Сергей Утченко - Древний Рим
Когда кончили читать, помощник учителя позвал школьного раба — служителя и велел ему принести большие буквы, искусно вырезанные из слоновой кости. Ученики младшей группы должны были запомнить и изобразить эти буквы на своих навощённых дощечках. Тем, у кого буквы получались кривые и некрасивые, роздали металлические доски, в которых были прорезаны изображения букв. Ученики клали на дощечку для письма такую доску и через специальные прорези в доске острой палочкой обводили изображённые буквы. Когда металлическую доску убирали, на навощённой дощечке оказывалось красивое изображение буквы. Таким образом ученик приучался правильно и твёрдо держать палочку и почерк становился твёрже, вернее и красивее. Публий ещё дома заметил, что подаренная ему отцом острая палочка для письма — стиль — была не такая, как у взрослых. Взрослые писали железными палочками, а Публию подарили стиль из слоновой кости. Теперь, придя в школу, он увидел, что у всех детей точно такие же письменные принадлежности, как у него. Только позднее узнал Публий, что так делалось для того, чтобы дети случайно или в пылу ссоры не поранили себя острыми железками.
После урока письма стали считать по пальцам. Публий заметил, что старшая группа под руководством самого учителя тоже занимается счётом. Там у некоторых на коленях лежали римские счёты или абак, как их обычно называли. Все внимательно слушали учителя, который говорил: «В одном денарии четыре сестерция или шестнадцать ассов. Сколько медных ассов содержит в себе монета ценой в один сестерций? Скажи ты, сын Пизона!» Один из старших мальчиков поднялся и ответил: «В одном сестерции содержится четыре асса». — «Верно! — сказал учитель. — Если мы теперь прибавим к одному сестерцию ещё четыре асса, какую часть денария это составит?» — «Одну четверть», — подумав, ответил мальчик. — «Плохо! — заметил учитель. — Если ты и взрослым будешь так считать, тебе предстоит полное разорение». — «Половина денария!» — спохватился мальчик. — «Это лучше, — согласился учитель. — Смотри, считая деньги, никогда не ошибайся!»
В это время один из мальчиков стал шептать что — то на ухо своему соседу. В тот же миг палка — ферула, которую учитель в течение всех занятий держал в руках, обрушилась на спину нарушителя тишины. «Ну — ка! Давай сюда руки!» — говорит учитель. Мальчик покорно протягивает руки, и учитель больно хлещет по ним ферулой, приговаривая при этом: «Будешь знать, как вертеться, как шептаться с соседями!»
Публий очень испуган. Он вспоминает слова Гая: сейчас, наверно, и ему попадёт. От страха он начинает громко плакать. К нему подходит помощник учителя: «Ну, что ты плачешь, малыш? — обращается он к Публию. — Устал? Не понимаешь чего — нибудь?» Публий объясняет ему, что он боится и что он хочет домой. «Ну, ну! — говорит помощник учителя. — Нечего бояться: таких маленьких, как ты, у нас не наказывают». С этими словами он достаёт пряник — один из тех, которые прислала в школу мать Публия, и даёт его мальчику. Пряник вкусный, и Публий успокаивается. Школа опять начинает ему нравиться.
Жуя пряник, он смотрит по сторонам. Это очень интересно. В школу во время занятий часто заходят посторонние люди. Вот чей — то отец. Он сидит в стороне и внимательно слушает, как отвечает его сын. Две рабыни — гречанки, приведшие сюда девочек, сидят в углу и тихо о чём — то беседуют. Днём в школу зашёл какой — то важный человек в тоге с широкой красной каймой в сопровождении двух рабов. Послушал, как отвечают ученики, что объясняют учитель и его помощник, и ушёл. Публий знает — это эдил: у него на тоге внизу такая же красная кайма, как у детей, только шире. Этот эдил как — то зашёл к его отцу и в разговоре похвалил отца за чистоту улицы перед домом. Отец говорил, что эдилы разбирают споры, возникающие при торговых сделках, следят за чистотой и порядком, за снабжением города продовольствием, устраивают общественные игры и зрелища.
