Герберт Скурла - Александр Гумбольдт

Когда в Европе Наполеон замахнулся на испанскую корону, а заодно и на ее владения в Южной Америке, ситуация усложнилась. Две крупные политические группы решили, что их час пробил.

Влиятельное большинство креолов, в том числе владельцы шахт и рудников и латифундисты, добивались неограниченной власти лишь для себя. От имени же патриотов, объединившихся в «Sociedad patriotica» — в политическую партию типа французского революционного клуба, выступал Боливар; он требовал, чтобы «единство нации стало наконец свершившимся фактом». «Нас объединяет общая воля отвоевать свободу», — заявлял он. Ураган, сбросивший с ветки тот самый «созревший плод», разразился.

Главной целью Боливара была независимость от Испании, видевшаяся ему в образе единой сильной республики, в конституции которой были бы закреплены основные права человека, провозглашенные два десятилетия тому назад в Париже. Первое южноамериканское федеративное государство, состоявшее из семи автономных провинций, было создано по североамериканскому образцу и приняло конституцию, которая хотя и предоставила право участвовать в выборах каждому свободному человеку, однако право быть избранным в органы правления получили только люди состоятельные. Вопреки воле Боливара и всех патриотов власть в молодом государстве оказалась в руках крупной буржуазии и латифундистов. В других частях Южной Америки дела обстояли не лучше. Конституционные свободы остались только на бумаге.

Ожесточенная борьба за власть между роялистами и республиканцами, феодалами, объединившимися с крупной буржуазией, и патриотами, борцами за свободу и испанскими солдатами началась уже в момент рождения «свободной» Южной Америки; она открыла собой целую эпоху гражданских войн, диктаторских режимов и военных переворотов, которым и по сей день не видно конца.

Поддерживаемый немногими верными единомышленниками, молодой полковник Боливар предпринял смелую попытку завоевать свободу в борьбе с испанскими колониальными войсками и одновременно с влиятельными реакционными группами, а из множества малых республик создать одну-единую крепкую республику, хотя бы только в северной части Южной Америки. После нескольких героических выступлений, проходивших с переменным успехом, «Либертадору» то есть «Освободителю», как его называли сочувствующие и его сторонники, к 1824 году удалось окончательно изгнать испанцев. Когда он как верховный глава республики Венесуэлы провозгласил отмену рабства, крупная буржуазия и латифундисты объявили ему войну. Тем временем он объединил Новую Гранаду, Венесуэлу и Эквадор в единую республику, освободил Нижнее и Верхнее Перу, которое в его честь стало называться Боливией.

Стоит особо подчеркнуть, что предоставленными ему диктаторскими полномочиями Боливар никогда не злоупотреблял, а бескомпромиссные меры против роялистов и реакционеров были продиктованы исторической необходимостью. Несколько раз он хотел уйти с президентского поста, чтобы снять с себя подозрения в том, что он жаждет стать южноамериканским Наполеоном. Он заключил договоры о взаимопомощи и обороне со многими республиками континента. Но Боливару хотелось большего. Он желал объединить всю Южную Америку в единый и дружный союз государств и всем его гражданам предоставить равные права. Этой смелой идее не суждено было осуществиться из-за упорного сопротивления имущих слоев, хитростью и силой защищавших свои классовые интересы, а также из-за противодействия правительственных клик в отдельных государствах. На первой панамериканской конференции, проходившей в 1826 году в Панаме, Боливару стало ясно, что средствами дипломатического искусства ему своих целей не достичь. Он попытался применить силу там, где в борьбе за единство и независимость родины не действовали другие средства. В неру и Колумбии народом ему была предоставлена неограниченная власть, однако теперь сопротивление богатых классов еще обострилось, приняв форму заговоров и покушений.

Боливар понимал, что его силы на исходе. Когда же государственный совет в Боготе предложил ему корону, то он воспринял это как предательство его основополагающих политических принципов со стороны тех, кто боролся вместе с ним. Он чувствовал, что недоверие к нему, к его «последним», «тайным» замыслам росло, что даже его ближайшие соратники стали бояться «императора Анд», как называл его простой народ, и его неограниченной власти. Утомленный, смертельно больной, ожесточившийся против всех, Боливар на заседании Национального конгресса в Боготе в 1830 году сложил с себя все полномочия. В том же году, когда он устранился от государственных дел в надежде, что его добровольный уход с высокого поста поможет изжить междоусобицу, борьбу за власть и добиться единства, он умирает от туберкулеза.

