Александр Зимин - Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории).
Доводы Д. Феннела следующие. Василий Иванович, взойдя на престол, приблизил к себе Вассиана Патрикеева. Мог он, следовательно, симпатизировать ему и раньше. Но приближение Вассиана произошло не в начале правления Василия III, а около 1510 г., т. е. после разрыва великого князя с иосифлянами. Факт, на который ссылается Феннел, говорит против его построения: Вассиан в первые годы княжения Василия III находился в опале. Второй его довод заключается в том, что за опальных в 1499 г. ходатайствовал митрополит Симон, а поскольку он был противником еретиков, то должен был поддерживать Софью и Василия. С Симоном обстоит дело не так просто. В 1498 г. Симон «благословил» Дмитрия на великое княжение. В январе 1499 г. по его же «благословению» Иван III секуляризировал земли в Новгороде. Близость Симона к группировке Дмитрия-внука, казалось бы, несомненна. Он подтвердил и духовную И. Ю. Патрикеева. Но это только на первых порах. На соборе 1503 г. Симон решительно выступил в защиту монастырского землевладения. В 1504 г. он возглавлял собор, который осудил еретиков. Послание Симона о соблюдении соборного приговора написал Иосиф Волоцкий.[495] Митрополит покровительствовал волоцкому игумену и позднее, до ухода с кафедры (1511 г.). Во всяком случае ясно, что для характеристики позиции Симона в 1499 г. нельзя привлекать сведения 1503–1511 гг., относящиеся к совершенно иной политической обстановке. Колебания митрополита отражали изменения в соотношении сил при дворе.
Есть одно сообщение, заслуживающее специального анализа, — это рассказ Типографской летописи и свода 1497 г. о том, как Иван III призвал к себе митрополита и епископов и начал просить «у них прощениа о своем брате, князе Андрее Васильевиче, что своим грехом, несторожею, его уморил». Л. В. Черепнин обратил внимание на недописанную в летописи фразу: «Того же лета Симону-митрополиту», помещенную после записи о Судебнике и перед рассказом о «челобитьи» Ивана III. Сопоставив ее с митрополичьим формулярником, он высказал предположение, что «митрополит Симон имел основания ходатайствовать в 1497 г. перед Иваном III за лиц, замешанных в заговоре детей боярских».[496] Предположение интересное, но нуждающееся в дополнительных доказательствах. Во всяком случае позицию Симона в 1497–1499 гг. нельзя считать провасильевской. Она была более аморфной.
Последний довод Феннела — это казнь кн. В. В. Ромодановского, происшедшая месяц спустя после опалы на Патрикеевых и С. И. Ряполовского. Отец последнего, Иван Андреевич Ряполовский, был родным братом деда Ромодановского — Федора Андреевича Стародубского. Сам же В. В. Ромодановский служил одно время боярином князя Михаила Андреевича Верейского, а сын последнего — Василий был женат на племяннице Софьи Палеолог. В 1484 г., опасаясь ареста, он бежал в Литву.[497] К сожалению, интересное наблюдение Феннела не имеет однозначного объяснения, ибо неизвестно, что послужило причиной опалы Ромодановского. Одновременное «поимание» «тверитина» Андрея Коробова, может статься, говорит о протверских симпатиях Ромодановского, а отсюда о близости Коробова и Ромодановского к Дмитрию-внуку.
Казнь В. В. Ромодановского — одно из следствий отказа от мирной политики по отношению к Литовскому княжеству, сторонником которой он, очевидно, являлся. В феврале 1495 г. Ромодановский был отправлен в качестве боярина в Литву вместе с дочерью Ивана III и Софьи — Еленой. Посольство возглавлял С. И. Ряполовский. Вернулся Ромодановский осенью того же года. В марте 1498 г. его снова направили с посольством в Литву. Попытка упрочить мирные русско-литовские отношения не увенчалась успехом. В разрядах есть запись, помещенная под сентябрем 7007 (1498) г., о походе к Казани.[498] После нее дан разряд, в котором перечислены четыре воеводы: С. И. Ряполовский, В. В. Ромодановский, С. Карпов, А. Коробов, что свидетельствует о близости Ромодановского и Коробова к Ряполовскому. Сохранил ли Ромодановский старые семейные связи с Софьей в 90-е годы, сказать трудно. Итак, попытку Феннела включить С. И. Ряполовского и Патрикеевых в состав окружения Софьи Палеолог нельзя считать удачной.[499]
С. М. Каштанов считает, что в основе рассуждения Я. С. Лурье о Степенной книге лежит «теоретически неприемлемая посылка о большей достоверности ранних источников по сравнению с поздними, хотя нередко бывает и наоборот».[500] Конечно, сведения любого позднего памятника могут оказаться достоверными, если будет выяснен их источник, который мог быть осведомлен о происшедшем в далекие от позднего памятника времена. В общей же форме прав Лурье, ибо обычно показания современников заслуживают предпочтения. Но опираться на Степенную книгу, каким бы соблазнительным ни казалось ее известие, все же нельзя, ибо нет оснований считать, что по интересующему нас поводу памятник обладал каким-то «особым» (древним) источником информации. Каштанов, доверяя показаниям Степенной книги, примыкает к тем исследователям, которые связывают Патрикеевых и Ряполовского с Дмитрием-внуком. Думается, что для этого есть достаточно данных помимо Степенной книги. П. Нитше подчеркивает, что летописи не связывают опалу Патрикеевых с династической борьбой.[501]
Вслед за К. В. Базилевичем и другими исследователями А. Л. Хорошкевич считает, что причина опалы Патрикеевых и Ряполовского «не перипетии династической борьбы, а неудача во внешней политике России по отношению к Великому княжеству Литовскому». Опальные княжата, по ее мнению, принадлежали к окружению Елены и были сторонниками замирения с Литвой. Их вина состояла в том, что они в 1494 г. не смогли (из-за простой оплошности) закрепить за Иваном III титул государя «всея Руси» в грамоте о «греческом законе» Елены (хотя в проекте он содержался). Ромодановский пострадал также потому, что в 1498 г. не добился признания Александром этого титула.[502] Соображения Хорошкевич заслуживают внимания, но не исчерпывают всех причин опалы князей.
