Григорий Джаншиев - Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 1
Уподобляя освобожденного крестьянина с вечно голодавшим и забитым департаментским писцом, внезапно осчастливленным известием о миллионном наследстве, Салтыков приглашал отнестись человечно к возможным и естественным в подобном положении увлечениям и даже излишествам. «Припоминая, – писал он, – всю горечь условий, в которых крестьяне находились доселе, и взвешивая значение дарованной им свободы, невольным образом спрашиваешь себя: возможно ли, естественно ли, чтобы сердца их не раскрывались при вести о новом воскресении, о новом сошествии Христа во ад для освобождения душ их? Возможно ли, чтобы эта добрая, неслыханная весть не потрясла их до глубины, чтобы при получении ее, они сохранили все благоразумие, все хладнокровие?»[310]. Это он говорил по адресу «благоразумных помещиков», не утративших в своей ненависти к «воле» способность понимать движения человеческой души… Внимание же администрации он обращал на возможные случаи излишеств[311] в требованиях со стороны помещиков и на способность деревенской глуши создавать от скуки разные фантомы[312]. «При том полном затишье, какое царствует в наших деревнях, – говорил Салтыков, – всякое слово взвешивается пудами, всякий вершок кажется с аршин, особливо в таком бойком, горячем деле, как освобождение крестьян. Какая-нибудь ключница Мавра донесет барыне, что дядя Корней, лежа на печи, приговаривал: „Мы-ста, да вы-ста“, – вот уж и злоупотребление! Какой-нибудь староста Аким подольстился к барыне, что у нас-де, сударыня, Ванька-скот давеча на всю сходку орал: а пойдем-ка, братцы, к барыне, пускай она нам водки поднесет, – вот уже и бунт! И барыня Падейкова пишет туда, пишет сюда, на весь околоток визжит, что честь ее поругана, что права ее попраны. И вместо того чтоб унять ее, ей вторит целое воинство, и Ванька-скот летит в становую квартиру, а дядя Корней записывается в книжечку, как будущий зачинщик и подстрекатель»[313].
Коснувшись затем административной расправы при помощи розог без суда, Салтыков находит ее несправедливою и нецелесообразною, так как употребление вместо «вразумления силы, как средства к прекращению беспорядков, хотя и имеет за себя быстроту и действительность производимого им впечатления, но вместе с тем имеет и против себя скоропроходимость этого впечатления, неукрепленного сознанием». Необыкновенно метко и глубоко очертил Салтыков с точки зрения истинных друзей народной свободы задачи и метод действия новых мировых крестьянских учреждений, напоминание о которых едва ли будет неуместно в наше время громкой проповеди единоспасающей силы «властной руки». «Чтобы действовать с успехом, – писал он, – для них (крестьянских учреждений) необходимо с первого же раза приобрести свободное доверие крестьян, а им указывают на угрозу, на страх наказания, забывая при этом, что окончательная и истинно разумная цель преобразования быта сельских сословий заключается не только в улучшении материальных условий этого быта, но преимущественно в нравственном перевоспитании (курс, подлин.) народа… Не на завладение ферулою, а на искоренение понятия о необходимости ее из наших административных обычаев и нравов должно быть обращено внимание этих учреждений, и в этом заключается одно из завидных преимуществ их плодотворной деятельности». Мудрые, но «забытые» слова, заключающие целую программу для истинных друзей народного блага…
К маю стали поступать со всех концов России известия о благополучном за небольшими, как сказано, исключениями объявлении воли и, по выражению мемуаров одного свитского генерала: «Петербург вздохнул свободно»[314]!..
Но как же свободно и глубоко должны были вздохнуть при этих добрых вестях благородные и мужественные деятели крестьянской реформы, двигавшие и отстоявшие это великое дело, при помощи передовой части общества и литературы, от властных представителей своекорыстия, мнительности и застоя, от «друзей своих интересов и врагов общего блага», как выразился Белинский.
В честь этих доблестных деятелей на память истории и потомству выбита была 17 апреля 1861 г. медаль с изображением головы Александра II и надписью: «Благодарю»[315].
