Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи
А позитивные? Были и они в ответах о будущем строе, о национальной культуре, об экономической стратегии России (в частности, в «Континенте-океане» П. Савицкого). Он сам признавал, что одного отрицания недостаточно для победы. «В обстановке, в которую мы попали, – писал Савицкий, – может быть плодотворным только то историческое действие, которое подхватят и поддержат крылья огромной исторической идеи. Эта идея должна быть огромной, всесторонней и положительной, в размахе и упоре соравной и превосходящей историческую идею коммунизма. Если будет идея, будут и личности»351.
По замечанию В. Ильина, типичную особенность евразийского миросозерцания, равно как и евразийского образа общественного бытия, можно назвать идеократией, т. е. господством идейной установки352. У великой страны должна быть «идея-сила, идея-правительница». Евразийцы находили ее прежде всего в соборности, в православии (идея православия и есть «идея-правительница»), в сильном и справедливом государстве – «государстве правды».
«Государство в таком большом многонациональном культурном целом, как Евразия-Россия, – писал Лев Карсавин, – может только быть сильным или совсем не быть». И далее он – истинный демократ – (к ужасу современных «демократов») добавлял: что в России «нет объективных условий для появления многопартийности»353. Подобных же взглядов по данной проблеме придерживался и П. Савицкий. В письме к П. Б. Струве он замечал: «...Вслед за падением большевизма вал народной анархии захватит Россию. В обстановке этой анархии выползут, как тады, самостийники»354.
Еще в 1915 г. П. Савицкий дал свою формулу империи, согласно которой это – особый тип макрогосударства, которое расширяет свою национальную культуру, свою экономику и политику дальше своих геоэтнических границ. История знала две модели империй – Римскую и Британскую. Первая формировалась как колониально-материковая или «континентально-империалистическая» система, скрепленная преимущественно политическими отношениями. Вторая представляла собой «колониально-заморскую» державу, базирующуюся на экономических отношениях.
Российская империя, по П. Савицкому, представляет из себя разновидность «здорового империализма», способного не только оплодотворить культуры «империализируемых наций», но и впитывать их в себя, создавать сверхнациональную культуру». Свидетельством положительного итога такого исторического процесса он считал экономическую равносильность и равноправность народов Российской империи355.
Конструктивной была (что бы ни произошло в начале 90-хгг.) и формула, данная Н.Трубецким: «Национальным субстратом того государства, которое называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемое как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом356. Эту нацию мы называем – евразийской, ее территорию – Евразией, ее национализм – евразийским»357.
Н. Трубецкой четко формулировал идеи евразийцев и относительно идеального государственного строя. Он считал, что в народных массах престиж демократического строя все более подрывается, а местами уже подорван не меньше, чем престиж монархии. Поэтому, ни аристократический строй, ни строй демократический (с его разновидностью плутократически-демократическим строем) не являются вполне живыми. «Мы живем, – писал Н. Трубецкой, – в эпоху создания нового типа отбора правящего слоя, а следовательно, и в эпоху создания нового типа государства с совершенно новым политическим, экономическим, социальным, культурным и бытовым укладом»358.
Князь-евразиец остроумно характеризует правящий слой при демократическом строе, говоря, что он состоит из людей, профессия которых – не столько в улавливании и отражении фактического общественного мнения разных групп граждан, сколько в том, чтобы внушать этим группам граждан разные мысли и желания под видом мнения самих этих гражда359.
Кто будет у руля этого сильного государства? Евразийцы ответили крайне неожиданной формулой: нужен отбор правящего слоя, отбор, основанный на подданстве идее. В пояснение термина «правящий (ведущий) отбор», в одном из изданий евразийцев говорилось, что к неудачным примерам создания такового в России относится опричнина Ивана Грозного, к удачным – формирование петровской гвардии, служилого дворянства. Европейская культура породила рыцарство, католическая церковь – иезуитов, Китай – ученых, Япония – самураев360.
Права этого правящего слоя закрепляются в основном законе и обеспечивают преемственность и постоянство государственного строя. На основе идеократии формируется состав евразийской партии. Это партия особого типа, правящая партия, самовластная, исключающая существование других таких партий. Это «государственно-идеологический союз»361.
«На смену безнациональной и интернациональной партии, – писал В. Ильин, – должна прийти властная и властвующая национальная организация, элементы чего уже есть в некоторой степени как в российском советизме, так и в коммунистической партии»362.
При этом он подчеркивал, что, несмотря на сокрушительные противоречия, к которым пришел парламентаризм и коммунизм на Западе, там они все же у себя дома и представляют некий вид лже-органики. В России-Евразии они – просто ни с чем несообразная нелепость363. Не все здесь представляется логичным, но интересно и заставляет задуматься.
Читать евразийцев в оригинале (а не в многочисленных сейчас изложениях их взглядов) всегда интересно и поучительно. Идет вроде бы спокойный, сугубо теоретический текст, и вдруг какое-то озарение, пророческий взгляд в будущее.
«Главный специалист» евразийцев по правовым и экономическим вопросам Н. Алексеев считал, что будущее (евразийское) правительство возьмет «на себя великую русскую миссию – миссию социальной справедливости и правды во всем сознании ответственности этой задачи и трудности ее осуществления». Во имя этого идеала оно объявит себя правительством тех народов, которые признали эти идеалы и объединились в союз для защиты угнетенных и эксплуатируемых. Таким образом сохранится основа федерации народов России – их общее стремление к социальной правде»364.
Алексеев отбрасывает известный лозунг «самоопределение национальностей», поскольку он, как это показал опыт, менее всего несет с собой мир и покой, напротив, разъединяет и таит в себе глубокую и опасную стихию разложения и вражды. «Увлеченные этим лозунгом народы, – пишет Н. Алексеев, – как в каком-то бреду, уничтожают истинные устои своего экономического существования, ставят себя в явно невыгодное положение и не считаются со своими реальными интересами»365. Видимо, позиция евразийцев по вопросу федерализма была реальнее нашей.
Не менее удивительна их экономическая позиция. Евразийцы выступали за регулируемую экономику, а П. Савицкий писал о «планово-государственно-частной системе хозяйства». На «исходе» евразийства (в 1928 г.) он говорил об установке на «государственно-частную систему хозяйства, которая наметилась в развитии евразийства»366.
Евразийцы задумывались и о месте будущей России в мире. Савицкий указывал на то, что мысль о мировом признании России восходит к XV в.; принимая различные формы, она сохранялась и в последующие века. В XIX в. эта мысль получила новое развитие в русской философской и исторической литературе. Царская Москва и императорская Россия, подходя к осуществлению русского мирового призвания, проводили его методами и в формах национального государства. Даже в коммунизме, помимо воли вождей и наперекор их решениям, присутствует, хотя в искаженном и обезображенном виде, мысль о русском мировом призвании. Примечательно, по мнению Савицкого, то, что при коммунизме она выступила «в размахах, дотоле неслыханных». Он не сомневался, что коммунизм проходит и пройдет, но возрожденная национальная Россия должна в полной мере сохранить то мировое чувство, которое в извращенной форме запечатлено в коммунизме. «Россия предопределена к действию вселенскому», – лейтмотив рассуждений на эту тему главного геополитика евразийцев367.
На Международном съезде историков в 1933 г. П. Савицкий высказал мысль, актуальную для всей «послеперестроечной» России: «Связи с Азией не менее существенны в русской истории, чем связи с Европой». Поэтому главный евразиец считал необходимым пересмотр русских внешних сношений в духе большего «выпячивания роли Востока»368.
