Ицхак Арад - Партизан: от долины смерти до горы Сион, 1939–1948
Рассказ их показался нам правдивым. Партизанское движение пополнялось в немалом количестве такими людьми, которые сотрудничали с немцами добровольно или по принуждению, а затем принимали решение влиться в ряды партизан. Но люди эти не признавались в том, что их решение сбежать от немцев к партизанам диктовалось положением на фронте: после поражения немцев под Сталинградом и побед советской армии летом 1943, им стало ясно, что следует присоединиться к победителям. Пока побеждали немцы, увеличивалось число местных и пленных, сотрудничающих с ними. Мы сообщили им, что готовы принять их в наше соединение, но им следует дождаться, пока мы завершим наши боевые задания в округе.
Во второй половине октября мы снова вышли на минирование железнодорожной линии. На этот раз выбрали место севернее Ново-Свинцяна. Уменьшили вес мины на три килограмма и соорудили еще одну мину, чтобы заложить ее на обратном пути между Свинцяном и Ново-Свинцяном. Закладывали мину под проливным дождем. Во время закладки охраняющий нас боец предупредил о приближении патруля. Из-за дождя и сильного ветра мы не слышали шаги солдат патруля, и обнаружили его довольно близко. Спешно успели засыпать землей заряд между шпалами, но пехотную мину-детонатор не успели заложить. Отползли на метров десять и залегли. Урбановичус шепнул мне: если патруль обнаружит заряд, открываем по нему огонь. Я весь напрягся, не снимая палец со спускового крючка моего ППШ (пистолет-пулемет Шпагина). Я видел трех немецких солдат, приближающихся к месту закладки заряда, и на миг показалось, что они останавливаются около него, но они продолжали двигаться вдоль полотна дальше, ничего не обнаружив. Дождь нам помог, патруль торопился прийти к ближайшему бункеру, чтобы укрыться. После того, как патруль миновал, мы вернулись к месту закладки, завершили минирование и отступили. Спустя некоторое время мы увидели издали вспышку, и услышали грохот взрыва. Еще один германский поезд сошел с рельс.
Вблизи железной дороги располагалось много литовских сел, но среди их жителей не было тех, кто с нами сотрудничал, и потому пришлось целый день скрываться в лесу около небольшого костра. С наступлением вечера мы вышли минировать короткий отрезок узкоколейки, по которой поезда шли только днем и везли, главным образом для немецкой промышленности, сырье, лес и торф. Решили вывести из строя эту колею, чтобы на время вывести ее из действия.
Минирование здесь неопасно, ибо до сих пор не ущерб этой боковой колее не наносили, и тут вообще не было патрулей. На следующий день, когда мы находились в районе Царклишки, до нас дошло сообщение о поезде — локомотиве и четырех загруженных лесом вагонов — сошедшем с рельс от взрыва на этой колее.
Гвига передал нам листовку, распространяемую от имени германского наместника Литвы генерал — комиссара Фон-Рентлена среди местного населения, датированную 15 сентября 1943 года. В листовке было сказано, что за террористическую деятельность на железной дороге, мостах или других объектах, будет нести ответственность население, проживающее вблизи этих мест, фермы будут сожжены, их хозяева депортированы. Для того, чтобы избежать таких коллективных наказаний, местные жители должны тотчас сообщать о любом террористе или незнакомце, находящемся в округе, или же задерживать таких людей. Население, писалось в листовке, должно для собственного благополучия принимать деятельное участие в войне против грабителей и террористов.
Эта листовка была реакцией на нашу усилившуюся деятельность по подрыву поездов и означала ужесточение немцев по отношению к местному населению. Наше свободное передвижение в сельской местности было возможно, главным образом, благодаря молчанию крестьян, которые видели нас, проходящими по ночам через их села, или натыкались на нас в лесу днем. Большинство предпочитало не доносить немцам, чтобы не быть замешанными в партизанской войне. Они знали, что партизаны не простят им, если они донесут на них немцам, расстреляют доносчиков и сожгут их дома. Политика жесткой руки, объявленная немцами, поставила крестьян между германским молотом и партизанской наковальней. И они немало страдали от обеих сторон.
К концу октября закончилась облава в лесах Кузиан. Взрывчатка у нас кончилась, и мы решили вернуться в лес Ходоцишки чтобы найти там наше соединение. Перед выходом в путь, Федула сообщил нам, что к немц пришла группа из "Вильнюса". В группе был Мотка Бошкениц, который и привел их к Федуле. От бойцов группы мы узнали, что соединение сумело вырваться из кольца облавы в лесах Козиан, кроме одного звена из пяти бойцов, которая которое погибло в схватке с немцами. Соединение находилось в лесу Ходоцишки, недалеко от старой базы. Урбановичус договорился с командиром второго звена, взорвать завод по обработке торфа около Свинцяна перед возвращением в лес Ходоцишки. Это было мое предложение, и Урбановичус принял его. В этой операции мы решили задействовать группу украинцев, которые ждали, пока мы вернемся и приведем их на базу.
