Николай Задорнов - Амур-батюшка (Книга 2)
А тут тихо. И все люди - тихие, работящие, и Таней эти люди довольны, рады, что среди них завелась такая бой-баба. Она становилась в семье любимицей. Ехать сюда не хотела, да оказалось, тут свободней, чем дома, и строгостей нет. У Тани такое чувство, будто до сих пор сидела она взаперти, а сейчас открыла дверь и выбралась на солнышко. От этого на душе веселей, работа спорится, и все дивятся, сколько может наработать эта маленькая, плотно сбитая, круглолицая бабенка.
Амур тих, блестит, катит свои ровные воды к ногам работающих женщин. Чуть колыхнет ветерок - слабая рябь широкими синими пятнами ляжет на воду, и вся река словно разделится сразу на множество больших озер.
Другие бабы еще возятся, стирают, а беременная, потолстевшая Наталья уже полощет белье, перестиранное ловкой Татьяной. Они вдвоем скручивают мокрые холстины, с силой выжимают.
- Помощница-то у тебя! - кивает Бормотиха. - Поди, не нахвалишься!
Татьяна разогнулась. Голубые глаза ее посветлели на солнце, она щурится, тугое лицо в поту, в веснушках, в загаре.
- Мужик-то твой где? - окая, строго спрашивает худая Арина Бормотова, жена Терехи.
- Сплыл! - бойко отвечает Таня.
- Сплыл! Ты смотри, голубка, худо с ним обходишься!
- Да нет, - наклоняясь к воде, быстро отвечает Таня. - Мы уж бросили это баловство.
- Ну и ну-у!.. - заколыхались бабы со смеху.
И сама тощая Арина, не выдержав вида строгости, улыбнулась и покачала головой. Бабам, глядя на эту ладную молодушку, было радостно: в ней каждая как бы видела свою молодость.
После свадьбы Таню часто поддразнивали, что она не сразу стала жить с мужем. Бабы как бы толкали ее к мужику, заставляли заводить семью, вить гнездо, делать свое дело. Они говорили с ней про такие стороны бабьей жизни и рассказывали такие случаи про самих себя, что как бы приучали ее не бояться, не стесняться говорить об этом в своем кругу, спрашивать о том, что заботит. Таня чувствовала, что хотя она так же молода и весела, как и до замужества, но теперь может поступать, не оглядываясь на отца с матерью. Ей приятно было, что с ней, как с ровней, ведут такие речи, хотя она и стыдилась. В Тамбовке тоже приходилось слышать еще и не такое, но там рот раскрыть нельзя было, а тут выпаливай все, что захочешь.
- А вот моя зазноба идет, - сказала Таня.
Бабы приглушенно засмеялись.
- У них с утра опять гулянка была, - молвила Арина.
С горы шла Агафья. Толстоногая, могучая, встала она рядом с бабами, вывалила белье прямо в реку и придавила его камнями.
- Что, соседка, припозднилась? - спросила Фекла.
- Не разорваться мне, - ответила баба. - Я, чай, одна.
Наталья это поняла как намек, что у Кузнецовых есть теперь Татьяна, которая работает на семью. После свадьбы Федьки соседка не раз пыталась замутить их жизнь.
- Построже смотри за Танькой-то, - говаривала она Наталье. - Далеко ли до греха! Вон она какая ядреная бабенка! А мужик-то зелен...
А встретив Таню, она не преминула заметить ей, что, мол, работы у Кузнецовых много, семья большая.
- Отдохни, чего ты!.. Все равно за всех не набатрачишь.
Кузнецовы привыкли к темным речам соседки и не замечали их. Но Таня, чувствительная и живая, была задета словами Агафьи и чуть не расплакалась. Обидно было, что соседи видят в ней батрачку. Она пришла домой, молча села на сундук и стала думать о доме.
Наталья тогда же заметила ее печаль.
- Чего же это она науськать меня хочет, говорит - я батрачка? плакала Таня.
- Людей не слушай! - утешала ее Наталья.
Таня пожаловалась, и ей стало легче.
Она чувствовала, что злая баба, делая вид, что жалеет, хочет поссорить ее с Кузнецовыми. Всю радость своей жизни Таня пустила бы прахом, поддайся она Агафье.
Бабка, слыхавшая разговор ее с Натальей, невольно подивилась, подумала, что у невестки-то ладная голова: мал золотник, да дорог.
- Умная Татьяна-то, - говорила она старику. - И бойкая. Это не то, что наши перминские. Гляди-ка, она живо Агафью раскусила.
После этого случая неприязнь кузнецовских баб к Барабанихе усилилась.
...С приходом Агафьи все замолчали. Настроение переменилось.
Слышны были только плеск воды, удары вальков о мокрое белье и крики чаек, ловивших рыбу. Агафья оглядела баб и по тому, что они молчали, догадалась, что разговор шел о ней. Ей захотелось показать, что бабьих сплетен она не боится и будет делать, что захочет, никого не спросясь.
- Опять с гольдами возилась... - сказала она, и выражение тупого и сытого самодовольства расплылось на ее лице.
