Альфонс Ламартин - История жирондистов Том II
Ланжюине в последний раз всходит на трибуну. «Я полагаю, — говорит он как человек, у которого чиста совесть, — вы не можете ожидать, чтобы я отказался от своей должности. — При этом гордом заявлении Ланжюине с презрением смотрит на толпу, издали грозящую ему. — Когда древние жрецы, — продолжает он, — тащили к алтарям свои жертвы, чтобы убить их, они венчали их цветами и надевали на них гирлянды! Подлецы! Они не оскорбляли их!» Услышав мрачное сравнение оратора с жертвой, а жреца — с народом, трибуны затихают. «Все кончено, — продолжает Ланжюине, — нельзя ни выйти отсюда, ни даже подойти к окнам, чтобы потребовать правосудия у народа. Ни одно законное желание не может быть высказано в этом зале».
«Жертвы! — кричит Марат. — Они забывают, что нужно быть чистыми, чтобы предлагать такие жертвы! Это я, истинный мученик свободы, должен отдать себя за всех! Я обещаю отказаться от своих полномочий в ту минуту, когда вы издадите приказ об аресте двадцати двух; я требую, чтобы, исключив из списка Дюко, Лантена и Дюсо, не заслуживающих чести подвергнуться изгнанию, вы прибавили имена Дефермона и Валазе, которые в него не попали!»
В эту минуту Лакруа, друг и поверенный Дантона, вбегает в зал с вытянутыми руками, как человек, умоляющий защитить его от убийц. «Оружие было направлено мне в грудь! — кричит он. — Конвент под обстрелом! Мы поклялись жить свободными или умереть. Так умрем, но умрем свободными!»
Жиронда и «болото» подтверждают слов Лакруа. Они заявляют, что многие из них были буквально вытеснены в зал и подверглись оскорблениям. Дантон тоже выражает негодование. Барер кричит, что Конвент, которому угрожают, не может издавать законы, что в эту самую минуту на глазах у Конвента раздают войскам, окружившим его, жалованье за службу у мятежников. Дантон поддерживает Барера и требует, чтобы Комитет общественного спасения отомстил за притесняемых народных представителей. Маларме уступает место председателя Эро де Сешелю, величественно исполнявшему эту обязанность в дни позора и слабости.
Быть может, если бы на заседании присутствовали все жирондисты, если бы Верньо произнес в эту минуту одну из своих превосходных речей, успокоил народ и заставил покраснеть Конвент, то попытка Лакруа и Дантона спасения двадцати двух удалась бы. Но все ораторы Жиронды или отсутствовали, или молчали. Один Барер вторично обратился к Собранию. «Граждане, — сказал он, — постараемся узнать, свободны ли мы. Я требую, чтобы Конвент отправился к войскам, которые, конечно, защитят его».
Эро де Сешель встает с кресла и возглавляет процессию из нескольких депутатов. Жирондисты и члены «болота» идут вслед за ними. Монтаньяры в нерешимости остаются на своих местах. «Не ходите, — кричат им якобинцы с трибун, — это ловушка! Вас убьют!» — «Как? Вы покидаете своих сотоварищей, которые хотят ринуться в толпу, и обрекаете их на верную смерть, заставляя предполагать, что существует два Конвента?» — спрашивают, сопровождая свои слова умоляющими жестами, депутаты «болота». Дантон в порыве великодушия бросается к ним. Робеспьер с минуту говорит с Кутоном, Сен-Жюстом и несколькими якобинцами, а затем они наконец решаются сойти со своих скамей и также присоединиться к шествию.
При появлении президента, опоясанного трехцветным шарфом, двери растворяются. Часовые отдают честь. Толпа пропускает народных представителей. Они подходят к площади Карусель. Народ, запрудивший площадь, приветствует депутатов. Конвент бесстрастно слушает эти крики и продолжает шествие до пушек, около которых их дожидается генерал Анрио, окруженный своим штабом. Эро де Сешель приказывает Анрио очистить проход представителям нации. Анрио поднимает свою лошадь на дыбы и делает повелительный жест. «Вы не пройдете до тех пор, — говорит он, — пока не выдадите двадцати двух». «Хватайте этого бунтовщика!» — кричит Эро де Сешель солдатам, показывая на Анрио. Солдаты не трогаются с места. «Канониры, к орудиям! Солдаты, в ружья!» — командует Анрио своим батальонам.
Слова эти передаются офицерами по всей линии. Конвент поворачивает обратно и проходит под сводом дворца в сад. Оставшиеся верными батальоны, стоящие в конце длинной аллеи, кричат членам Собрания, чтобы они шли к ним, и обещают защитить их своим штыками. Эро де Сешель направляется туда. Батальон мятежной секции преграждает ему путь, прежде чем он успевает дойти до моста. Конвент, плотно сомкнувшись вокруг президента, останавливается.
