Евгений Марков - Славянская спарта
Здѣсь женщина можетъ смѣло пройти одна сквозь всю страну, и никто не осмѣлится оскорбить или обидѣть ее. Цѣломудріе своей женщины черногорецъ охраняетъ какъ зѣницу ока, и если недавно еще дѣвушка, уличенная въ развратѣ, подвергалась «каменованью», то-есть закидывалась на-смерть каменьями или изгонялась изъ своей страны куда-нибудь на чужбину, то и мужчину, осмѣлившагося опозорить дѣвушку, ждала неминучая смерть отъ руки братьевъ или родственниковъ обиженной, если онъ не прикрывалъ грѣха женитьбою. Случалось, что изъ-за оскорбленья одной дѣвушки десятками лѣтъ тянулись кровавыя расправы между племенами или отдѣльными родами, и насчитывалось по 30, по 40 убитыхъ съ обѣихъ сторонъ.
Извѣстный нашъ путешественникъ по славянскимъ землямъ А. Поповъ въ своей интересной старой книгѣ о Черногоріи передаетъ любопытный разговоръ владыки Петра II съ однимъ изъ русскихъ гостей своихъ:
— Отчего въ Черногоріи нѣтъ ни одного постановленія объ оскорбленіи женщинъ? — спросилъ путешественникъ.
— Не нужно! — коротко отвѣтилъ владыка.
— Ну, а если кто оскорбитъ женщину?
— Это было бы то же, если бы вы сказали, если кто вспрыгнетъ на луну!
Когда женщины попадали въ плѣнъ къ туркамъ, то черногорцы закладывали и продавали послѣднее оружіе свое, самую драгоцѣнную для нихъ святыню, чтобы только выкупить женщинъ.
По одному народному преданію визирь Босніи, вторгнувшись въ 1756 г. съ 45.000 войска въ Черногорію, послалъ владыкѣ Василію Петровичу такое требованіе:
«Слушай меня, горный монахъ! пришли мнѣ немедленно 12 красивыхъ дѣвицъ 12-15-лѣтняго возраста и кромѣ того вдову-красавицу Бѣлу Станишину: ихъ возьму я вмѣсто подати. Если не исполнишь моего желанія, клянусь тебѣ, черный монахъ, святымъ Магометомъ и богомъ Аллахомъ, что предамъ пламени всю Черногорію, и весь народъ вашъ подъ саблю положу»!
У черногорцевъ свирѣпствовалъ тогда голодъ, вся страна была разорена войною, не было ни пороху, ни денегъ. Собрались главари вокругъ владыки и написали турку такой отвѣтъ:
«Пошлю я тебѣ вмѣсто молодыхъ дѣвицъ 12 свиныхъ хвостовъ, а за одну Бѣлу Станишину 12 бараньихъ роговъ, чтобы все это ты носилъ на своемъ тюрбанѣ; кромѣ того, пошлю тебѣ 12 камней, чтобы ты ихъ отослалъ царю вмѣсто подати, чтобы онъ зналъ, что такое Черногорія»!
Этотъ отвѣтъ вызвалъ войну, и бой съ турками продолжался непрерывно четырнадцать дней, пока наконецъ турки были сломлены, и визирь едва спасся бѣгствомъ.
Въ 1858 году около монастыря св. Василія, на который мы теперь любуемся, произошелъ поразительный случай, убѣдительно доказывающій, какъ еще живы въ черногорскомъ народѣ глубоко укорененные вѣками взгляды на святость женской чести. На праздникъ въ Острогъ, куда обыкновенно двигаются со всѣхъ сторонъ толпы богомольцевъ, не только изъ Черногоріи, но изъ Герцеговины, Босніи и даже Албаніи, шла между прочимъ одна дѣвушка изъ племени Кучей; молодой юнакъ догналъ ее по дорогѣ и во время отдыха пытался изнасиловать ее; вблизи оказался только одинъ родной братъ его; увидѣвъ безчестный поступокъ брата, онъ бросился на защиту дѣвушки и, выхвативъ ятаганъ, не раздумывая, снесъ брату голову…
Впрочемъ въ Черногоріи часты случаи, когда и сама дѣвушка кровью разсчитывается съ своимъ оскорбителемъ.
Подъ защитою такихъ возвышенныхъ взглядовъ черногорца на женщину, черногорская дѣвушка смѣло является одна и въ полѣ, и въ городѣ, на общественныхъ собраніяхъ и на народныхъ празднествахъ.
Во время самыхъ безпощадныхъ и ожесточенныхъ племенныхъ распрей черногорка безопасно проникаетъ въ селенья и дома враждебныхъ родовъ, никогда не рискуя не только жизнью, но малѣйшею обидою.
Черногорскій юнакъ считалъ бы за величайшее безчестіе для себя, если бы тронулъ одинъ волосъ на женщинѣ; даже убить мужчину въ присутствіи женщины онъ почитаетъ за стыдъ, и не разъ женщины нарочно провожали своихъ мужчинъ на базары въ чужія селенья, гдѣ имъ грозила кровавая месть, и гдѣ подъ покровомъ женщины они оставались, однако, совершенно безопасными. Женщина въ Черногоріи можетъ имѣть право собственности, независимое отъ мужа, можетъ самостоятельно являться съ своими жалобами даже въ сенатъ и къ своему князю, присягать наравнѣ съ мужчиною, вообще пользоваться тѣми же юридическими правами, какъ и мужчины. Черногорецъ гордится этою свободою своей женщины и въ пѣсняхъ своихъ поетъ:
«Родила меня ни рабыня-дѣвица, ни була, ни бѣлая латника, родила меня храбрая черногорка, которая не знаетъ никакого рабства»!
