Георгий Вернадский - Русское масонство в царствование Екатерины II
«Система каменщичества, — говорилось в «Магазине» 1784 года, — совершенно противоположна беспорядку и необузданности, и не позволяет никакой другой свободы, кроме нравственной… Тот только действительно свободен, кто разумен и добродетелен, или кто повинуется законам и исполняет свои должности».
Одну из своих речей XVIII века Поздеев произнес «в опровержение непросвещенных, которые думают, что мы вольными каменщиками именуемся потому, что намерены всеобщее восстановить равенство, не последуем никакому закону и живем по своим прихотям. Таковая вольность не есть вольность, а рабство. А рабство, в смысле обыкновенного принятое, для многих людей было свободою. Носящий оковы и в темнице заключенный может быть свободен. Ибо такового человека внешность терпит угнетение рабства, но внутренне может он быть свободен.
Обладатель многих стран, сильный оружием и богатством, который пишет народам свои законы и имеет власть повергать их в оковы, ежели предан страстям, есть раб. Епиктет, мудрый владелец единой токмо убогой хижины и презренный невольник римского вельможи, есть свободен. Мудрец Афинский в темнице в оковах вкушает сладкие плоды истинный свободы.
Таков есть не ложно свободный человек, таков должен быть всяк, кто носит имя человека. Сам над собою царь, ничьей внешней власти не подвержен, как токмо по силе внутреннего своего закона. Сам себе судия, владетель не крадомого богатства; не гонится за непостоянными дарами слепой фортуны; а ежели некогда и получает оные, то не присвояет их себе, не хвалится ими яко собственным имением, но почитает их залогом, вверенным ему на время. Не поставляет своего блага ни в чем, что с телом его погибает. К единому стремится высочайшему блаженству, тленное все почитает посторонним; небесное и умственное почитает яко свое естественное».
Исходя из таких взглядов, масон не мог стремиться к преобразованию в первую очередь внешних сословных и экономических рамок жизни. Улучшение их отодвинуто было на вторую очередь после нравственной дисциплины духа, самоусовершенствования — исправления поврежденных нравов.
Исправление нравов стояло в центре масонских общественных идей. Распространенная песня учила:
Мирскую суету оставьте,Низриньте роскоши кумирИ нравы ваши здесь исправьте,Согласных звук внимая мир.
Исправления нравов — обуздания своих страстей — прежде всего добивались все наставления в ложах и карманные книжки масонов — без различия направлений вольного каменщичества. Это была основная общественная задача масонства.
Все процветание идеального масонского царства — земли Офирской — держится у Щербатова на тщательном наблюдении за добронравием жителей. Офирская полиция неослабно следит за недочетами морали.
«Каждый разврат нравов, яко явное непочтение к родителям своим, сварливость, жестокие поступки с подданными своими, мотовство, излишняя роскошь — унимается благочинными (начальниками полиции)».
Политический пафос Щербатова основан прежде всего на забвении этого рода мыслей русским правительством. «О повреждении нравов» в России говорит наиболее страстная — но также и наиболее искренне и живо написанная — политическая статья Щербатова[248].
К выводу о необходимости «первее всего» совершенства нравов приходили масоны и в вопросах социальных — о крепостном состоянии. Язвы крепостного строя не укрылись от взора по крайней мере некоторых из вождей масонства.
«Все мы любим, чтоб нам служили и угождали, — поучал в одной из своих речей С. И. Гамалея. — Яримся мы, как воины, на наших ближних, на наших слуг, на наших домашних и, предавая их стремлению нашего гнева, думаем найти себе удовольствие, мстя им за неисполнение наших прихотей, называя сие учением или наказанием».
Стремясь за достатком, мы «никого не уважаем, никого не щадим, собираем деньги, несмотря каким бы то ни было образом, мучим слуг и домашних, денно и нощно печемся, чтоб было все чисто, пристойно и прилично нашему роду, чину и месту; словом: чтоб все плоти нашей угодно было. И так едим и пьем, и не мысля о том, что каждый кусок наш напоен кровавым потом или слезами наших братий служащих. Но добро ли все сие? Нет».
