Василий Ключевский - Курс русской истории (Лекции I—XXXII)
Варяжский элемент
Договор Игоря с греками заключили в 945 г. послы от киевского правительства и гости, купцы, которые вели торговые дела с Византией. Те и другие говорят о себе в договоре: «…мы от рода русского ели и гостье». Все это были варяги. В перечне 25 послов нет ни одного славянского имени; из 25 или 26 купцов только одного или двоих можно признать славянами. Указывая на близость тогдашнего русского купечества к киевскому правительству, призвавшему купцов к участию в таком важном дипломатическом акте, договор вскрывает и роль варягов в заморской русской торговле того времени: как люди бывалые и привычные к морю, варяги, входившие в состав туземного купечества, служили его комиссионерами, посредниками между ним и заморскими рынками. Сторонним наблюдателям оба класса, княжеская дружина и городское купечество, представлялись одним общественным слоем, который носил общее название Руси, и, по замечанию восточных писателей Х в., занимался исключительно войной и торговлей, не имел ни деревень, ни пашен, т.е. не успел еще сделаться землевладельческим классом. Следы землевладения у служилых людей появляются в памятниках не ранее XI столетия; оно и провело экономическую и юридическую грань между княжеской дружиной и городовым купечеством, но уже несколько позднее: в более раннее время, может быть, и городские купцы бывали землевладельцами, как это видим потом в Новгороде и Пскове. В Русской Правде сословное деление основывается на отношении лиц к князю, как верховному правителю. Княж муж, боярин, приобретая землю, становился привилегированным землевладельцем, как привилегированный слуга князя.
Рабовладение
Но первоначальным основанием сословного деления русского общества, может быть, еще до князей служило, по-видимому, рабовладение. В некоторых статьях Русской Правды упоминается привилегированный класс, носящий древнее название огнищан, которое в других статьях заменено более поздним термином княжи мужи; убийство огнищанина, как и княжа мужа, оплачивается двойною вирой. В древних памятниках славяно-русской письменности слово огнище является со значением челяди; следовательно, огнищане были рабовладельцы. Можно думать, что так назывался до князей высший класс населения в больших торговых городах Руси, торговавший преимущественно рабами. Но если княжеская дружина в XI в. еще не успела резко обособиться от городского купечества ни политически, ни экономически, то можно заметить между ними различие племенное. Княжеская дружина принимала в свой состав и туземные силы, преимущественно из городской военно-правительственной старшины. Но по спискам киевских послов, заключавших договоры с греками в Х в., можно видеть, что решительное большинство в тогдашнем составе княжеской дружины принадлежало «находникам», как их называет летопись, заморским варягам. По-видимому, варяжский элемент преобладал в составе дружины еще и в XI в. Русское общество того времени привыкло считать русского боярина варягом. Есть любопытный памятник, относящийся к первым временам христианства на Руси: это слова на святую четыредесятницу с предшествующими ей неделями. В одном из этих несомненно русских произведений, в слове на неделю мытаря и фарисея, следовательно, на тему о смирении, мы встречаем одно любопытное указание проповедника. Внушая знати не кичиться своей знатностью, проповедник говорит: «Не хвались родом ты, благородный, не говори: отец у меня боярин, а мученики христовы братья мне». Это намек на христиан-варягов, отца с сыном, пострадавших от киевских язычников при князе Владимире в 983 г. Значит, русскому обществу XI в. боярин русский представлялся непременно родичем, земляком киевских мучеников-варягов, хотя в Х и в начале XI в. известно по летописи немало княжих мужей из туземцев-славян. Слово писано, когда совершалось племенное обновление княжеской дружины, но еще не успели соответственно измениться привычные социальные представления.
Слово «Русь»
Княжеская дружина, служа орудием администрации в руках киевского князя, торгуя вместе с купечеством больших городов, носила вместе с ним специальное название руси. До сих пор не объяснено удовлетворительно ни историческое происхождение, ни этимологическое значение этого загадочного слова. По предположению автора древней Повести о Русской земле, первоначальное значение его было племенное: так называлось то варяжское племя, из которого вышли первые наши князья. Потом это слово получило сословное значение: русью в Х в., по Константину Багрянородному и арабским писателям, назывался высший класс русского общества, преимущественно княжеская дружина, состоявшая в большинстве из тех же варягов. Позднее Русь, или Русская земля, — выражение, впервые появляющееся в Игоревом договоре 945 г., — получило географическое значение: так называлась преимущественно Киевская область, где гуще осаживались пришлые варяги («поляне, яже ныне зовомая русь», по выражению Начальной летописи). Наконец, в XI—XII вв., когда Русь как племя слилась с туземными славянами, оба эти термина Русь и Русская земля, не теряя географического значения, являются со значением политическим: так стала называться вся территория, подвластная русским князьям, со всем христианским славяно-русским ее населением.