Въ семьѣ, несмотря на свою роль вѣчной работницы, — а пожалуй, даже именно въ силу этой важной роли своей, — черногорка пользуется любовью и уваженіемъ мужчинъ. Мужъ называетъ жену свою «вѣрною любою», женихъ величаетъ свою невѣсту — «вѣреницею»; «тешко кучи, гдѣ нема жене» («тяжко дому, гдѣ нѣтъ женщины») и «пуста куча, гдѣ немакотуле» («пустъ тотъ домъ, гдѣ нѣтъ юбки», говоритъ черногорская пословица. Хотя отецъ часто самъ выбираетъ жениха своей дочери, но насилія въ бракѣ черногорскіе нравы не допускаютъ, и дѣвушка нерѣдко отказывается выйти за нелюбимаго человѣка, несмотря на всѣ настоянья и огорченія родныхъ.
На принужденье къ браку черногорцы смотрятъ какъ на величайшій грѣхъ. «За стараго не дала бъ я гроша мѣднаго, и за вдовца — разбитаго горшка, но за молодого, неженатаго — половину имѣнья отцовскаго и даже все отдать бы согласилась, съ двумя родными братьями»… такъ высказываетъ свои заповѣдныя мечты о бракѣ черногорская дѣвушка въ одной изъ распространенныхъ народныхъ пѣсней.
«Вѣдь не въ деньгахъ, люди сказываютъ, наше счастіе заключается, и богатство — не въ грошахъ только съ дукатами, — оно въ томъ, что сердцу дорого».
Во время войны черногорская женщина замѣняетъ собою для черногорца и санитаровъ, и врачей, и интендантство. Она неустрашимо выноситъ на своихъ плечахъ раненныхъ юнаковъ изъ самаго разгара боя, перевязываетъ ихъ раны, приноситъ воду и пищу сражающимся отцамъ, сыновьямъ и братьямъ. Нечего говорить, что она обшиваетъ и одѣваетъ ихъ съ головы до ногъ. А въ случаяхъ крайней опасности женщины отбиваются отъ враговъ съ такою же отчаянною смѣлостью, какъ и братья ихъ.
Во время черногорско-турецкой войны 1876 года русскіе врачи Краснаго Бреста, бывшіе при черногорскомъ войскѣ, не разъ находили между раненными дѣвочекъ 8-12 лѣтъ, а объ отдѣльныхъ подвигахъ черногорокъ, взрывавшихъ собственноручно башни съ сотнями ворвавшихся въ нихъ туровъ, бросавшихся со скалы вмѣстѣ съ крѣпко охваченнымъ туркомъ, — сохраняется въ здѣшнемъ народѣ много разсказовъ и пѣсней. Эту смѣлость духа и мужскую силу мускуловъ воспитываетъ въ черногоркѣ пастушечья жизнь, въ которой проходятъ ея дѣтство и молодость. Каждая черногорка, какъ и каждый черногорецъ, не исключая и нынѣшняго князя Николая, проходятъ эту суровую школу пастушества на заоблачныхъ горныхъ пастбищахъ, или «катуняхъ», какъ ихъ называютъ здѣсь. Всю весну и лѣто черногорка пробиваетъ «пастирицею», или «планинкою» (отъ слова «планина» — гора), учась доить скотъ, дѣлать масло и сыръ, шить одежду и обувь въ семью свою; вмѣстѣ съ подростками-мальчишками, она кочуетъ день и ночь надъ головокружительными безднами, карабкаясь безъ тропинокъ по скаламъ и обрывамъ, закаляя себя въ лишеніяхъ, трудахъ и опасностяхъ всякаго рода, отбиваясь отъ звѣрей и грабителей, дѣлаясь ловкою и безстрашною, какъ серны ея горъ.
«Планинка» въ прежнія безпокойныя времена рано пріучалась къ виду крови, въ шуму битвъ. Невольно воспитывались въ ней спартанскіе вкусы, спартанскія привычки, спартанскій характеръ.
«Роста, дорогой, пока не выростешь; когда выростешь, проси меня у отца, только принеси мнѣ въ подарокъ яблочко — турску главу на верх оштра колца» (голову турка на остріѣ вола), обращается къ своему будущему жениху въ старой народной пѣснѣ черногорская дѣвушка.
Конечно, новые государственные порядки Черногоріи, новыя, гораздо болѣе благопріятныя, политическія обстоятельства ея, наконецъ, школьное образованіе, начинающее понемногу проникать даже въ горныя деревни, — все это сильно повліяло на черногорскую женщину, на ея образъ жизни и характеръ, — и, нѣсколько подорвавъ въ ней прежнія эпическія доблести, сдѣлало ее болѣе мягкою и мирною. Но существенныя условія прежняго быта ея еще далеко не упразднились новыми теченьями исторіи, и во всемъ существенномъ она еще остается тою же черногоркою народныхъ пѣсней и разсказовъ.
* * *Пока Божо кормилъ лошадей и самъ отдыхалъ сладкимъ сномъ, мы съ женою бродили по селу и живописнымъ окрестностямъ его, любуясь на обступавшія насъ со всѣхъ сторонъ горы. Въ Богетичахъ выстроена хорошая каменная церковь, совсѣмъ на русскій образецъ, кажется, уже княземъ Николаемъ. Она была заперта, но положеніе ея очень эффектно, на выступѣ скалы, господствующей надъ долиною, такъ что съ ея террасы самый лучшій видъ на окрестности. Ярко цвѣтущіе кусты гранатника пробиваются здѣсь въ обиліи сквозь известковую почву.
