Жан Блюм - Ренн-ле-Шато. Вестготы, катары, тамплиеры: секрет еретиков
Если нападки на вестготов отличаются осторожностью, то тамплиеры подверглись внезапной и хитроумной атаке. Собственно, досталось не только тамплиерам, но и журналистам, с осторожностью отнесшимся к откровениям, которые сделала госпожа Резникова на пресс-конференции. Госпожа Резникова — писательница, которой посчастливилось найти средневековый документ, в котором упоминается о присутствии госпитальеров в Безю в интересующую нас эпоху. Не будем возвращаться к традиции, сохраняющейся в этом регионе, к множеству указаний из самых разных источников, к прекрасным работам такого крупного эрудита, как аббат Мазьер. Просто в один прекрасный день эта дама обрушилась на журналистов, аббата Мазьера и тамплиеров. Это говорит о многом… Правда, что тамплиеры покинули этот мир! Кроме того, искреннюю веру этой неугомонной писательницы не следует подвергать сомнению: никто не оспаривает ее открытие! Мы просто констатируем, что в наши дни существование Шекспира поставлено под сомнение, и мы заботимся о памяти Наполеона. И увидим, что важно в нашем случае: тамплиеры не верили больше, чем остальной мир, в божественную сущность Иисуса. Побережем чернила и скажем только три слова: тамплиеры, вероотступничество и Соньер. Да, тамплиеры умели писать. Но если на землях, где служил Соньер, не было тамплиеров, то как он мог бы найти документы, составленные братьями этого ордена? По правде говоря, Соньер мог добыть бумаги и в другом месте; любой человек, который не хочет допустить, что тамплиеры способны на отклонение, забывает об очевидном: король и папа осудили орден за вероотступничество и ересь.
Третье утаивание. Более или менее сознательное. Кюре Ривьер был позван к изголовью умирающего Соньера. Прошло тридцать лет со дня смерти Соньера, скончавшегося в 1917 году. Еще были живы его современники, некоторые из тех, кто присутствовал при последнем вздохе аббата — знаменательном событии для Ренна! Их дети выросли, слушая рассказы о кончине Соньера. И все они, без сомнения, знали об одном эпизоде, не понимая его истинного значения.
У Соньера случился сердечный приступ или инсульт; он умирал. Его сосед и друг, Ривьер, кюре Эсперазы, пришел его навестить. Его позвали? Или он пришел сам? Два человека беседовали. Возможно, Соньер говорил с трудом, болезнь истощила его силы; возможно, он успел сказать Ривьеру главное; возможно, он показал документы… Как бы то ни было, Ривьер вышел из комнаты умирающего потрясенный, с побледневшим лицом. Он вернулся спустя два дня, чтобы соборовать аббата; выходит, в предыдущий раз он этого не сделал, хотя наверняка понимал, что Соньер умирает. После смерти Соньера Ривьер долго не мог прийти в себя — один, а то и два года: возможно, он потерял интерес к жизни, возможно, утратил надежду на вечную жизнь. Так что же произошло в течение этих двух дней? Ривьер предавался горьким размышлениям? Или вмешались церковные власти? Отдать предпочтение второй гипотезе означает, что во время исповеди Соньер поведал Ривьеру какую-то тайну — тайну страшную. Быть может, вышестоящее начальство, зная, о чем Соньер способен рассказать на исповеди, надавило на Ривьера, чтобы он все-таки соборовал умирающего? Чтобы о скандале не узнал еще кто-нибудь?
Кажется, что весь мир неправильно оценил первое решение Ривьера: даже тонкий и проницательный Же-рар де Сед драматически восклицал: «О каком духовном преступлении довелось узнать Ривьеру? Не показалось ли ему, что душа Беранже превратилась в один из тех камней, о которые способно разбиться даже божественное милосердие? Подумал ли он о том, что оставляет своего друга у врат самого ада?»
Но вопрос следует задать иначе. Даже Гкглер, прояви он раскаяние, страх перед адом, мог бы надеяться получить последнее причастие. Лишение последнего причастия может означать только одно: любое злодеяние простится раскаявшемуся человеку, за исключением того, что упорствует в своем заблуждении или грехе. Не будем долго распространяться о предполагаемом прегрешении Соньера… Отказался ли аббат отречься от своей ошибки? «Весь мир» — за исключением нас — считает возможным тот факт, что Мари была больше чем просто служанка в его доме. На протяжении всей истории этот факт не имел особенной важности, но на смертном одре все могло обстоять по-другому? Да, Соньер, не пожелавший отречься от земной любви Мари, мог бы рискнуть лишением последнего причастия. Поступил ли он так на самом деле, он, человек, достигший шестидесятилетнего возраста и стоящий на краю могилы, особенно если верил в заступничество другого человеческого существа? Уже задав этот вопрос, мы на него ответили. Остается один возможный мотив: упорство в ереси и вероотступничестве. Этот аргумент нам кажется серьезным: Соньер был волевой личностью и, вне зависимости от своего отступничества, человеком глубоко религиозным. На Никейском: соборе он наверняка выступил бы против императора Константина Великого. Мы имеем дело с религиозностью, освободившейся от догмы.
