Валентина Мухина-Петринская - Утро - Ветер - Дороги
Врач и медсестра присели на стулья у двери, Наташа стояла, прислонившись к косяку, и плакала.
- Наташа плачет, - прошептала я Зине.
- Правда?
- Наташа, иди сюда, - позвала я.
Врач что-то пробурчала недовольно. Наташа подошла и поцеловала Зину. Зина слабо улыбнулась, довольная, что еще один человек о ней плакал. Разве врач понимала, что это было нужно умирающей - чтобы о ней кто-то плакал. Ничего она не поняла.
Зина лежала ногами к окну, и Наташа приоткрыла окно, чтобы она могла видеть сад и небо, но Зина от боли не могла смотреть. Она дышала хрипло, все с большим трудом.
- Я здесь, Зина, рядом с тобой, - повторяла я, не выпуская ее руки.
- Белые журавли... - сказала она.
Внезапно боль полностью отпустила ее. На лице выразилось такое облегчение, такая отрада, что я обрадованно прошептала :
- Ей легче!
Врач наклонилась, внимательно посмотрела на Зину и медленно закрыла ей глаза. Потом заставила меня отпустить Зинину руку.
- Отмучилась, - сказала Наташа.
Все ушли, а я, ошеломленная, сидела возле тела Зины.
Таинство смерти потрясло меня. Так вот как это бывает! Я сидела часа два. Потом тело отнесли в морг, а я пошла домой.
Рябинину забыли сказать, что его дочь умирает. Когда он утром позвонил, все было кончено.
Его секретарша сказала, что Рябинин долго рыдал у себя в кабинете. Она хотела войти, чтобы как-то успокоить его, но не осмелилась. Значит, и у него пробудилась жалость, а может - раскаяние?
Я была настолько измучена физически и морально, что, приехав домой, даже не поела, а сразу легла в постель и уснула. Я видела сон. Залитую солнцем поляну и на поляне танцующую Зину. На ней было красное, широкое, прозрачное платье, в точности такое, как у нее было у маленькой, лет семи, но Зина была теперешняя - не девочка, а девушка. Как она танцевала! Опьяненная весной и солнцем, она носилась по поляне, почти не касаясь земли, раскинув руки, легко и непринужденно. Лицо ее смеялось и радовалось. И звонили колокольчики. А я стояла, улыбаясь, и смотрела, как Зина танцует, и слушала, как звенят мелодичные, нежные и невидимые колокольчики...
Постепенно звон их стал резок и неприятен. Я проснулась. Звонили к нам. Я вскочила заспанная и бросилась к телефону. Оказывается, звонили в дверь. Накинула на себя платье, отперла дверь, увидела милое, взволнованное, измученное лицо Ермака. Рядом с ним стоял какой-то угрюмый лейтенант. Оба они были в форме и, когда вошли, без приглашения сняли плащи и повесили их в передней. Я, не дожидаясь, когда они разденутся, прошла в столовую и села в кресло. Я была не причесана - ну и пусть. И платье впопыхах надела мятое...
Ермак крепко пожал мне руку, его товарищ холодно кивнул. Они сели на стулья. Ермак сильно нервничал.
- Зина умерла, - сказала я Ермаку.
- Знаю, Владя, ты не спала всю ночь... мне рассказывали. Прости, что тебя побеспокоили, но...
- Я понимаю. Убийцу надо поскорее ловить. Но чем я могу помочь?
Коллега Ермака забарабанил пальцами по столу. Ермак взглянул на него тот перестал.
- Я тебе не представил товарища, - спохватился Ермак. -.Старший лейтенант Суриков.
- Родня художника Сурикова? - апатично спросила я. Должно быть, его об этом спрашивали, он так и дернулся. - Не имеет отношения к делу, - рявкнул он.
- Однофамилец, - мягко сообщил Ермак.
Этот самый Суриков был несимпатичный: какой-то резкий, недоверчивый.
- Ермак Станиславович, разрешите я ее допрошу, - сказал он.
Именно так: допрошу. Теперь дернулся Ермак. Я улыбнулась ему и, прищурив глаза (все почему-то злятся, когда я щурю глаза), повернулась к Сурикову.
- Владлена...
- Сергеевна, - подсказал ему Ермак.
- Владлена Сергеевна... (Меня еще никогда в жизни не называли по отчеству, и я приосанилась.) Вы сказали по телефону товарищу Зайцеву, что Валерий Шутов, по кличке Зомби, ночевал у вас?
- Да.
- Расскажите, как это все было.
Я рассказала. Ермак очень расстроился и даже побледнел. Суриков как-то нехорошо посмотрел на меня, тоже прищурив глаза.
- Владенька, как ты могла его впустить... Этого подонка? - простонал Ермак.
- А как я могла не впустить, если он был... какой-то загнанный?
- В каких вы отношениях с Шутовым? - осведомился Суриков.
Ермак пробормотал что-то не совсем лестное по поводу умственных способностей некоторых работников угрозыска.
