Сергей Кузьмин - Скрытый Тибет. История независимости и оккупации

В страдные дни земледельцы работали по 18 час. в сутки. Это не было «эксплуатацией крепостных». Просто они стремились убрать урожай до морозов, чтобы не потерять его. Зато после страды у них было больше времени, и некоторые иностранцы называли тибетцев ленивыми. Так что летом работников не хватало, а зимой работы было мало. Тибетцы много путешествовали, особенно зимой. Это время в Тибете до сих пор широко используют для паломничества. Были даже специальные путеводители, называемые нэ-йиг и лам-йиг.{506}

При надобности помещик мог сдать труд своего крестьянина в аренду другому лицу. В левой пропаганде это называется «продать крепостного».{507} Некоторые высокопоставленные чиновники имели очень большие имения. Например, в имении одного регента было 5 тыс. крестьянских хозяйств. У некоторых представителей аристократии было до 10–20 тыс. зависимых крестьян.{508}

Традиционные вожди и помещики в большинстве не были угнетателями. Они были ограничены в своем обращении с «крепостными» и «рабами» религией и зависимостью от их труда. Часто пишут о богатстве тибетской верхушки и нищете простолюдинов. Но очевидцы отмечали, что разрыв в доходах разных слоев был не так уж значителен. Этот разрыв был меньше, чем, например, в России, Европе или Китае. Так, путешественники в 1940-х гг. сообщали, что тибетские крестьяне в среднем богаче, чем китайские. По заключению Международной комиссии юристов, достаток большинства людей в старом Тибете был близок к таковому в некоторых европейских странах.{509} «Крепостные» были не обязательно бедняками. Многие были богаты, имели слуг.{510} С другой стороны, пища богатых торговцев в основном была той же, что у крестьян: мясо, масло, сыр, чай. В отличие от многих других стран, в Тибете высшие слои не были оторваны от низших, эти отношения часто переходили в дружбу.{511} Даже мясники — представители низшего сословия — часто дружили с аристократами. В 1959 г., когда китайцы арестовали аристократов в Самье, их бывшие слуги тайно носили им еду. Очевидец вспоминал: «Землевладелец был скорее патриархальным главой домовладения, чем суровым и деспотичным господином».{512}

Очевидцы отмечали, что тибетские крестьяне жили в каменных домах, более солидных, чем, скажем, индийские.{513} Каменные жилища в Центральном Тибете строят издревле. Их специфичная архитектура имеет единую схему. Обычно дома строят фасадом на юг, чтобы они лучше обогревались солнцем. Главный материал — кирпич и камень. За одноэтажной половиной обычно возводится двухэтажная.{514} Дверные и оконные проемы отделывают черным цементом или красят в черный цвет, чтобы помещение лучше прогревалось через окно. Крыши плоские, на них по традиции раскладывали дрова, устанавливали молитвенные флаги. Храмовая архитектура сложилась под влиянием традиций Непала, Индии и Китая. Кочевники делают палатки из шерсти яка. Эти палатки бывают разных размеров. Некоторые могут вмещать 100–200 чел., внутри разделены на комнаты. Вокруг лагеря кочевников расставляли молитвенные флаги.

Собственный дом имел право строить любой работник. Например, Тондуп Чойдон, чья семья относилась к беднейшему слою Тибета, так описывает свою жизнь до «освобождения»:{515} «Я отношусь к тем, кого китайцы теперь называют крепостными в Тибете… Нас было шестеро в семье… Мой дом был двухэтажный, обнесенный стеной. Первый этаж мы использовали для содержания животных. У нас было 4 яка, 27 овец и коз, два осла и участок земли в 4,5 кхел (0,37 га)… У нас никогда не было трудностей в том, чтобы заработать на жизнь. В нашей области не было ни одного нищего». Поэтому странно звучит утверждение, будто перед «мирным освобождением» 900 тыс. из 1 млн. чел. не имели жилья.{516} Если бы 90% народа не имели крыши над головой, он бы давно вымер. Многочисленные рассказы о плохой жизни «крепостных» у феодалов появились лишь после их «освобождения» коммунистическим Китаем.

