Евгений Долматовский - Зеленая брама
Все это были люди не старые; если ранение легкое, раны зарубцовывались быстро. Сельские бабушки, никогда не заглядывавшие в аптеку, знали целебные травы, умели готовить всякие отвары, излечивающие дизентерию. Болезнь эта была весьма распространена — ведь мы выпили все окрестные болота.
Увы, немало парней стало инвалидами или по характеру ранений нуждалось в лечении длительном. Хозяева не торопили их, ухаживали за увечными, перепрятывали, готовы были в случае нагрянувшей беды заслонить их собой. И случалось — заслоняли, и хорошо, если дело решалось выкупом,— оккупанты не только грабили, но любили и взятки.
Недавно красные следопыты — учащиеся профтехучилища № 8 Голованевска (к этому городку пробивались многие группы воинов из Зеленой брамы, рассчитывавших, как в песне о партизане Железняке, выйти к Одессе и Херсону) — написали мне о своем земляке Магди Абдуллаеве, ныне докторе наук, профессоре Бухарского педагогического института.
Я только повторяю за ними — земляк, это они его так величают.
Восемнадцатилетним встретил он войну, или война его встретила у самой границы. Отходил до Умани, был ранен, потом пробивался в южном направлении. Вместе с группой раненых оказался в плену. Его заставили рыть себе могилу и расстреляли на краю дороги. К старым ранам прибавились новые, но ни одна пуля не попала в сердце. Он долго лежал среди убитых в этой братской могиле, ночью выполз на обочину, где был найден женщинами хутора Коваливка — Христиной Петричук и Матреной Люльчак.
Долго выхаживали расстрелянного красноармейца, он был вынужден зимовать в Коваливке.
Потом нагрянули жандармы, схватили, отвезли узбекского юношу в Умань, а дальше — в Неметчину. За этим последовал побег, партизанские тропы и армейские дороги по Европе.
После войны доктор наук, профессор Бухарского пединститута коммунист Магди Абдуллаев приезжал в Коваливку, чтобы повидать свою названую мать — Матрену Сергеевну Люльчак. А она называла его сыном, гладила по голове.
Подобных историй наслушаешься на Кировоградчине!
На берегу Синюхи захватчики погнали в поля жителей села Новая Тишковка собирать трупы. Колхозники наткнулись на нескольких еще живых красноармейцев. Их принесли в село, распределили по семьям, обмыли раны, переодели, подкормили и посоветовали, как идти к Днепру. Одного из них звали Ефим Якубович, а фамилия его спасителей была Мариничи.
До Днепра дойти удалось, но уже на переправе красноармейцев задержала фельджандармерия. Ефим Якубович оказался в Уманской яме, оттуда колонну пленных повели в сторону Винницы, но испещренного фурункулами солдата бросили по дороге (конвоиры, на его счастье, были брезгливы). Не стреляли — все равно помрет. Но он остался жив, хотя беспощадный фурункулез одолевал его. И все же он шел, влачился, полз на восток, пока не понял, что дотянуть до фронта не хватит сил. Но ведь у него на пути был родной дом у реки Синюхи — Новая Тишковка, были люди, уже однажды спасшие его,— Татьяна Захаровна и Иван Кузьмич Мариничи. Кое-как, в страшном виде, добрался до них солдат. В Новой Тишковке его долго лечили и почти вылечили, во всяком случае, поставили на ноги.
Вскоре он снова встал в строй и в составе гвардейской дивизии освобождал Украину, Венгрию, Румынию, дошел до Чехословакии, где был тяжело ранен.
Работая над этой книгой, я познакомился с Ефимом Александровичем Якубовичем, видел хранящийся в шкатулке среди его боевых наград памятный знак «За свободу славян», видел грамоту о присвоении ему звания почетного гражданина города Дольна Стрехова.
Может быть, сегодняшнему читателю покажется, что я задним числом сгущаю краски: ведь наши раненые, контуженные, больные воины находились в каждом селе, чуть не в каждой хате. И многие из них выжили, выздоровели, отсюда пошли к линии фронта и вновь встали в ряды армии либо партизанили в лесах или участвовали в подпольной деятельности — так или иначе приняли участие в Победе.
Многие выжили. Верно.
Но скольким воинам и скольким их спасителям не удалось встретить май сорок пятого года!
Вот ведь как получилось!
Местные жители видели, как защищали их землю, их жизни советские воины, отступившие сюда от границы. По праву называли их спасителями.
А когда красноармейцы и командиры оказались в страшной беде, теперь жители посчитали своим долгом защитить их, поставить на ноги, спасать и спасти.
