Лев Вершинин - «Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии
К чести властей Империи, обычно на подъем довольно тяжелых, ситуацию они отслеживали внимательно и понимали правильно. Исправлять огрехи «головокружения от успехов» были назначены представители грузинского землячества в Москве – генерал Павел Цицишвили (Цицианов) с заместителем, тоже генералом, Дмитрием Орбелиани. И в очередной раз оказалось, что кадры решают все. Оба назначенца были честны, способны, верны Империи и при этом, судя по всему, не чужды неких сантиментов в отношении «исторической Родины». По крайней мере, язык и обычаи они знали, имели связи, дружественные и родственные, в тбилисском «свете» и очень скоро по прибытии на место службы приобрели определенную популярность, многократно возросшую после серии арестов зарвавшихся Иван-Иванычей (Цицианов пачками брал под арест чиновную кодлу, вплоть до самого Коваленского). Но самое главное – имея неограниченные полномочия, новая администрация взялась за «грузинизацию» власти. Не скупясь на проявление максимального уважения к сторонникам России (пенсии, звания, чины и награды сыпались на них, как из ведра – все ходатайства на эту тему удовлетворялись мгновенно), Цицианов аккуратно и тактично работал и с «болотом». Всеми силами подчеркивая, что образ мысли для него не так важен, как служение Империи и Грузии, интересы которых – в его понимании – неразделимы. Создав в Тбилиси Дворянское собрание по типу российских (что очень польстило азнаурам, опасавшимся оказаться чем-то второсортным) во главе с давним сторонником «северной» ориентации князем Чавчавадзе, «главноуправляющий» убедил стать товарищем (заместителем) предводителя князя Андроникашвили, известного иранофила, чьи сыновья-эмигранты входили в ближний круг царевича Александра, наиболее активного претендента на престол. Более того, особым циркуляром капитан-исправникам было предписано привлекать к управлению «грузинских людей всяческих званий, хотя бы и крестьянского, лишь бы толковы в исполнении службы были»; излишне говорить, как восприняло общество эту новацию, открывавшую пути к карьере для амбициозной молодежи. И, наконец, с первых же дней Цицианов уделял подчеркнутое внимание развитию местной культуры, от восстановления типографии, разрушенной при погроме 1795 года (до чего не дошли руки ни у Ираклия, ни у Георгия XII), до учреждения театра.
В сочетании с конкретными мероприятиями административного и хозяйственного направлений (упрощение судов с разрешением решать административные вопросы на основании местных обычаев, прокладка дорог и мостов, обустройство почтовой связи) меры быстро дали ожидаемый эффект. А после обуздания обнаглевших горцев (причем по инициативе Цицианова русские части отдавались под командование грузинам) и «Парада Победы», когда более шестисот абреков босиком и без оружия были проведены напоказ по всей территории губернии, в настроениях общества наступил окончательный перелом. Росту популярности новой администрации не помешали даже жесткие меры, принятые в отношении рода Багратиони, почти всех представителей которого Цицианов полагал «решительно ни к чему доброму не способным» и при первом намеке на интриги или контакты с «ближним зарубежьем» (а разведка у него была поставлена очень неплохо) высылал в Россию. Впоследствии именно это будет поставлено в строку Павлу Дмитриевичу историками «патриотического» направления, но, как пел в свое время Галич, так ведь это, пойми, потом.
