломатическая легенда, не раз повторенная историками. В письмах прусского короля 1762 г. ни разу не упомянута Екатерина. И мы смеем утверждать: не могла быть упомянута, исходя из всего строя отношений корреспондентов. Фридрих старался ничем не вызвать неудовольствие Петра. Слишком многое для него было поставлено на карту.
Другое распространенное мнение касается войны с Данией. Принято считать, что Фридрих отговаривал русского императора начинать ее. Однако письма рисуют совсем иную картину. Еще в апреле король рассуждал о предполагаемом противнике: «Это слабое правительство боится действовать и равным образом боится разоружиться. Ваше величество сможет делать с этими людьми все, что вам будет угодно»362. Через двадцать дней он развил свою мысль: «Ваше императорское величество имеете неоспоримые права на владения, отнятые у вашего дома во время смут. Вы имеете право требовать их обратно; война дарует вам право победы… Я горю желанием содействовать всем вашим предприятиям… Пусть ваше величество укажет количество войск, которое ему угодно, чтобы я присоединил к его войскам… Как бы стар и дряхл я ни был, я сам пошел бы против врагов вашего величества»363. О себе король не забывал и тут же попросил у союзника 14 тыс. регулярного войска и тысячу казаков, чтобы справиться с австрийцами.
Петр был потрясен благородством своего друга. «Ваше величество… предлагаете корпус из своего удивительного войска, – писал он 27 апреля, – и свою гавань в Штеттине, говоря мне, чтобы я отнюдь не стеснялся и действовал в его стране, как бы в своей собственной. Но каково же было мое приятное изумление, когда я прочел ваше предложение самому идти против моих врагов»364.
Тем временем в Берлине шел мирный конгресс, и Петр чрезвычайно хотел, чтобы в договоре было прописано требование к шведам подкрепить Россию флотом против датчан. Однако здесь Фридрих не сумел помочь или не захотел настаивать. Стокгольм находился под полным контролем Парижа и ни при каких условиях не стал бы в теперешних обстоятельствах отряжать свой флот в подкрепление русскому.
Ситуация с кораблями и иностранной помощью прекрасно иллюстрирует, как мало замыслы Петр III соприкасались с реальностью. Ему воображалось, что можно рассчитывать на английский флот, коль скоро Россия вошла в союзнические отношения с Пруссией. Канцлеру пришлось буквально разжевывать государю несостоятельность его требований. «Что же касается до данного мне вчера повеления говорить английскому министру Кейту о присылке нынешним летом в диспозицию вашу английского флота, я при первом свидании с Кейтом говорить буду, – писал Воронцов 12 апреля, – токмо ваше величество с английским двором союзного трактата не имеете, и что Англия, будучи ныне в двойной войне против Франции и Гишпании, не в состоянии, да и без взаимных себе авантажей не похочет прислать некоторое число кораблей, к тому же, сколько мне известно, Англия уже декларировала, что в имеющихся распрях между вашим императорским величеством и королем датским участия принимать не будет, то сие требование может подвержено быть неприятному отказу»365.
В том же положении – учителя при великовозрастном ученике – оказался и Фридрих II. Из Петербурга его просили растолковать императору элементарные правила, исполнение которых необходимо для начала военной операции. Все, что писал прусский король, могли бы сказать государю собственные генералы. Но Петр не всякого хотел слушать.
«Вам не стоит ожидать добровольной уступки со стороны датчан, – писал король 1 мая, – необходимо будет вести войну с ними, чтобы получить ее (датскую часть Голштинии. – О. Е.). …Я буду говорить об этой войне с такой откровенностью, с какой я делал бы это, если бы был генералом на службе вашего величества… Первое условие… это кормовые запасы… фураж начинается лишь в конце июня, хлеб новой жатвы можно собирать лишь в сентябре, если желают его иметь в виде муки… это затянется еще на лишний месяц.
Сообразуясь с силами неприятеля, я думаю, что армия, предназначенная для Голштинии, была бы достаточно сильной, если бы состояла из 46 000 регулярного войска и 4 000 казаков. Съестные припасы для этих войск можно доставить из России или из Ливонии, Курляндии и Данцига… Это составит около 2 000 пудов муки в месяц и 8 000 пудов овса на два месяца – май и июнь». При этом Фридрих заклинал корреспондента «не начинать действовать, пока все не будет заготовлено»366.
О том же самом предупреждал государя канцлер Воронцов, но вызвал негодование и вынужден был оправдываться: «…Не могу надлежаще должность мою исправлять и принужден через пересылки и через третьи руки вашему величеству доклады чинить, подвергаясь тем неприятному истолкованию и гневу… якобы я предприятия ваши против Дании химерическими поставлял, когда я говорил, что ранновременным походом нашей армии без заготовления довольных магазейнов… и без готовых в наличии великих сумм денег, без подкрепления сильного флота и без помощи короля прусского… сей поход был бы совсем бесплоден»367.
Рассуждения канцлера казались докучными. А вот Фридрих знал, где добыть средства. «Датчане отпустили на выкуп город Гамбург и взяли с него 1 200 000 экю, – писал он. – Ваше императорское величество имеете тоже право. Город Любек мог бы вам доставить… 100 000 экю, и никто не нашел бы возможным упрекнуть вас за такой способ действий. Деньги – нервы войны»368.
15 мая Петр заверил корреспондента: «Ваше величество пишете мне о запасах. Я уже всем разослал приказы и надеюсь, что всего будет довольно»369. В том же послании император отверг и возможность заговора. Больше настаивать Фридрих не мог. Чтобы сгладить возникшую шероховатость, он удвоил излияния в преданности. «Если бы я был язычником, я воздвиг бы храмы и алтари вашему императорскому величеству как существу божественному»370. «Я смотрю на ваше величество как на Бога-покровителя, доброго и благосклонного ко мне гения»371. «Сердце мое – владение, завоеванное вашим императорским величеством»372.