Гумбольдту так и не довелось повидаться с Боливаром после тех парижских встреч, имевших место осенью и зимой 1804 года. Из Италии, куда он потом направился, он не раз осведомлялся у Бонплана о делах этой «горячей головы». С величайшим вниманием и участием следил он за ходом освободительной борьбы Боливара. Он приветствовал любое развитие событий, которое содействовало освобождению людей от чужеземного ига, и, конечно же, с глубоким удовлетворением принимал к сведению, что его научные изыскания и его «физическое описание» Мексики, Кубы и Венесуэлы давало правительствам независимых государств ценные указания относительно путей политического развития их национальной экономики. Письма Боливара Гумбольдт бережно хранил «как драгоценные воспоминания» об «оказанной ему благосклонности», как «самую прекрасную и славную страницу» своей жизни, которая, по его убеждению, так же, как и жизнь Боливара, «лишь более мягкими средствами, служит делу человеческого разума и благоразумной свободы», — как писал он однажды «Освободителю». О делах Боливара Гумбольдт говорил не иначе как о «великих и благородных деяниях… вызывающих восхищение обоих полушарий».

Мы знаем, что Боливар — полководец и государственный деятель — часто вспоминал о Гумбольдте, часто говорил о своем чувстве глубокой благодарности к нему и о том, сколь многим обязаны молодые южноамериканские государства немецкому ученому. «Александр фон Гумбольдт, — говорится в одном из его писем, — вот кто является настоящим открывателем Америки. Ему Новый Свет обязан большим, чем всем конкистадорам, вместе взятым».

Мексика, довольно быстро укреплявшаяся в своем новом состоянии, смогла получить жизненно необходимый ей большой заем в лондонских банках лишь «по предъявлению» «экономического заключения» Гумбольдта. Это научно обоснованное заключение значило для британских денежных воротил больше, чем что-либо другое. Но помощь немецкого ученого этой стране сводилась не только к сфере экономики. Он раскрыл жителям Мексики глаза на масштабы природных богатств и необъятные возможности экономического развития их страны и тем укрепил их волю в борьбе против испанских эксплуататоров и их стремление к основанию независимых государств. Он пробудил в них живую надежду на то, что «густонаселенные торговые города и плодородные поля, возделываемые свободными руками, возникнут на месте непроходимых лесов».

Мексиканцы произносили имя Гумбольдта вместе со словами «Benemerito», что означает «человек, имеющий большие заслуги перед отечеством», и горячо приветствовали намерение Гумбольдта, высказанное им во времена мрачной реакции в Пруссии, навсегда вернуться в Мексику и основать там научно-исследовательский институт.

Конечная цель исследований — изучение всей земли

Об этой части света, завоеванной в кровопролитных походах жестокими и фанатичными христианами, европейцам многое было известно и до появления там Гумбольдта, однако сведения эти были разрозненными, отрывочными, запутанными, не составлявшими общей картины и не позволявшими проводить на их основе широкий сопоставительный анализ природных особенностей континента.

Первое, что сумел обнаружить светлый ум и острый глаз Гумбольдта, — это сходство строения гор и различие вулканических масс по сравнению с европейскими. Любознательный ученый вместе с верным спутником и помощником Бонпланом с подвижнической тщательностью собирал и регистрировал растительные и животные формы, сопоставлял их разновидности, встречавшиеся в разных частях континента — будь то на равнинах, холмах или неприступных горах, которые он покорял и обмерял, включая и те, что считались самыми высокими на земле. Все это наряду с постоянным изучением физико-химических свойств атмосферного воздуха позволило ему дать жизнь сразу двум наукам: географии растений, или учению о зональном распределении семейств и видов растений, и науке о распределении границ воздушных слоев с одинаковой температурой (учению об изотермах). Третьей великой и удачно осуществленной им идеей, имевшей на сей раз отношение к общественным дисциплинам, была общая статистика. Сделанный им первый свод статистических данных по Новой Испании многим ученым послужил прообразом новой науки и одновременно стимулом ее дальнейшего развития. Его наблюдения за атмосферой, за астрономическими и магнитными явлениями, — наблюдения ценные и всегда затрагивающие самую суть дела — постепенно сделали вторую половину Земли научно сравнимой с первой и как бы присоединили одну к другой; с момента этого присоединения стало возможным окидывать взглядом всю ее целиком и познавать наиболее общие ее свойства, добиваясь максимально возможной полноты картины.