На шумных улицах градских - Леонид Васильевич Беловинский
Кредитки достоинством в 1, 3, 5, 10, 25, 50 и 100, а с 1898 г. и в 500 рублей, ходили до 1917 г. (Временное правительство ввело и «думские» в 1000 рублей). Денежная история России осложнялась еще не одной реформой и сменой рисунка кредиток. Здесь не место углубляться в эту историю, сопровождавшуюся падением курса бумажных денег, стабилизированного лишь С. Ю. Витте. Традиционными оставались лишь цвета купюр да некоторые изображения на них. Это дало бытовые названия купюрам. Рубль имел желто-бурый цвет и так и назывался – «желтенький билет» или просто «билет», «билетик», «билетец» и даже «канарейка». Светло-зеленая трешница была – «зелененький билет» или «зелененькая», «зеленуха». Мутно-синяя пятирублевка – «синенькая», «синюха», «синица». Бледно-розовая десятирублевка – «красненькая». Двадцатипятирублевки с изображением Александра III – «Александры». Серовато-белая купюра в 50 рублей – «беленькая», она же – «лебедь» и «Николай»: на ней был портрет Николая I. Сторублевка, с 1866 г. имевшая традиционное изображение Екатерины II, – «катенька», «катеринка» («За две настоящих катеринки купил мне миленочек ботинки», – пели шансонетки по кабакам, пардон, ресторациям). А вот 500-рублевки с портретом Петра I уважительно назывались «Петры».
Но вернемся к торговле. Широко производилась торговля и особым товаром – женским телом. Публичные дома, или дома терпимости (закон только терпел их, и то с 1843 г., хотя еще Устав благочиния 1782 г. воспрещал устройство домов для проституции, одновременно отводя в Петербурге особые местности для так называемых «вольных» домов) компактно располагались в определенной части города, поближе к окраине, что облегчало контроль за ними полиции и полицейских врачей и служило благопристойности. Были созданы даже специальные врачебно-полицейские комитеты для розыска и обследования проституток. Полицейский контроль был необходим, поскольку «непотребные» дома нередко были и притонами для уголовных элементов, особенно «котов», сутенеров, а регулярный врачебный контроль хотя бы отчасти снижал уровень венерических заболеваний. Да и сами проститутки, «хипесницы», нередко опаивали пьяных гостей «малинкой» и обирали их. Вывеской «веселых домов» служил красный фонарь над входом и красные занавески в окнах. Здесь был общий зал для клиентов, с подачей спиртных напитков и закусок и музыкой, и маленькие комнатки для свиданий, с кроватью и умывальными принадлежностями; для усмирения буйных гостей существовали крепкие вышибалы. Официально на 1889 г. числилось 1210 домов терпимости с 7840 женщинами. В одном только Петербурге в конце 70-х гг. было 187 домов терпимости с 1194 женщинами. Имелись и зарегистрированные уличные проститутки-одиночки, которым полиция вместо паспорта выдавала особое удостоверение – «желтый билет»; их в 1889 г., по официальным сведениям, было 9768, однако явно эта цифра не соответствовала действительности: лишь в Петербурге «одиночных» и «бродячих» проституток было в 1877 г. выявлено 5276: вряд ли их число сократилось к 1889 г. Они встречались с клиентами у себя дома или в особых заведениях, «тайных притонах» и «домах свиданий», существовавших с ведома полиции. Содержательницы («мадам») тайных притонов предоставляли клиентам известных им проституток в соответствии со вкусом заказчика («пухленькая блондинка около 30 лет, со средним образованием»), и даже предоставляли для просмотра альбом с фотографиями «жриц любви», а в дом свиданий можно было явиться с женщиной, не обязательно проституткой, не известной ни содержательницам, ни врачебно-полицейским комитетам, получив комнату на несколько часов без всякой регистрации. Были также «секретные», подчиненные тайному полицейскому надзору проститутки, например, женщины, даже замужние, из семейств, иногда и «приличных», но впавших в крайнюю бедность. Через некоторое время, когда положение семьи улучшалось, такие «гулящие» прекращали свое занятие, для всех так и остававшееся тайной. Незарегистрированная проституция преследовалась, и женщины, зарабатывавшие этим, прикрывались торговлей вразнос предметами мужского туалета. Скрытой проституцией занимались также арфистки, хористки и шансонетки из трактиров и ресторанов, обязанные по контракту прямо «развлекать гостей», ничем не стесняясь, и провоцировать их на заказ дорогих вин и закусок. Определенное вознаграждение получали от хозяев только шансонетки, прочие же работали без оплаты. «“Сколько вы платите жалованья хористкам?” – спросили раз содержателя нижегородского ярмарочного трактира. – “Мы платим? – удивился тот. – Не мы, а нам платят они из тех сумм, что гости дарят им “на булавки” и “на ноты”» (127, с. 588): по обычаю, эти дамы обходили гостей в общем зале с нотами, на которые и клались деньги, а «на булавки» одаривали уже в отдельных кабинетах.