Было уже за полдень, когда кончились занятия. Братья, в сопровождении педагога, пришли за Публием, чтобы взять его домой. Из разговора братьев Публий узнал, что Гая сегодня в школе секли, так как он плохо выучил отрывок из «Илиады». Однако, несмотря на это, Гай был очень весел и оживлён. «У нас сегодня после занятий два старших ученика подрались! — рассказывал он. — Один Фавст — сын покойного диктатора Суллы, а другой — Гай Кассий Лонгин. Говорят, что их будет мирить сам Гней Помпей, покоритель Испании!» — «Из — за чего же они подрались?» — спросил Луций. — «Фавст стал хвастать, что его отец был диктатором, и говорил, что когда он вырастет, он также станет диктатором. Кассий, у которого отец всегда был сторонником республики, стал с ним спорить. Спор перешёл в драку, и Кассий избил Фавста. Так ему и надо: пусть не хвастается жестокостью и властолюбием своего отца». — «Кассий поступил правильно, — сказал Луций. — Но объясни мне, почему ты не хочешь учиться как следует? Сколько неприятностей ты доставляешь родителям! Недавно ты ухитрился разбить в школе мраморную таблицу с изображением подвигов Геракла, сегодня — высечен за то, что не хотел учить стихи Гомера. На днях я видел, как ты ел тмин и пил уксус, чтобы думали, что ты бледен от переутомления и выглядишь больным». — «Мне до смерти надоело сидеть в школе и зубрить уроки! — признался Гай. — Хорошо ещё, что скоро июль. Самое приятное для меня время — с июля по октябрь». — «Конечно! — иронически заметил Луций. — Лодыри больше всего любят каникулы!» — «Хорошо бывает также, — продолжал Гай, — во время мартовских праздников в честь богини мудрости Минервы и в декабре, во время праздника сатурналий (сатурналии — семидневные празднества по окончании полевых работ в честь бога Сатурна). Все школы закрыты на несколько дней, а ученики свободны. Я ужасно завидую взрослым: они всегда свободны». — «Не забудь, — сказал Луций, — что тот, кто ничему не выучился, никогда не сможет быть ни полководцем, ни государственным деятелем. Более того, он не сможет даже заработать себе на хлеб».
Гай задумался: может быть, Луций прав?
Когда они возвратились домой, мать спросила Публия, понравилось ли ему в школе. Мальчик уже забыл, как он испугался, когда учитель стал наказывать ученика. Он помнил только красивые изображения букв из слоновой кости, интересные круглые камешки на римских счётах, вкусный пряник, который дал ему добрый помощник учителя, и, не задумываясь, ответил на вопрос матери: «В школе очень хорошо! Мне очень понравилось!»
Когда ложились спать, Публий взял с собой в кровать свои письменные принадлежности, с которыми не хотел расстаться даже во сне. «Как хорошо, что завтра я опять пойду в школу!» — думал он, засыпая.
Римские рынки
Квинт Попилий внимательно заглядывал в рот рослому галлу, приказывал ему сжимать кулаки, ощупывал мускулы, заставлял бегать и прыгать. Галл тяжело дышал, обильный пот струился у него со лба, обмазанные мелом ноги покрылись пылью, венок сбился на сторону и опустился на глаза.
Рядом в оковах стояли его товарищи по несчастью — уже отобранные Попилием галльские пленники, тоже с выбеленными ногами и в венках. Обмазанные мелом ноги указывали на то, что эта партия рабов продаётся, а венки на голове должны были предупредить покупателей, что эти люди захвачены на поле боя с оружием в руках.
В стороне тоже кучками стояли другие рабы. Среди них были азиаты, негры, скифы, греки и даже германцы, выделявшиеся своими лохматыми бородами. Среди продававшихся рабов были и женщины. Некоторые с маленькими детьми. У многих на шее висели дощечки с надписью о происхождении, здоровье и поведении. Головы нескольких рабов были прикрыты круглыми войлочными шляпами. Это обозначало, что продавец не ручается за их здоровье и поведение.
Истомлённые жарой и ожиданием рабы безучастно смотрели на толпу покупателей, на прыгавшего галла и на Попилия. Весь этот участок рынка был огорожен высоким деревянным забором. Возле забора был сделан помост, на котором и стояли рабы. Глашатаи, выводя вперёд то одного, то другого раба, наперебой расхваливали его достоинства. Время от времени кто — нибудь из толпы покупателей подымался наверх и, отобрав подходящих ему людей, расплачивался и уводил рабов по длинному, огороженному плетнями, коридору, служившему выходом из загона.
Торговля рабами шла на Марсовом поле. Работорговцы имели лавки и на форуме, и на Священной дороге, но теперь, когда Рим подчинил себе всё Средиземноморье, в центре города уже не хватало места для продажи многих тысяч привозимых сюда рабов. Пришлось использовать для этого обширное Марсово поле, предназначенное первоначально для военных упражнений. Здесь издавна происходили выборы должностных лиц, для чего и были построены узкие проходы и огороженные площадки для проголосовавших избирателей. Эти постройки были очень удобны для массовой торговли рабами.
