Тур Хейердал - Путешествие на Кон-Тики
В нашем вахтенном журнале записано:
"Первой попалась на крючок 6-футовая акула, которая была вытащена на палубу. Мы снова закинули крючок, и попалась 8-футовая акула, которую мы тоже втащили на борт. Забросив крючок в третий раз, мы поймали опять 6-футовую акулу, но подняли ее лишь до края плота, так как она сорвалась и исчезла. Снова забросили крючок, на него попалась 8-футовая акула, которая затеяла с нами настоящую драку. Мы втащили уже на бревна ее голову, когда она перекусила леску из четырех стальных тросиков и исчезла в морских глубинах. Снова закинули, и снова акула на палубе. Стало опасно продолжать ловлю на скользких бревнах, потому что три лежавшие на них акулы вскидывали головы и норовили цапнуть нас за ногу еще долгое время после того, как мы сочли их мертвыми. Поэтому мы стащили, их за хвосты на бак и сложили там в кучу. Сразу же после этого мы поймали большого тунца, и он задал нам работы больше, чем любая акула, прежде чем нам удалось втащить его на палубу. Он был такой жирный и тяжелый, что никто из нас не смог поднять его за хвост.
Море по-прежнему кишит взбесившейся рыбой. Поймалась еще одна акула, но ей удалось вырваться, не попав на плот. Затем благополучно втащили на борт еще одну 6-футовую акулу. После этого поймали 5-футовую акулу. Забросив еще раз крючок, поймали еще одну 7-футовую акулу".
Представьте себе палубу, на которой валяются под ногами огромные акулы; они судорожно колотят хвостами о бревна или бьются о стены бамбуковой хижины и хватают все вокруг. Мы принялись за ловлю рыбы после штормовых ночей уже достаточно усталыми и измотанными. Теперь же совершенно выбились из сил и не разбирали, какие акулы были уже мертвы, какие лежали в предсмертных судорогах, все еще норовя нас цапнуть, а какие были совсем живые и выслеживали нас своими зелеными, кошачьими глазами. И вот по всему плоту было разбросано девять больших акул, а мы так умаялись от бесконечного вытаскивания тяжелых тросиков и борьбы с непокорными акулами, что после беспрерывного пятичасового тяжелого труда сдались.
На следующий день было уже меньше золотых макрелей и тунцов, но по-прежнему много акул. Мы принялись было снова ловить рыбу, но скоро прекратили: запах свежей крови привлекал всё новых и новых акул. Мы выбросили всех мертвых акул за борт и начисто отдраили палубу от крови. Бамбуковые цыновки, порванные зубами акул и исцарапанные их шкурой, мы выбросили за борт, заменив их новыми, золотисто-желтыми, запас которых хранился у нас на баке.
Всегда, когда мы вспоминали те вечера, перед нашими глазами вставали прожорливые открытые пасти акул и кровь. И мы ощущали запах мяса акулы. Мясо акулы пригодно для еды, и по вкусу оно напоминает пикшу*, но предварительно, чтобы избавиться от привкуса аммиака, нужно держать его в течение суток в морской воде.
*Пикша- рыба из семейства тресковых.
Мясо бонито и тунцов, конечно, вкуснее акулы.
В один из тех вечеров я впервые услыхал, как кто-то с тоской в голосе заметил, что неплохо бы растянуться на траве под пальмами на каком-нибудь острове; хотелось бы, конечно, посмотреть еще на что-нибудь, кроме рыбы и бурного моря.
Погода опять стала хорошей, но уже не такой постоянной и надежной, как раньше. Несчетные бурные порывы ветра приносили с собой сильные ливни, которые мы радостно приветствовали, потому что большая часть наших запасов воды начала портиться и скверно запахла болотом. Когда ливень был очень сильным, мы собирали дождевую воду с крыши хижины, а сами стояли голые на палубе и смывали с себя соль пресной водой, наслаждаясь этим редким удовольствием.
Рыбки-лоцманы резвились на своих обычных местах, но были ли то наши старые друзья, вернувшиеся после кровавого побоища, или новые спутники, приобретенные в разгар боя, - этого мы не могли узнать.
21 июля ветер снова внезапно стих. Было ужасно душно, наступил полный штиль. Что это означало, нам было известно с прошлого раза. И действительно, после нескольких резких порывов ветра с востока, с запада и с юга задул свежий ветер с юга, где над горизонтом, точно так же как в прошлый раз, заворочались черные, грозные тучи. Герман был все время на палубе с анемометром, показывавшим скорость ветра 14-15 метров в секунду и больше. И вдруг спальный мешок Турстейна перелетел за борт. То, что случилось потом, произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю.