Право на первую из медалей по всей справедливости имел великий князь Константин Николаевич, оказавший делу освобождения громадные, бесчисленные, совершенно исключительные услуги и не отходивший от крестьянской реформы от самого зарождения ее первой завязи и вплоть до закрытия в 1882 г. состоявшего под его председательством Главного комитета о сельском состоянии.
Медали получили и все участники[316] крестьянской реформы как сочувствовавшие, так равно и противодействовавшие ей[317]. Так что и враги свободы должны были хоть на время слить и свои голоса в общий гул приветствий в честь величаво занимавшейся над Россией зари свободы!..
О, какое это было дивное и живое время! Блаженны свидетели его! С какою завистью взирает на это светлое время мимолетного, но всеобщего нравственного подъема и просветления, когда даже цензоры и другие стражи и гонители мысли приобщились к общему гимну в честь свободы и независимости, когда в правительственных кругах шла речь (факт!) об установлении ордена «за свободные суждения»[318]—наше дряблое, выцветшее, одичавшее поколение, «властители дум» которого ударяя мертвыми дланями в пустые перси, дерзают возложить кощунственную хулу даже на святые «19 февраля—5 марта», эти лучшие, лучшие во всей тысячелетней истории, дни навсегда обессмертившие имя Александра II дарованием России своего рода magna charta libertatum!..
Если непримиримая злоба[319] скрытых и явных воздыхателей по крепостному праву и доныне, спустя 4 десятилетия, еще не остыла, то легко представить, каково было ее напряжение вскоре после падения рабства. Друзья народа ждали, что дело свободы, так счастливо начатое правительством, будет доведено до конца, что оно открыто разрывает с крепостниками, не перестававшими смущать его своими трусливыми и своекорыстными нашептываниями. Только что народившаяся свобода как бы обращалась с затаенной мольбою к новой зарождающейся с опаскою освободительной эпохе со словами:
Забудь сомнения свои,В душе болезненно-пугливой,Гнетущей мысли не таи,Грустя напрасно и бесплодно,Не пригревай змею в грудиИ в дом мой смело и свободноХозяйкой полною войди…
В своем великодушном увлечении друзья свободы готовы были послать
Дню вчерашнему забвенье,Дню грядущему привет,
как вдруг нежданно-негаданно узнали, что, спустя с небольшим месяц после объявления воли, крепостная реакция подняла уже голову, и жертвою ее пали С. С. Ланской и правая рука его Н. А. Милютин. Легко представить глубокое огорчение друзей народной свободы!..
Омрачены были ясные дни «медового месяца» свободы, эти «прекрасные дни Аранжуеца» либеральной эпопеи… Да этих дней, говоря по правде, никогда и не было в полном смысле слова, и только наивное историческое предание, создавшееся последующим мрачным или серым фоном жизни, ощущало неодолимую потребность a contrario бросить на них, быть может, не без участия piae fraudis, ретроспективный, розоватый отблеск!..
Но не будем упреждать событий (см. ниже отдел IV о земстве) и, не омрачая радостного воспоминания о великих «мартовских днях», будем веровать, подобно деятелям освободительной эпохи, в конечное торжество идей ее. Только эта вера и вера в народ и подкрепляла в трудные минуты, наступившие вскоре после освобождения и так некстати омрачившие, если не лирическое, все же радостное настроение друзей свободы. Несмотря на все недочеты по составлению и применению Положения о крестьянах, один колоссальный, бесповоротный и чреватый великими последствиями факт подкреплял друзей народа: этот господствовавший над всеми случайными невзгодами колоссальный факт – было мирное освобождение и наделение землею 23-хмиллионов крестьян! Такой беспримерный во всемирной истории факт мирного решения труднейшей социальной задачи, делающий величайшую честь гражданской выдержке русского народа и его друзьям, уверовавшим в его здравый смысл и политическое разумение, вопреки трусливым запугиваниям крепостников, до сих пор вызывает справедливое удивление у иностранцев, законную гордость и веру в будущность России у всех друзей именинника 5 марта, т. е. – русского крестьянина. Отметив проявленный им при трудных обстоятельствах изумительный политический такт, Ф. П. Еленев, один из участников крестьянской реформы, вправе был сказать: «Как много в этом народе задатков порядочности и жизненной крепости, и сколько хорошего можно бы из него сделать при некотором умении его направить»[320].