Гамалея находит выход в области не политики, а морали:
«Слуги и крестьяне наши — служащие нам братья наши… Все то, что нам самим добро, прекрасно, изрядно, хорошо, полезно и совершенно кажется, нравится, любится, то должны мы и им оказывать и в мыслях, и в словах, и в делах наших. Но, может быть, кто скажет: они для того родились, чтобы служить. Так, любезный брат, они для того родились, чтобы тебе служить; а ты для того родился, чтобы им служить; а что они часто пред тобою погрешают и ничего не разумеют, тому причиною твое недобронравие и тебе подобных. Ежели б они видели твои добрые примеры, ежели б они слышали твои добрые наставления, словом, ежели бы ты был добронравен, то и они были бы лучше и тебе было бы лучше, но понеже ты думаешь только о своем мнимом удовольствии, то есть прихоти твои тебе нравятся, для того ты слуг и крестьян своих изнуряя, себе погибель готовишь. Ведай, что ты от слуг и крестьян своих тем только разнствуешь, чем старший в семье брат, а в прочем все равно. Но, может быть, кто и при сем подумает: как равняться с крестьянином? Так точно, любезный брат, как тебя в ту же землю заровняют, в которую и крестьянина, то не пренебрегай, любезный брат, бедных своих слуг и крестьян, будь к ним добронравен, да нравится тебе добро делать служащим тебе. Добро же делать не то значит, чтоб им такую же пищу или одежду давать, какую сам употребляешь. Нет, сим более зла им сделаешь, нежели добра; от нежной твоей пищи они расслабевают, а платье твое им неприлично. Делай ты им добро братским с ним обращением, не утесняй их, извиняй их слабости неумышленные, научай их воздержать, удерживай их от пороков; но не суровым и жестоким образом, коим более им зла, нежели добра, сделать можешь».
«Мы много причиною развратности наших подчиненных, — говорилось на беседах Руфа Степанова, — от кого они выучились играть в карты, пить пунш, неверными быть в супружестве, и так далее? Как все чистится сверху, так оттуда и загорается… Замаранными руками едва ли можно кого очистить; но должно прежде свои руки вымыть».
Другого выхода из положения не существует. Освобождением крепостных нельзя освободить их душу; в случае эмансипации жить им будет не легче: «едва крепостной выходит на свободу, как встречают его или корыстолюбие или зависть; он устремляется к работе, получает за нее плату, но не довольствуется ею. Стремится за другою, ища насытить свое желание и удовольствие, которое как тень от него бежит, чем более он за ним гоняется».
Исправлению владельческих нравов и были посвящены главные усилия масонов. Один из наиболее выдающихся, Новиков, начал с отрицательного метода (сатирические журналы) и затем перешел к положительному (моральные журналы и «работа» в ложах).
Одним из прямых следствий нравственного воспитания для богатых и сильных была помощь бедным и слабым. Поэтому филантропия играла такую видную роль в общественной деятельности масонов.
«Деятельное, умное и повсеместное благотворение да будет основанием твоих поступков… — назначал Устав вольных каменщиков. — Будь ласков и приветлив; возбуждай во всех сердцах огнь добродетели: дели счастие с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему; не мсти ему, разве токмо деланием ему добра»[249].
Проповедь благотворения занимала видное место среди речей в масонских ложах. «Человеколюбие есть мать всех общественных добродетелей, и к нему должны мы тем более стремиться, что плоды его суть милование, дружелюбие и любовь к ближнему, и оно есть источник, из коего проистекают реки милостей и благодеяний к пользе человечества. Друг человеков беспрестанно помогает терпящему нужду и с удовольствием жертвует счастием своим счастию общественному. Он охотно прощает учиненные ему оскорбления и заглаждает их в памяти своей. Мщения и злобы сердце его чуждо. Никогда не воздает он злым за злое и самых врагов своих не возненавидит. Услугами и дружеством старается для их же добра обратить их на иные мысли, искренним сожалением скорбит он о бедствиях человеческих, стремится облегчить бремя их несчастия; и труд его щедро награждается удовольствием, которое чувствует при счастливом последствии стараний его. Беспрестанно трудится он всякому злу сопротивоборствовать, вражду и огорчение ищет искоренить. Правосудие не менее драгоценно, ибо покой общества от него зависит и им каждый в безопасном владении утверждается. Каменщик должен быть справедлив и беспристрастен в обхождении человеческом, и поступать с ними так, как бы он хотел, чтоб с ним поступали»[250].