Превращения племен в сословия.
Но в Х в. от смешанного высшего класса, называвшегося русью, военного и промышленного, в значительном количестве пришлого, еще резко отличалось туземное низшее население, славянское простонародье, платившее дань Руси. Скоро и это простонародье обозначится в наших памятниках не как туземная масса, платящая дань пришлым иноплеменникам, а в виде низших классов русского общества, отличающихся правами и обязанностями от верхних слоев того же единоплеменного им русского общества. Так и в нашей истории вы наблюдаете процесс превращения в сословия племен, сведенных судьбой для совместной жизни в одном государственном союзе, с преобладанием одного племени над другими. Можно теперь же отметить особенность, отличавшую наш процесс от параллельных ему, известных вам из истории Западной Европы: у нас пришлое господствующее племя, прежде чем превратиться в сословие, сильно разбавлялось туземной примесью. Это лишало общественный склад рельефных сословных очертаний, зато смягчало социальный антагонизм. В таких чертах представляется нам состояние Русской земли около половины XI в. С этого времени до исхода XII в., т.е. до конца первого периода нашей истории, политический и гражданский порядок, основания которого были положены старыми волостными городами и потом первыми киевскими князьями, получает дальнейшее развитие. Переходим к изучению явлений, в которых обнаружилось это развитие, и прежде всего изучим факты политические, т.е. порядок княжеского владения, установившийся на Руси по смерти Ярослава.
ЛЕКЦИЯ XI
Порядок княжеского владения Русской землей после Ярослава. Неясность порядка до Ярослава. Раздел земли между сыновьями Ярослава и его основание. Дальнейшие перемены в распорядке наделов. Очередь старшинства во владении как основа порядка. Его схема. Происхождение очередного порядка. Практическое его действие. Условия, его расстраивавшие: ряды и усобицы князей; мысль об отчине; выделение князей-изгоев; личные доблести князей; вмешательство волостных городов. Значение очередного порядка.
Нам предстоит изучить политический строй, устанавливавшийся в Русской земле с половины XI в., по смерти Ярослава. Различные общественные силы и исторические условия участвовали в созидании этого строя; но основанием его служил порядок княжеского владения Русской землёй, действовавший в это время. На нём прежде всего и остановимся.
Княжеское владение до Ярослава
Довольно трудно сказать, какой порядок княжеского владения существовал на Руси при предшественниках Ярослава, и даже существовал ли какой-либо определённый порядок. Иногда власть как будто переходила от одного князя к другому по старшинству; так, преемником Рюрика был не малолетний сын его Игорь, а родственник Олег, по преданию, его племянник. Иногда всею землёю правил, по-видимому, один князь; но можно заметить, что это бывало тогда, когда не оставалось налицо русских взрослых князей. Следовательно, единовластие до половины XI в. было политическою случайностью, а не политическим порядком. Как скоро у князя подрастало несколько сыновей, каждый из них, несмотря на возраст, обыкновенно ещё при жизни отца получал известную область в управление. Святослав, оставшийся после отца малолетним, однако ещё при его жизни княжил в Новгороде. Тот же Святослав потом, собираясь во второй поход на Дунай против болгар, роздал волости на Руси трём своим сыновьям; точно так же поступил со своими сыновьями и Владимир. При отце сыновья правили областями в качестве его посадников (наместников) и платили, как посадники, дань со своих областей великому князю-отцу. Так, о Ярославе летопись замечает, что он, правя при отце Новгородом, давал Владимиру ежегодную урочную дань по 2 тысячи гривен: «…так, — прибавляет летописец, — и все посадники новгородские платили». Но когда умирал отец, тогда, по-видимому, разрывались все политические связи между его сыновьями: политической зависимости младших областных князей от старшего их брата, садившегося после отца в Киеве, незаметно. Между отцом и детьми действовало семейное право; но между братьями не существовало, по-видимому, никакого установленного, признанного права, чем и можно объяснить усобицы между сыновьями Святослава и Владимира. Впрочем, мелькает неясная мысль о праве старшинства. Мысль эту высказал один из сыновей Владимира, князь Борис. Когда ему по смерти отца дружина советовала занять киевский стол помимо старшего брата Святополка, Борис отвечал: «Не буди мне възняти рукы на брата своего старейшего; аще и отець ми умре, то сь ми буди в отца место».