Герман попытался схватить мешок на лету, но сделал лишний шаг и упал вниз головой за борт. Среди шума волн мы еле услыхали слабый крик о помощи, увидели Германа, размахивавшего рукой, а также что-то зеленое и непонятное, кружившее около него в воде. Он стремился к плоту, борясь изо всех сил с огромными волнами, отбрасывавшими его от левого борта. Турстейн, стоявший на корме у рулевого весла, и я, находившийся в носовой части плота, первыми заметили Германа и похолодели от ужаса. Мы заорали изо всей мочи; "Человек за бортом!" - и бросились к ближайшим спасательным средствам. Остальные не слышали крика Германа из-за шума моря, но теперь все забегали и засуетились на палубе. Герман был первоклассным пловцом, и хотя мы прекрасно понимали, что на карту поставлена его жизнь, каждый из нас был полон надежды, что ему удастся в последний момент взобраться на плот.
Турстейн, стоявший ближе всех к лебедке с канатом, к которому мы привязывали лодку, бросился к ней, но единственный раз за все время плавания канат заело. Герман плыл вровень с кормой, на расстоянии нескольких метров, и его последней надеждой было ухватиться за лопасть кормового весла и повиснуть на нем. Ему не удалось схватить задние концы бревен, и он бросился к лопасти кормового весла, но оно ускользнуло, и Герман оказался в кильватере плота, как многие другие предметы, следовавшие за нами на расстоянии, которые мы никогда не могли достать. В то время как Бенгт и я спускали на воду резиновую лодку, Эрик и Кнут бросили в воду спасательный пояс. Он всегда висел на углу хижины с привязанной к нему длинной веревкой. Однако ветер был настолько силен, что, несмотря на все их старания, спасательный пояс прибивало обратно к плоту. Герман сделал несколько безуспешных бросков, но с каждым порывом ветра он все больше и больше отставал от кормового весла, хотя плыл изо всех сил. Он, естественно, понимал, что расстояние будет все увеличиваться и увеличиваться, но, несмотря на это, надеялся, что мы подберем его, когда спустим резиновую лодку на воду. Без связывающего лодку с плотом и тормозящего ее движение каната мы, быть может, и смогли бы подойти к упавшему в море пловцу, но вопрос был в том. как мы добрались бы обратно до "Кон-Тики"?
Тем не менее у трех человек в резиновой лодке все же были кое-какие шансы, а у человека в море никаких шансов не было.
И вдруг Кнут разбежался и нырнул головой вниз в море. Он держал в руке спасательный пояс и заметно продвигался вперед. Каждый раз, когда на гребне волны показывался Герман, Кнут исчезал между волнами; и каждый раз, когда появлялся Кнут, исчезал Герман. Наконец мы увидели обе головы рядом. Им удалось встретиться, и теперь оба держались за спасательный пояс. Кнут махал рукой. Резиновую лодку мы уже подняли, и теперь все четверо ухватились за веревку спасательного пояса и тащили изо всех сил, не спуская глаз с огромной тени, видневшейся сейчас же за спинами обоих мужчин. С Кнутом, когда он плыл к Герману, чуть было не случился удар, когда он внезапно увидел над поверхностью воды огромный зелено-черный треугольный плавник таинственного зверя. Только один Герман знал, что этот плавник не принадлежал ни чудовищу, ни акуле и вообще никакому животному. Это был угол непромокаемого спального мешка Турстейна. Но спальный мешок недолго плавал после того, как Герман и Кнут здравыми и невредимыми были наконец водворены на борт. Кто-то, упустив более солидную добычу, утянул в морскую пучину спальный мешок.
- Хорошо, что меня там не было, - сказал Турстейн, продолжая управлять плотом.
Однако в тот вечер было мало шутливых замечаний. После этого происшествия мы еще долго чувствовали, как по спине пробегают холодные мурашки. Но мрачное чувство смешивалось с чувством теплой благодарности за то, что нас было по-прежнему шестеро на борту.
Кнуту было сказано в этот день много хороших слов; говорили их и Герман и мы.
Однако у нас было мало времени на размышления о случившемся. Небо над нашими головами заволакивалось черными тучами. Порывы ветра становились все сильнее, и с наступлением ночи разразился новый шторм. Мы решили оставить спасательный пояс на длинной бечевке в море за плотом, чтобы можно было ухватиться за него в случае, если кто-нибудь из нас окажется поело резкого порыва ветра за бортом. С наступлением ночи густая, непроницаемая мгла опустилась на плот и океан, нас швыряло во тьме то вверх, то вниз, и мы чувствовали и слышали шторм, завывавший в мачтах и штагах. Иногда сильный порыв ветра яростно бросался на упиравшуюся бамбуковую хижину, и мы опасались, как бы ее не снесло. Но она была укрыта парусиной и тщательно принайтована. Мы чувствовали, как "Кон-Тики" то поднимало, то бросало, и его бревна двигались, как клавиши пианино, Мы каждый раз удивлялись, что через широкие щели между бревнами проникала не вода, а свежий воздух; они действовали, как кузнечные мехи, нагнетавшие сырой воздух.
