Алексис Трубецкой - Крымская война
Суда встали на якорь, но высадку войск отложили до субботы, чем обрекли людей на тоскливое безделье. «В чем причина? — задает вопрос Рассел и сам отвечает: — Да в том, что ничего не было готово! И несколько тысяч человек были вынуждены два с половиной дня созерцать чаек и вполглаза наблюдать за кипучей работой французов». Четкость и завершенность их действий восхитила корреспондента: «Лазареты, пекарни, повозки для перемещения военного снаряжения, запасов и багажа — все, что было необходимо для нужд и удобного размещения войска, ожидало прибытия французского флота. Англичан же в гавани никто не встретил — великую морскую державу представлял единственный пароход, принадлежащий частной компании».
В последующие несколько недель войска союзников продолжали прибывать, их число росло. Главными занятиями были поиски провизии, знакомство друг с другом и привыкание к соседству с турецкими подразделениями. Никакой спешки не наблюдалось, цель происходящего тоже не становилась яснее. Высший командный состав прибывал на место когда кому вздумается, и каждое такое событие отмечалось парадом или приемом. Принц Наполеон приплыл 30 апреля, лорд Раглан — тремя днями позже, Сент-Арно — седьмого июля, а герцог Кембриджский со свитой — девятого.
Затем состоялся торжественный смотр объединенной армии и парад, в котором приняли участие 22 000 человек. Султан дал официальный обед в честь герцога Кембриджского. Однажды над лагерем разразилась буря с громом, молниями и страшным ливнем, в результате чего некий лейтенант Макинтош утонул в потоке грязи. На следующий день руководство объединенной армии отбыло в Варну, где должен был состояться военный совет с участием Омар-паши, командующего турецкой армией. С момента объявления войны минуло восемь недель. Лорд Раглан плыл на «Карадоке», маршал Сент-Арно — на «Бертолле», а турецкие военный министр и министр внутренних дел — на своем паровом фрегате — то есть плыли они на трех разных кораблях, каждый — под своим флагом, каждый — со всевозможными удобствами. По завершении совета все четверо вернулись в Галлиполи, чтобы торжественно и пышно отметить день рождения королевы Виктории. «Это было великолепное зрелище», — писал Рассел. В параде участвовало 15 000 человек. Лорд Раглан и от 30 до 40 офицеров появились на плацу в блеске золотого шитья, над их головами колыхались пурпурно-белые плюмажи… Оркестр играл «Боже, храни королеву», но не очень дружно. Лорд Раглан занял место на трибуне, после чего грянул салют корабельных орудий и под звуки вновь зазвучавшего гимна полки склонили знамена до земли. Вот как описывает церемонию Рассел:
Это было неожиданное и эффектное зрелище. Тридцать два шелковых полотнища, украшенных именами великих побед, внезапно пали на землю, будто сраженные одним ударом. И тут же возглас «Боже, храни королеву» прокатился по рядам от шотландских стрелков на левом фланге до гвардейцев на правом, а за ним воздух разорвало тысячеустое троекратное приветствие — полк за полком подхватывал его, оно набирало силу, оглушало, заставляло сильнее биться сердце. Некоторые солдаты срывали с себя кивера и махали ими в воздухе, другие оставались неподвижными, но кричали столь же громко.
Зрителей у этого внушающего благоговейный трепет спектакля во славу ее величества набралось не так уж много. Особенное раздражение англичан вызывало крайне малое число присутствующих на торжестве турок — британцев с самого начала поражало равнодушие их союзника почти ко всему происходящему. Рассел заметил трех-четырех всадников в сопровождении слуг и пару карет с дамами, чьи лица скрывала чадра. Хотя в двух километрах от британского лагеря находился Скутари со стотысячным населением, это не увеличило сколько-нибудь заметно количество любопытных турок. Местных греков было значительно больше, пришло и немало иностранцев, одетых по последней парижской моде: если бы не минареты и кипарисовые рощи, можно было подумать, что вы присутствуете на великосветском загородном приеме недалеко от Лондона.
В течение девяти недель, которые союзники провели в Галлиполи, готовясь к сражению, турки уже воевали на берегах Дуная и показали себя очень неплохо. Омар-паша организовал надежную линию обороны от Вадина в крайней западной точке Валахии до Констанцы на побережье Черного моря длиною в 480 километров. Хотя ряд укрепленных поселений на южной стороне Дуная пали (важнейшее из них — Силистрия), оборона не была прорвана и продвижение русских войск удалось остановить. «Дикие, ненадежные, неумелые» и т. д. турки успешно действовали против стотысячной армии, вторгнувшейся на их территорию с севера.