Не следует, разумеется, считать правление Цицианова идиллией. Уже говорилось, что преобразования, осуществляемые Империей в Грузии, имели ярко выраженный революционный характер, а у любой революции есть своя Вандея. Традиция не уступает прогрессу без борьбы, и хотя чаще проигрывает (как в той же Вандее или той же Японии), но подчас и побеждает. Как в Иране в 1979 году. Так что нарыв зрел. И прорвался. Еще при жизни Цицианова, в начале русско-иранской войны 1804–1813 годов, восстали горцы Картли. Понять их можно. При поздних Багратиони они фактически никому не подчинялись, налоги платили (при желании) военной службой. С приходом цивилизации нужда в их саблях исчезла, оброк натурой был заменен денежным, а поскольку денег у горцев не было, недоимки пришлось отрабатывать, что всегда неприятно, тем более если начальники не только мерзавцы, но еще и чужаки. Стихийным мятежом не преминули воспользоваться беглые царевичи, спешно вернувшиеся из турецкой зоны влияния, однако говорить о строго национальном или реставрационном характере движения нет, видимо, оснований, поскольку наиболее упорно сражавшиеся отряды повстанцев, сумевшие нанести наиболее тяжелое поражение российским войскам, состояли – парадокс! – из осетин, к возвращению «царя Юлона» отнесшихся весьма прохладно. После того как Цицианов, показав мятежникам силу, не поскупился на пряники (плата за тягловую силу, подводы и ремонтные работы на Военно-Грузинской дороге), волнения в горах быстро затихли, а царевичи были изловлены – не без помощи тех же горцев. Второе восстание, уже под самый конец войны с персами, в отличие от стихии 1804 года, судя по всему, тщательно (и явно не без участия персов) подготовленное, по составу участников, целям и общему ходу событий очень напомнило последнюю (1745–1746 годов) «якобитскую» войну. И завершилось аналогично. «Прошлые люди» проиграли. По большому счету события 1811–1812 годов вполне могут быть признаны гражданской войной. В связи с чем уместно сказать, что под знаменами Империи сражалось намного больше грузин, чем под стягом в очередной раз вынырнувшего из Ирана неугомонного царевича Александра. Однако на эту тему будет случай поговорить особо.
Унижение Церкви?
Еще одна претензия: дескать, Россия «уничтожила автокефалию грузинской церкви и упразднила кафедру патриарха-католикоса». Что ж, нюанс важный. В рассматриваемое время вопросы вероисповедные были куда более значимы, нежели национальные. Точно так же, как в Англии ирландцу-протестанту или еврею-выкресту путь был открыт вплоть до поста премьер-министра, зато ирландцу-католику, не говоря уж о еврее-ортодоксе, приходилось знать свой шесток, в Империи существовала особая табель о рангах. Еврею полагалось сидеть в лавке и не высовываться. Мусульманин (за исключением высшей знати типа упоминавшихся Ханов-Нахичеванских) мог сделать серьезную карьеру, но на местном уровне. Для католика «пределом» были полковничьи эполеты. Лютеранин считался приемлемым на всех уровнях. Но и в теории, и на практике становым хребтом державы, совокупным хозяином ее являлись православные, неважно, урожденные или неофиты. А православие грузин никогда и никем под сомнение не ставилось, и, следовательно, они по факту считались естественной частью России – не этнической Великороссии, а Российской империи как политической, наднациональной системы, лидера православной Ойкумены.
Однако у всякой монеты есть и реверс. Вхождение Грузии в состав России на конфессиональном уровне создало крайне непростую вероисповедную (но! касаться специальных вопросов я, агностик, не считаю себя вправе) и политическую коллизию. С одной стороны, Грузинская Апостольская православная церковь была самостоятельна с незапамятных времен, более того, в неформальном «личном зачете» стояла выше РПЦ, занимая девятое место в диптихах древних Восточных патриархатов (сразу после антиохийской, александрийской, константинопольской, ассирийской и еще четырех совсем экзотических церквей). С другой стороны, РПЦ к началу XIX века жила по правилам церковной реформы Петра I. Патриарха не было. Формально управление РРЦ было «соборным» и осуществлялось Синодом, однако реальным – как фактически, так и формально (на правах «первоприсутствующего») – был Император. Не станем нарушать принцип Оккама, углубляясь в эту, безусловно, интереснейшую тему. Достаточно сказать, что прямой параллелью преобразованиям Петра можно признать англиканство, а проводились они (как и все петровские реформы) в сугубо прагматических целях: Император ломал хребет Церкви, как структуре, способной проводить самостоятельную политику в государстве, оставляя ей (как, впрочем, по логике и следует) только идеологические функции. При этом, в отличие от доброго короля Гарри VIII, заботясь и о соблюдении приличий. Так, принцип «соборности», принятый за основу при проведении реформы, исходя из истории раннего христианства, действительно предшествовал принципу «первоначалия», а правомочность же самой реформы мотивировалась ссылкой на традиции Восточного Рима, императоры которого, будучи «уполномоченными Господа» на земле, посредников-патриархов меняли как перчатки и едва ли не пороли. Более того, соответствие реформы канонам было подтверждено Восточными патриархами (подтверждение, скорее всего, было банально куплено, но это даже не второй вопрос) и обосновано такими безусловными авторитетами в богословии, как Феофан Прокопович и Стефан Яворский. Так что сомнения по сему поводу если и были, то разве что в среде разного рода раскольников.