Чтобы понять, какой опасности подвергались колхозники, достаточно ознакомиться с приказами и распоряжениями оккупационных властей и фашистских войск, имеющимися в архивах.
В этих документах без конца повторяется слово «бандит». Захватчики полагали бандитами и партизан, и подпольщиков, и оказавшихся на оккупированной территории воинов. Не без основания им казалось, что каждый советский человек представляет для них опасность как борец за свободу своего народа и Отечества. Они страшились любого! Подобный подход характерен для фашизма вообще. В разных уголках земли, где вспыхивает его зловещее пламя, головорезы всех патриотов подряд клеймят кличкой «бандит» — будь то во Вьетнаме или на Ближнем Востоке, в Никарагуа и Сальвадоре или на островах Тихого океана.
Колхозники оказались в смертельной опасности, ежечасно и ежеминутно рисковали жизнью.
В хате находился раненый майор, в сарае — целый лазарет, замаскированный сеном и соломой, а на улице, на столбе, в пяти метрах от этого тревожного гнезда, было наклеено «Объявление главнокомандующего германскими войсками о мерах наказания за нарушение населением приказов оккупационных властей».
Параграф 5 гласил: запрещается принимать на жительство к себе лиц, не принадлежащих к числу местного населения.
И под всеми параграфами (один запрет страшней другого!) — заключение:
«По всем лицам, действующим наперекор этому приказу, часовым приказано стрелять без предупреждения...»
Может быть, боялись либо просто не хотели срывать объявление. Даже спокойней так — кому из оккупантов придет в голову, что в двух шагах отсюда столько «лиц, не принадлежащих к местному населению», выздоравливает, чтобы снова вырваться в бой.
Тех, кому не удалось вырваться из кольца, оккупанты и их прислужники называли еще и бродягами. Велись облавы, прочесывание местности, охота за людьми. Специальным приказом убийство советских граждан объявлялось неподсудным, солдатам вермахта все было дозволено, а жестокость еще и поощрялась.
В госархиве Хмельницкой области сохранилось объявление, подписанное гебитскомиссаром доктором Ворбсом:
«...Каждый, кто поддерживает бандитов путем предоставления крова, продовольствия или другим способом, будет расстрелян вместе со всей семьей, а его имущество — сожжено».
Именно кров и продовольствие предоставляли колхозники тем, кого захватчики в ненависти и страхе именовали бандитами! Никакие предупреждения и угрозы, никакие зверства врага не могли ни испугать их, ни остановить героическую заботу народа о родной армии.
После перелома в ходе войны попадавшие в наши руки фашисты на допросах изворачивались и лгали, стараясь скрыть свои зверства. Многие выставляли как щит версию, будто сражались только с партизанами и в открытом бою.
История любого села вокруг Зеленой брамы, да и вообще любого села, опровергает эту ложь.
Надо помнить все. Всегда. И вот этот приказ 213-й охранной дивизии от 22 августа 1941 года:
«...Лиц, не проживающих в этой местности, которые не могут правдоподобно объяснить, с какой целью они сюда прибыли, следует по возможности передавать отрядам СД; для мальчиков и молодых девушек, которых противник использует особенно охотно, исключения не делать».
Передача отрядам СД означала уничтожение (после пыток).
«На Украине борьба закончена; кто воюет дальше, тот «бандит» — это из приказа от 28 ноября 1941 года, распространенного в Полтавской области.
Вот приказ фельдмаршала Вильгельма Кейтеля о предоставлении войскам права применять любые средства в борьбе с партизанами и населением, оказывающим им поддержку (16 декабря 1942 года):
«Противник использует в бандах фанатичных, воспитанных в духе коммунизма бойцов, не останавливающихся ни перед каким насилием. Здесь, более чем когда-либо, речь идет о том, «быть или не быть»...»
Подумайте, как кощунственно использован фашистом монолог Гамлета!
«...Если эта борьба против банд как на Востоке, так и на Балканах не будет вестись самыми жестокими средствами, то в ближайшее время имеющихся в распоряжении сил окажется недостаточно, чтобы справиться с этой чумой.
Войска поэтому имеют право и обязаны применять в этой борьбе любые средства без ограничения, также против женщин и детей, если это только ведет к успеху».
Колхозников, укрывавших красноармейцев и командиров, расстреливали, вешали, сжигали, но по-прежнему на чердаках и в клунях находились раненые воины; по-прежнему выздоровевших снаряжали в дорогу к фронту или связывали с местными партизанами.