- Ни в каких. Я его всего три раза видела.
- Разрешите вам не поверить!
Я любезно разрешила. Суриков окончательно взбеленился и заявил, что ему требуется допросить меня не на квартире, а в деловой обстановке.
- Ты можешь сейчас поехать? - нерешительно спросил Ермак.
- Я еще не ела. Поем, а потом поеду с вами.
- Конечно, поешь! - твердо сказал Ермак.
Я отправилась на кухню и кое-что поела. Выпила чашку кофе. Затем переоделась в своей комнате.
- Где спал Зомби? - спросил Ермак.
- В папиной комнате.
На этом меня препроводили в угрозыск.
Ермак хотел присутствовать при допросе, но Суриков решительно запротестовал. Ермак ушел возмущенный.
Суриков долго и нудно меня допрашивал и еще дольше записывал. Он мне явно не доверял и все пытался "сбить с панталыку", что, естественно, ему не удавалось.
- Придется вас задержать, - сказал он.
Я пожала плечами. Интересно, посадят ли меня вместе с воровками? Но в это самое время оглушительно затрещал телефон. Говорил начальник, я это сразу поняла по тому, как невольно подтянулся Суриков. Лицо его стало кислым.
- Слушаю, - сказал он недовольно.
- С вами желает говорить начальник, - буркнул он и, спрятав бумаги в стол, повел меня длинными коридорами.
В кабинете начальника на диване сидел взволнованный Ермак. Начальника я сразу узнала по описаниям Ермака. Это был Ефим Иванович Бурлаков, плотный, пожилой, лысый человек с веселыми и добрыми глазами. Это он перетащил Ермака из Севастополя в Москву. И вообще относился к нему по- отечески.
Бурлаков добродушно пожал мне руку, усадил в кресло и попросил рассказать еще раз про алиби Шутова. Я рассказала в третий раз. Суриков сел на стул за шкафом. Рядом с Ермаком на диване - не захотел, рядом с начальником без приглашения, видно, не решился.
Ефим Иванович с интересом выслушал меня. Спросил, откуда я знаю Зомби. Я рассказала о наших трех встречах: на даче у Геленки, на улице, когда он шел с Зиной Рябининой, и - вот эта третья, когда он, загнанный, постучал в дверь.
- Но как вы его не боялись? - искренне удивился Бурлаков.
Ермак полностью разделял его удивление, он просто недоумевал.
- Видите ли, Ефим Иванович, когда Зомби позвонил к нам, он был на грани истощения, запуган и затравлен. Это он меня боялся, не выдам ли его немедленно. А потом, когда я его накормила... Он чихал и хрипатил. У него не то грипп, не то ангина начиналась. Так я дала ему, на всякий случай, мамино снотворное... вроде аспирин.
На этот раз хохотали все трое, даже Суриков. Лицо его явно добрело. Он уже не косился на меня.
- И он послушно выпил?
- Он даже не подозревал, что это снотворное. Я сказала - аспирин.
- Какое снотворное? - серьезно поинтересовался Бурлаков.
- Кажется, фенобарбитал. А может, другое. У мамы разные снотворные были.
- И сколько таблеток?
- Две с горячим чаем, две вместо аспирина. Они посмеялись еще.
- Видимо, в комнате полно его отпечатков, - заметил Бурлаков. - Надо и таксиста найти.
Я достала из сумки бумажку.
- Вот его фамилия и номер такси. Я записала на всякий случай.
- До чего дошлая молодежь пошла! - совсем уже удивился Бурлаков.
- Ну что ж, спасибо вам, Владлена Сергеевна. Поскольку вы сами доставили Шутова на Петровку, никакого укрывательства я в вашем поступке не нахожу (это относилось к Сурикову). Ермак, позаботься насчет машины. И возвращайся ко мне: проведем совещание.
От машины я отказалась. Ермак проводил меня до вестибюля. Мы постояли минуту.
- Жалко Зину,- сказал он тихо.
- Да. Очень жалко.
- Вечером я тебе позвоню.
- Звони.
Я вышла на многолюдную шумную улицу.
На похоронах Зины Рябининой было очень много народа. Никто никого не созывал, но все как-то один по одному узнавали время похорон и пришли проститься с Зиной. Вся первая смена огромного завода была чуть ли не целиком. Молодежное общежитие, где жила Зина, собралось полностью.
Ее хоронили на сельском кладбище (в поселке, где дача Рябининых) в одной ограде с матерью. Наташа говорила, что Зина в последнее свидание с отцом просила не сжигать ее с крематории: она боялась.
Рябинин никак, видимо, не ожидал, что на сельское кладбище явится столько людей - и все с завода. Дорога от его машины до могилы дочери, наверно, показалась ему очень длинней. А стоило отвести глаза от воскового лица Зины (греб несли члены нашей бригады), как он сталкивался с чьим-нибудь осуждающим недоброжелательным взглядом.
Он вел под руку смущенную Гелену Степановну, которая шла во всем черном, потупив глаза.