Проституция была язвой общества, но… необходимой. Негодование и полицейские преследования вызывало существование малолетних проституток. Это могли быть даже 10-летние девочки, причем в Новой Деревне под Петербургом полиция обнаружила целый притон таких «шкиц».
Здесь, наверное, в пору будет привести рассказ осведомленного современника. «В Москве был специальный квартал с публичными домами-“бардаками”. Это улица Драчевка (теперь Трубная) и прилегающие переулки между ней и Сретенкой…
Дома были на разные цены: от полтинника (может быть, и еще дешевле) до 5 руб. за “визит”; за “ночь”, кажется, вдвое дороже. Я прежде бывал только в пятирублевых, из них лучшим считался Стоецкого.
За дверью с улицы – лестница во второй этаж, раздевает в передней почтенный седобородый старец в сюртуке. Рядом – ярко освещенный зал, гостиная. За роялем тапер. Ходят вереницами девицы. Гости – мужчины всякого возраста и сословия от стариков до гимназистов… Перекидываются шутками, двусмысленностями, иногда танцуют. Мужчина подходит к женщине и уводит ее по другой лестнице в третий этаж.
И вот после разрыва с Худяковой я ушел, куда решил, но уже не в дома терпимости, а в дом свиданий – повыше. Откуда-то я узнал, что на Сретенском бульваре есть француженка мадам Люсьен. Можно к ней зайти и иметь свидание. Приходишь; тебя прислуга провожает в изящную комнату. К тебе является девица. Можно с ней поговорить. Потом она исчезает, а является сама мадам – тоже изящная, а не как толстуха в доме. Спрашивает, нравится ли демуазель. Если нет, присылает другую, если да – берет 10 руб. и присылает первую. Рядом с комнатой – другая, с постелью и все.
Как я понимаю, к ней заявились женщины другой специальности, хотевшие подработать – девушки мелких профессий, а может быть, и семейные женщины. После проверки внешности и туалета они у нее дежурили в отдельные вечера, может быть по две-три, смотря по тому, сколько было у нее кабинетов. Если у них были дома телефоны, она могла их по надобности вызывать. Невыгода мадам Люсьен была в том, что гость, познакомясь с девицей, мог потом с ней встречаться вне дома. Так поступил и я, познакомясь с какой-то полькой. Она не дала адреса, но дала телефон (каких-то меблированных комнат).
Встречались мы с ней в гостинице “Эрмитаж”. Это тоже один из любопытных домов тогдашней Москвы. На Трубной площади стоял фешенебельный, богатый ресторан “Эрмитаж”, посещение его и семейными было вполне прилично…
Но сбоку, вдоль по бульвару, примыкал к ресторану двухэтажный домик, оборудованный как гостиница – коридоры, а по бокам номера. В него был вход и с улицы,