Даже самые бедные слуги и «крепостные» никогда не были ограничены в религии или возможности перемещений.{517} Но для того, чтобы временно покинуть поместье, нужно было специальное разрешение от управляющего.{518} Крестьянин мог также подать землевладельцу петицию о том, что хочет уйти насовсем (митрошува).{519} За уход надо было заплатить. В случае самовольного ухода «крепостного» ловили и возвращали на землю, — если могли. Будучи недоволен работой, «крепостной» мог подать своему господину петицию о ее облегчении. Результат зависел от многих факторов. Но, если господин не соглашался, «крепостной» часто сбегал в отдаленные части Тибета или в Индию.{520} Ведь эффективной полицейской службы не было.

 Большинство тибетцев занимались земледелием, меньше — скотоводством. Скотоводы и земледельцы обменивались товарами.{521} Нередко в одном и том же племени люди были частью земледельцами, частью скотоводами. У кочевников пастбища были в собственности всего племени, а скот — в собственности отдельных семей. Также арендовали скот у феодалов за плату. Арендаторы были лишены права свободного передвижения и кочевок. Свободно перемещались лишь те, у кого был свой скот. Из-за слабо развитой зоотехники бывал большой падеж скота: до 80%, а китайские источники сообщали даже об общем сокращении поголовья.{522} Ясно, что размер поголовья колебался, а не сокращался непрерывно: иначе скота вообще бы не стало.

Основу налогообложения в Тибете составляли натуральные налоги, а денежные были второстепенными.{523} Для этого регулярно проводились переписи населения, были земельные кадастры. Монастырские имения были освобождены от налогов, а многие монастыри получали субсидии от правительства — в основном, пищей. Земельный налог можно было уплатить тремя частями: в ноябре, декабре и январе. Налог со скота взимался от числа голов. В XIX в. из 10 овец надо было отдавать одну. С 1914 г. правительство стало взимать налоги на соль, шкуры, шерсть и чай, ввозимый из Китая.{524} Есть сведения о «налогах» на женитьбу, рождение, смерть, посадку дерева, содержание животных, проезд в другую деревню и т.д.{525} В действительности, это были не налоги, а сборы, пошлины, взносы и т.п. Например, если крестьянин женился на «крепостной, принадлежавшей другому хозяину», он должен был платить выкуп. В другом случае за нее этот «хозяин» получал в обмен девушку из поместья жениха. Это называлось «обмен людьми» и обеспечивало стабильность числа крестьян в каждом поместье. Если «крепостные» оставались у своих прежних господ, то рождавшийся мальчик становился «крепостным» господина мужа, а девочка — господина матери. Дети «крепостных» с рождения заносились феодалами в специальные реестры.

По данным европейцев, посещавших Тибет в XIX — начале XX в., земледельцы отдавали в виде ренты до трети урожая, скотоводы — до 60% продуктов скотоводства.{526} Величина налога определялась каждый год отдельно, в зависимости от величины урожая. Благодаря этому налоги для крестьян не были разорительны. Сумма налога с каждого района определялась правительством, но на местах могли вводить местные налоги в свою пользу. Далай-лама XIV, проконсультировавшись с правительством и своим комитетом по реформам, изменил эту систему. Теперь руководители уездов должны были собирать фиксированную сумму для казны, а правительство установило им зарплату.{527}

Кроме налогов, существовали государственные повинности: транспортная (ула) — крестьянин предоставлял несколько раз в год верховых и вьючных животных и фураж (от нее освобождались только владения монастырей); отработки (сенокос, ткачество, заготовка дров, строительство, ремонт дамб и т.д.); специальные налоги (продуктами, тканями, бумагой и т.д.). Далай-лама XIII отменил улу и ввел фиксированную плату за пользование транспортом, что повышало доходы простых людей. Далай-лама XIV эту плату повысил.

По словам М. Паренти, налогами облагали даже попрошаек. В действительности, попрошайки составляли отдельную «гильдию» со своим главой, который собирал с них поборы. Попрошайничество было наследственным. К попрошайкам весьма хорошо относились, особенно к старикам.{528} Это была своего рода профессия. В Тибете и сейчас немало попрошаек.