Биография князей И. Ю. и В. И. Патрикеевых достаточно обстоятельно изучена Л. В. Черепниным и Н. А. Казаковой. Это были крупные политические деятели, близко стоявшие к великокняжескому престолу, решительные сторонники укрепления власти государя. Достаточно вспомнить, что накануне падения (в 1498 г.) И. Ю. Патрикеев был фактическим главой Боярской думы. Биография кн. С. И. Ряполовского изучена хуже. Известны два князя Семена Ивановича Ряполовских. Один носил прозвище Хрипун, другой — его племянник. Казнен был последний. В литературе обычно оба Семена Ивановича смешиваются.[503]
Семен Хрипун еще в 1446 г. выступал верным сподвижником Василия Темного в борьбе с его противниками. Известия о нем идут до конца 70-х годов.[504] Боярином он никогда не был, ибо сохранял остатки суверенных прав в Стародубе. Иное дело — племянник Семена Хрипуна. Впервые он появился на исторической сцене около 1467–1474 гг. с прозвищем Молодой как послух в грамоте влиятельного боярина В. Б. Тучко-Морозова. В казанском походе 1487 г. он возглавлял передовой полк и находился на Вятке. До 19 августа 1491 г. выступает душеприказчиком у А. М. Плещеева. В том же году именно ему поручили «поймать» князя Андрея Углицкого, а кн. В. И. Патрикееву — детей опального брата Ивана III. Содружество с В. И. Патрикеевым продолжалось и далее. В 1494 г. они неоднократно ездили в Литву для переговоров о заключении мирного договора и его ратификации. В том же году Семен Молодой упоминается впервые и как боярин, что связано с выполнением им важных государственных поручений. В 1495 г. был в Новгороде в составе двора Ивана III. В 1496–1498 гг. он — участник крупных военных акций против Казани. В хронографическом списке бояр 1498 г. Семен Молодой назван четвертым по счету. В 1497/98 г. покупал земли в Суздальском уезде. Женат был на дочери кн. И. Ю. Патрикеева.[505] Карьера С. И. Ряполовского, сумевшего за 12–13 лет превратиться в крупнейшего политического деятеля, типична для временщиков. Ее печальный конец также не является исключением из общего правила.
Обращает внимание еще один факт. В 1498 г. влияние группировки Патрикеевых в Боярской думе было, можно сказать, определяющим (5 бояр из 12). К ней принадлежали кроме И. Ю. и В. И. Патрикеевых и С. И. Ряполовского князья Д. В. Щеня и И. В. Булгак, вскоре умерший. Остальные члены Думы происходили из княжат ярославских (Семен Романович, Д. А. Пенко) и оболенских (П. Нагой и А. В. Оболенский) и из старомосковской нетитулованной знати (Яков и Юрий Захарьичи и А. Ф. Челяднин).
Историю падения С. И. Ряполовского и Патрикеевых обычно начинают с событий, происшедших задолго до 1499 г., — с участия этих вельмож в заключении русско-литовского мира 1494 г. В том, что Ряполовский и Патрикеевы были решительными сторонниками литовско-русского сближения, как будто сходится большинство исследователей. Потомок Ольгерда — И. Ю. Патрикеев и его друзья пользовались доверием литовских послов.[506] В 1503 г. Иван III возмущался «небрежением нашему имени», допущенным Ряполовским и В. И. Патрикеевым, т. е., по мнению великого князя, его уполномоченные могли добиться большего успеха (в первую очередь территориальных и престижных уступок) во время переговоров. Однако в начале XVI в. Иван III смотрел на условия мира иначе, чем при его заключении в 1494 г. В 1495–1498 гг. положение Патрикеевых и Ряполовского при дворе было еще достаточно прочным. Как отмечалось, С. И. Ряполовский и В. В. Ромодановский сопровождали в Литву Елену Ивановну. В октябре 1495 г. С. И. Ряполовский, М. Я. Русалка-Морозов и В. И. Патрикеев отправились вместе с великим князем в Новгород. В январе — марте 1496 г. В. И. Патрикеев и А. И. Коробов участвовали в походах против «свейских немцев», В августе там же находился и В. В. Ромодановский. С. И. Ряполовский в мае 1496 г. отправлен был под Казань.[507]