А отчаяние Ривьера после этой редкого и прискорбного эпизода? Представим себе «нормального» кюре, обучавшегося в семинарии и слыхом не слыхавшего о боге Митре, епископе Арии, великом магистре ордена тамплиеров Жаке де Моле; кюре, который представлял себе Господа и небеса в том виде, каком они представлены на фресках в Эпинале, и незнакомого с самим понятием «архетипичной истины». Короче, Ривьер был из тех священников, которые свято веруют в то, что их Церковь основана только на истине и держит в руках ключи от рая. Среди французского клира таких священников встречалось еще довольно много… по крайней мере, до 1917 года. А в самом 1917 году? Если дело обстоит так, как мы описали, Ривьеру пришлось тяжело. Гораздо более тяжело, чем самому Соньеру, у которого было преимущество над своим собратом: он готовился увидеть — если там было что видеть.
По поводу дезинформации, сознательной или нет, то, перечитывая настоящую рукопись, мы прибавили к досье несколько моментов, скорее тревожащих, нежели значительных. В начале лета 1993 года под эгидой общества «Земля Реде» были начаты работы в музее и прилегающих к нему зданиях, которые, как уже упоминалось, составляли «храм-перевертыш». И так называемая вестготская колонна с перевернутым крестом, увенчанная статуей Богородицы, была перенесена в музей и установлена наоборот, что противоречит мыслям и работам Соньера! Что же касается железной двери, внешне совершенно бесполезной и преграждающей переход между «внешними исповедальней и алтарем», то ее убрали.
Остались лишь косяки! Вот бедолаги… Авторов этих «модификаций» вроде бы не за что винить в некомпетентности: они всего-то убрали ненужную дверь и вернули на место крест, который Соньер вроде бы случайно перевернул! Вышеупомянутые авторы — а все они люди образованные и интересные — львиную долю своего времени и усилий отдают благому делу. Вспоминается поговорка: «Господи, обереги меня от друзей, со своими врагами я справлюсь и сам».
Вот так. Карты розданы, игра началась. Но в колоде немало крапленых карт; нужно иметь терпение, чтобы отличить их от нормальных.
Эркуль Пуаро и Мегрэ нам не помогут. Агате Кристи и Сименону неинтересно наше дело. Как поступить? И автор и читатель — вместе мы должны приняться за работу. Чтобы найти ответ, мы должны отобрать нужные факты в ворохе самой разнообразной информации.
Решить загадку? Трудная затея? Кажется, что нас ждут прекрасные указатели, которые невозможно не заметить…
Глава VI.
ACTA EST FABULA
Пьеса сыграна, причем пьеса детективная. Теперь нам предстоит тщательно изучить игру актеров и отделить правдивые указания от мистификаций. Во время преподавания в нарбоннской семинарии Соньеру наверняка приходилось «отделять зерна от плевел». Мы же столкнулись с ученой смесью тех и других…
Итак, опишем все обманчивые изображения, даже если нам придется объяснять причины их установки; так нам проще будет найти ответ.
Да, Жан-Клод Дани справедливо заметил: в церкви взору посетителя предстают девяносто аномалий, мы можем поверить слову этого выдающегося историка искусства. Элементарные психологические причины противоречат гипотезе, согласно которой речь идет о символических и топографических знаках, раскрывающих природу клада и указывающих искателю путь к открытию. А может, Соньер и его друзья действительно решили отдать легендарное сокровище первому, кто придет в церковь и окажется настолько умен и проницателен, чтобы разгадать все символы?
Может, мы имеем дело с проделками человека, склонного к розыгрышам? Нет, дело обстоит гораздо серьезнее. Вскоре мы увидим, к чему стремился аббат.
Все понятия, являющиеся неотъемлемой частью классического христианства, были здесь поставлены под удар. Вспомним о таких чудовищных нелепостях, как два младенца Иисуса и «храм-перевертыш», с его перевернутым крестом. Этим все сказано: все эти знаки громко вопиют от вероотступничестве Соньера и его склонности к ереси. Соньер зашел далеко за границы допустимого перед своим церковным начальством, и возникает вопрос: как же епископ Бийар, посетивший церковь в первый раз, не высказал своего возмущения? Неуверенность или боязливость? Незнание? Наоборот, полное знание? Интересно, что епископ Каркассонский никогда не чинил препятствий Соньеру. И затем… было ли то посещение церкви действительно первым?