Марат, показавшийся из боковой аллеи в сопровождении толпы молодых кордельеров, кричащих: «Да здравствует друг народа!», призывает депутатов, покинувших свой пост, вернуться назад. Кутон присоединяет насмешки к оскорблениям, которыми осыпают депутатов. «Граждане! — говорит он. — Все члены Конвента должны быть теперь спокойны. Вы прошли среди народа и повсюду нашли его почтительным к своим представителям и неумолимым к заговорщикам. Теперь, когда вы можете совещаться на свободе, я требую уже не обвинительного декрета против двадцати двух, но прямого приказа арестовать их, а также членов комиссии Двенадцати и министров Клавьера и Лебрена!»
Неискренние, но всеобщие аплодисменты свидетельствуют, что Конвент перестал стыдиться своего положения. Лежандр, Кутон и Марат пытаются, однако, вызвать сочувствие к членам комиссии Двенадцати, которые протестовали против ареста Эбера и Варле. Из списка осужденных вычеркивают Фонфреда, Сен-Мартена и некоторых других.
Члены Горы молча спускались со своих скамей, избегая смотреть на тех, кого они только что осудили. Многие бежали. Барбару, Ланжюине, Верньо, Моллево, Гардьен остались на местах, тщетно ожидая вооруженных людей, которые должны были взять их под стражу. Не дождавшись ареста, они отправились по домам.
XLIII
Разрыв между департаментами и Конвентом — Блокада портов — Союзники на границах — Новая конституция — Жирондисты в Кане — Генерал Вимпфен — Общественный обвинитель Марат
Оказав нешуточное давление на своих представителей, народ разошелся, не прибегнув ни к какой крайности. У людей появилось сознание огромной услуги, оказанной свободе. Иллюминовали улицы и предоставили жирондистам свободно выйти из Тюильри и разойтись по домам. Казалось, народу нужны не головы, а власть. Он воображал, что освободил Конвент от ига нескольких честолюбцев и этого вполне достаточно. Народ готов был повиноваться Конвенту, поскольку считал его уже свободным. Ничем невозможно было бы увлечь его к тирании.
Один только человек хотел воспользоваться народным движением ради личного честолюбия: Марат. Это ему не удалось, и теперь он вынужден был клясться перед якобинцами в том, что не стремится к диктатуре. «На меня клевещут, — говорил Марат, — будто бы я требовал для Франции тирана. Я явился сюда не затем, чтобы оправдываться, потому что я убежден, что никто не поверит этой клятве. Неприятно говорить по-французски перед невеждами, которые не понимают этого языка, или перед бездельниками, которые не желают понять его. Вчера в девять часов вечера депутации многих секций явились посоветоваться со мною относительно того, какой линии им держаться. „Как?! — сказал я им. — Бьет набат, возвещающий свободу, а вы спрашиваете советов?“ И тут же прибавил: „Я вижу, что народ не может спастись без предводителя, который направлял бы его действия“. Граждане, окружавшие меня, вскричали: „Вы требуете властелина?“ — „Нет, я требую вождя. Это большая разница“».
Марата упрекали за честолюбие, а Дантона — за бездействие. Тот самый Варле, который в комитете Архиепископства предлагал принять самые жестокие меры против жирондистов, осмелился напасть на Дантона на трибуне кордельеров, среди его друзей и в самом очаге его могущества. Кордельеры, разрешив Варле выступать таким образом против своего кумира, показали этим, что их расположение к нему ослабевает. Дантон при этом отсутствовал.
Вечером Камилл Демулен, яростно защищавший своего патрона, пришел рассказать ему о нахальстве Варле. «Благодарю тебя за то, что ты отомстил за меня этой гадине, — сказал Дантон. — Когда народ найдет второго Дантона, тогда он сможет пожертвовать мною ради своих капризов. Но я ничего не боюсь, — прибавил он, ударив себя по лбу ладонью. — Вот здесь две головы: одна для того, чтобы поднять революцию, другая для того, чтобы управлять ею».
На другой день Гора возобновила работу всех комитетов, кроме Комитета общественного спасения. Депутаты Горы отрешили от должности министров, которых подозревали в приверженности к побежденным, отправили комиссаров в неспокойные департаменты, отменили проект конституции, предложенный жирондистами, и поручили Комитету общественного спасения составить в течение недели проект новой демократической конституции. Депутаты спешили с набором рекрутов и вооружением революционной армии. Кроме того, был издан декрет о насильственном займе у богатых целого миллиарда. Заседания Горы стали уже не прениями, а короткими решениями, тотчас же утверждаемыми голосованием.