Весьма низко оценивая военную силу турок в начале кампании, союзники не приняли во внимание, что регулярная армия султана была одной из старейших и опытнейших в Европе. Пусть и не самая эффективная по западноевропейским меркам, она без сомнения оставалась одной из крупнейших — ее численность достигала 300 000 человек, причем половина этого количества постоянно находилась под ружьем, а вторая половина составляла резерв. Две трети постоянной армии располагались в Константинополе, и эти части были хорошо вооружены, обеспечены всем необходимым и обучены иностранными инструкторами. Войска, расквартированные вне Константинополя, по словам Сент-Арно, представляли не столь отрадное зрелище. Маршал отмечал их «плохое вооружение, плохое обмундирование, нехватку лошадей». Что касается резервной части армии, то там не было ни оружия, ни офицеров; к тому же резервистов, как правило, никто не обучал.
В случае военного конфликта султан мог также рассчитывать на добровольную поддержку правителей подчиненных ему земель. Однако эта помощь носила случайный характер и была малоэффективной. Так, например, когда в Галлиполи прибыл первый египетский контингент, выяснилось, что в его составе нет ни одного регулярного подразделения. Аббас-паша просто рекрутировал пожилых ветеранов из числа гражданского населения, принимая во внимание только факт прежней военной службы, хотя многие из призванных оставили армию более десяти лет назад, а кое-кто был ветераном войн с греками, которые боролись за свою независимость в двадцатые годы. Среди рекрутов встречались старики шестидесяти с лишним лет, а людей моложе тридцати не было вовсе. Четырнадцать тысяч таких ветеранов были без всякого предупреждения схвачены в поле, дома, в любом месте, где их находили. Закованных в цепи, их переправили в Александрию, одели в военную форму и посадили на корабли. В таких частях были нередкими случаи дезертирства, и вместе с тем в бою эти люди нередко выказывали крайнюю жестокость. Просто убить врага им казалось недостаточным — они должны были надругаться над его трупом.
Кроме того, союзники не учли, что верховным главнокомандующим турецкой армии был Омар-паша — умный, прозорливый, деятельный военачальник и к тому же опытный дипломат. Австриец по рождению, Михаэль Латтас (так его звали) в молодости служил в армии Габсбургов. В двадцать два года он дезертировал, бежал из страны и через какое-то время оказался в Константинополе, где стал воспитателем сыновей богатого турецкого купца. Михаэль принял ислам и взял себе турецкое имя. В 1834 году Омар-паша стал инструктором при военном министерстве, а затем адъютантом турецкого генерала. К 1839 году он уже имел чин полковника и с успехом подавлял мятежи, то и дело вспыхивавшие в разных частях империи, «действуя весьма эффективно и проявляя особую безжалостность по отношению к христианам», как отмечает профессор Гуч. Со временем Омар-паша женился на богатой наследнице и был назначен губернатором Константинополя. Накануне вторжения русских войск Омар-паша стал генералиссимусом и в его титуловании появилось слово «светлость».
И вот с октября Омар-паша и его «дикие, ненадежные и неумелые» войска сдерживали мощную русскую армию под Силистрией и вдоль побережья Дуная.
Что касается армии русской, то эта устрашающая военная машина, без сомнения, оставалась крупнейшей армией в мире. Вместе с тем она была неповоротлива, неуклюжа, плохо обеспечена и поражена коррупцией. Если представить военную систему России в виде пирамиды, то основанием ее служили солдаты, набираемые из крепостных крестьян, находящихся в частной и государственной собственности, и фабричных рабочих. В десятилетия, предшествовавшие Крымской войне, ежегодно в армию забирали в среднем 80 000 человек, при этом срок службы составлял двадцать пять лет. Избегнуть призыва можно было разными средствами. От службы освобождала определенная классовая принадлежность или заступничество влиятельных лиц. Можно было откупиться или «нанять» добровольца, согласного служить вместо официально назначенного рекрута. В то же время помещики охотно отдавали в армию крестьян, склонных к мятежу, а суды охотно приговаривали к несению военной службы за преступления религиозного характера — «еретиков всякого толка и всяких сект, замеченных в прельщении христиан и неповиновении Церкви». Отдавали на военную службу «иудеев упречного поведения, налогов не платящих», а также бродяг и воров. Не удивительно, что армейская служба рассматривалась в России как своего рода каторга, которая для многих оказывалась пожизненным наказанием. В русской литературе есть немало эпизодов, описывающих прощание обезумевших от горя родителей со своими несчастными сыновьями, покидающими отчий дом. Даже если они когда-нибудь вернутся, какими они будут через много-много лет?