Руки у нее сильные, толстые, но тонки в запястьях. Она взмахнула вальком и звонко хлопнула.
Бабы все молчали, ожидая, что будет дальше. Незадолго перед приходом Агафьи мимо ехал гольд с Мылок и кричал с обидой, что никто больше сюда не приедет, ничего в деревню продавать не привезет.
- Ваша обманывает! - кричал он.
Все понимали, что гольд грозит зря, говорит для красного словца, но было неприятно, что за Федькины обманы пятно ложилось на всю деревню. Бабам было любопытно, как пойдет разговор дальше, что и кто ответит Агафье. Каждая ждала, что ссориться начнет другая.
- Чем хвалишься-то! - вдруг с сердцем воскликнула Наталья.
- Хочу - и хвалюсь! Кому какое дело?
- А то! - грубо оборвала Кузнецова. Она задышала тяжело, лицо ее, в веснушках и темных пятнах, но все еще кроткое и миловидное, помолодело. Утром гольд от вас поехал - плачет. Поди, ободрали как липку!
- Гляди не выпростайся! - с насмешкой ответила Агафья.
- Верно, верно! - подхватила Арина. - Хорошо ли грабить-то людей? Чего ты насмехаешься? С утра крик, вой по деревне...
- Какой он ни будь гольд, а что у нас, пристанище?
Бабы накинулись на Барабаниху. Со всех сторон на нее посыпалась брань.
- Эка, растравились! - ответила Агафья, довольная собой, и замолчала, храня выражение насмешливости и этим как бы отбивая все приступы.
Выбрав миг, когда бабы стихли, Татьяна вдруг что-то сказала про нее Арине. Та покачала головой и улыбнулась.
- К нам же придете, - хмурясь, вымолвила Агафья.
- Конечно, богатые! - как бы нечаянно обронила Татьяна и прыснула.
На этот раз взорвало Агафью. Она понять не могла, что тут смешного. Терпеть еще от такой! Что Наталья злилась - было ей даже приятно. Но что эта молоденькая бабенка хихикнула, поперхнулась смехом, Агафья вынести не могла. И тем больше зло разбирало Агафью, что связываться с ней не хотелось.
- А вот у нас были одни, - заговорила Таня, - тоже ба-агатые, мешок да голодное брюхо таскали! - И она, как бы издеваясь, бойко глянула на Агафью. - Позовут гольда в гости, набьют его да выкинут, а меха отберут. А говорят: "Мы богатые, нам все можно". Тятя-то один раз их за это на сходе давай пороть. Эх и хлестали!..
- Ты помолчи лучше! - злобясь, сказала Агафья.
Если ссоры шли у нее с Натальей, с Ариной, так то были дела старые, и сами те бабы одного возраста с ней и такие же семейные. С ними в брани она была ровня. А эта бойкая, чистенькая бабенка, одетая в новое, еще не обносившая своих нарядов, была другого поля ягода.
Таня не унималась.
- Сказывают, один всех обижал, был богатый, а потом пропал совсем.
- Помолчи, говорю! - взвизгнула Агафья. - За Федьку своего схватись лучше. На булавку приколи его.
- Что мой Федька! Твой-то Федул кабы не надул! У него, слыхать, гольдовская старушонка завелась.
- И-и! Ох-хо!.. - так и раскатились бабы.
- Вот я те волосы-то выдеру! - в исступлении шагнула к Тане Агафья.
- А вот это что такое? - протянула та валек. - Я тебя сейчас, как гольд медведя. Под брюхо тебе залезу, толщину-то выпущу!.. Богатство-то будешь собирать!
Агафья стала ругаться, но Таня, ударив вальком по белью и заглушая ее, громко запела:
Эх, во поле березынька стоя-а-ла...
Бабы подхватили, и Барабаниха поняла, что ее не желают слушать.
Управившись с бельем, все так же с песнями бабы поднялись на релку. Дома удивлялись Татьяне.
- Ну и бой! Неужто так и сказала?
- Так и отрезала!
- Как же это ты, Таня?
- Пусть не колется! - весело отвечала молодуха.
* * *
На свадьбе, после первой ночи, Таня чуть не сгорела со стыда, думая, как утром бабы приступят к ней. Выручила ее Наталья. Она заранее догадалась, что ничего у молодых не случится, что Федька еще как малый ребенок.
Минула свадьба, молодые привыкали друг к другу. Часто долгие часы проводили они в обнимку, не шевельнувшись, прильнув друг к другу горячими лицами, тихо беседуя про хозяйство, про куриц, которых заедала мошка, или про пойманную рыбу, раненную кем-то в бок.
Федя все больше привязывался к жене и, отлучаясь, всегда спешил домой. Он часто уезжал из Уральского, и на первых порах Татьяна даже рада была его отлучкам. Но как-то раз, еще зимой, он уехал за почтой. Мела сильная метель. Белые косматые вихри двигались по всему Амуру. Застывшая река и снежная релка опять бегом побежали мимо кузнецовской избы.
Федя вовремя не вернулся. Не приехал он и на другой день. На третьи сутки пришла почта, и ямщики удивились, что его еще нет дома. Они сказали, что Федька очень торопился и уехал вперед.