Атака на торфяной завод удалась. Три литовских охранника в помещении около ворот были захвачены врасплох и сдались. Мы взорвали все оборудование завода взрывчаткой, которая была у второй группы и отошли. По дороге в лес Ходоцишки мы вошли в села и разрушили молочные фермы, поставляющие молоко германской армии. В те села, где немцы вооружили для самообороны крестьян, мы воздерживались входить, когда шли группой в пять бойцов. На это раз нас было 20 бойцов вместе с украинцами, и шли мы на базу после выполнения акции, потому опасались попасть в переделку с вооруженной самообороной в селах.
Возвращение на базу всегда было особым радостным событием. Отчет об успешных боевых операциях, чувство, что накопленный за это время партизанский стаж дает тебе чувство, что ты настоящий партизан. Встреча с товарищами, рассказы о событиях на твоем пути и делах соединения в твое отсутствие, — все это превращало возвращение с боевых операций в истинный праздник, который ощущался во всем соединении. Бутылки, которые специально хранились по такому случаю, усиливали праздничное настроение, и песни отзывались эхом на базе до поздних часов ночи.
17. Партизанскими тропами в Нарочь
Придя на базу «Вильнюса», мы нашли бойцов соединения готовящимися покинуть лес Ходоцишки и перейти в леса Нарочь. Штаб литовских партизан принял решение создать два партизанских центра. Один — северный под командованием Шумаускаса, организовать в лесах Нарочь. Действовать он будет в северо-западной части Литвы. Второй центр будет действовать по всей южной Литве под командованием Зимана, создав базу в лесах Рудники, южнее Вильно. Соединение «Вильнюс» перешло под командование северного центра в лесах Нарочь. Еще одним доводом ухода из леса Ходоцишки была приближающаяся зима. Лес Ходоцишки невелик по сравнению с лесами Нарочь, и в нем хозяйничали немцы. Их группы свободно перемещались по селам округи, не встречая никакого сопротивления. Зимой они могли найти базу Вильнюса" по следам на снегу, и в любой миг захватить партизан врасплох. В огромных лесах Нарочь хозяйничали партизаны, и немцы могли туда сунуться, лишь сосредоточив значительные силы. Большие пространства и концентрация войск мгновенно давали о себе знать партизанам. Зона боевых действий «Вильнюса» с базы Нарочь охватывала и Свинцян, и Ново-Свинцян, где мы проводили наши акции из леса Ходоцишки.
Штаб "Вильнюса" решил, что большинство бойцов соединения и штаб перейдут в леса Нарочь, и там заложат новую базу, но три звена выйдут на боевые задания, после выполнения которых, вернутся в леса Нарочь. Я был включен звено под командованием "Папки", местного русского из восточной Литвы. Из-за своего коммунистического прошлого он вынужден был скрываться с начала германской оккупации, и с середины 1942 действовал в лесах, как партизан. Кличка "Папка" была ему присвоена из-за его относительно пожилого возраста.
С двумя минами для подрыва железнодорожной линии мы вышли на задание в начале ноября. От одного из наших связных мы узнали, что в районе Линтопа, несколько дней назад немцы начали вырубать лес вдоль полотна железной дороги Вильно-Двинск. Цель их была создать рядом с железной дорогой полосу в 100 метров, очищенную от деревьев и кустов, с целью лишить прикрытие для партизан, подбирающихся к полотну, чтобы заложить взрывчатку. Немцы приказали местным властям вырубить эти деревья силами населения в считанные недели. Действие это пришло, как реакция на усиление подрыва поездов партизанами. Ночами мы приближались к цели и осенняя погода нам не мешала. В теплый сезон мы весь день скрывались в лесу из соображений безопасности. Но в ноябрьский холод и дождь сделать это было очень трудно. В тех местах, где были знакомые крестьяне, мы находились днем в их домах. Но вблизи железной дороги население, в большинстве своем литовское, было настроено к нам враждебно. С ними у нас не было сотрудничества. За день до проведения операции мы решили обосноваться в течение дня на отдельно стоящей ферме, хозяев которой не знали. Зашли туда утром, собрали всех членов хозяйской семьи в одной комнате, объявили, что весь день будем находиться у них, и им строго воспрещается покидать дом. Крестьянин и члены его семьи выглядели испуганными. По их словам, они впервые увидели советских партизан, о которых много наслышаны. Хозяин рассказал, что, вместе с тысячью крестьян со всей окрестности, он должен выйти утром рубить деревья вдоль железнодорожной колеи, и будет наказан, если не выйдет на работу. Просьбе его мы, конечно, не вняли. Утром разрешили выйти на конюшню и в коровник, накормить животных. Предупредили его, что если он попытается сбежать и сообщить немцам, он рискует жизнью членов семьи, без всякой связи с тем, что с нами случится. После обеда на ферму наведался сосед-крестьянин. Его мы тоже задержали. Знали, что его задержка вызовет беспокойство в семье, но выхода не было. Мы не могли быть уверенным, что отпущенный домой сосед не сообщит немцам в Ново-Свинцяне или Подбраде о местонахождении партизан. К вечеру прискакал верхом сын соседа, проверить, почему отец не вернулся. Его мы тоже задержали. С наступлением ночи мы оставили ферму, предупредив, что в случае их доноса немцам, партизанская рука их достанет и накажет.
